Мы не прошли и полпути до дома, а угловые шары уже померкли до еле видного буроватого свечения, обозначив полночь. У меня чаще забилось сердце. — Комендантский час. Надо уйти под крышу. Мишель нахмурился. Он не хуже меня знал, какое нешуточное дело, если тебя застанут на улице от полуночи до рассвета. — Не надо было так долго шарить в той старой башне, — сказал он. — Это ты предложил. Не слушая меня, брат метнулся наискосок к узкому проходу между двумя большими блочными складами. — Если срезать через Нору, она выведет на Восьмую улицу. Сэкономим пять минут, — объяснил он. Я с сомнением рассматривала впившиеся в камень граффити на стенах по обеим сторонам проулка. В Норе спали те, кто совсем опустился: отверженные, выгоревшие, безнадежно лишившиеся работы. Считалось, что это пристанище хулиганских банд и наркоманов. Трущобы из упаковочных ящиков и пластиковых коробок занимали целый квартал, втиснутый между двумя древними жилыми постройками. — Я бы лучше держалась дороги. — С риском, что тебя упакуют патрули? — Мишель шагнул в тень за порогом. — Положись на меня, так будет намного быстрее. Он уже уходил в темноту, и я выругалась. В проулке воняло горящим мусором и мочой. Между окнами пролегали пожарные лестницы и были протянуты бельевые веревки, с карнизов петлями свисали кабели временной проводки. — Не уверена… — Я покачалась на пятках, оглядывая пустынную улицу, где некому было за мной подсматривать. — Если мы исчезнем в этом крысятнике, никто и не узнает, что с нами случилось. Свидетелей не будет, и, если даже безопасники станут нас искать, сюда они не наведаются. Ни один человек в здравом уме в Нору среди ночи не сунется, во всяком случае, пока у него есть выбор. Когда тускнеют шары, местные и сами стараются не высовываться. — Можно попробовать. — Мики, подожди! — Чего? В дальнем конце улицы взревел мотор. Из-за угла вывернул бронетранспортер на шести толстых ячеистых шинах. Луч прожектора, установленного за орудийной турелью, пригвоздил меня к месту. Я сощурилась и заслонила глаза ладонью. — Стоять! Усиленный микрофоном голос отдался у меня в костях. Целую бесконечную минуту я мешкала, не в силах соображать, с заходящимся в груди сердцем. Даваться им в руки никак нельзя. Если попаду за решетку, кто позаботится о дяде Калебе? Мишель с ним возиться не станет, а на залог у него денег нет. Надо удирать, только как? Патрули были вооружены и не стеснялись применять оружие. Машина со стоном затормозила передо мной. Сквозь слепящий свет прожектора я разглядела красный огонек сканера сетчатки. Помимо воли моргнула и плотно зажмурилась. — Стой смирно! Броневая дверца открылась с металлическим визгом, тяжелый сапог хрустнул по мостовой. — Что ж ты так припозднилась, девонька, да еще совсем одна? — Мужской голос был приглушен плотно закрывающей лицо газовой маской. — Ты что, не знаешь про комендантский час? Он шагнул ко мне — силуэтом на фоне света, в пухлой, подбитой пластинками куртке, с большой, уродливо раздутой куполом защитной каски головой. Я разглядела болтающуюся у него на поясе ночную палочку, услышала пластмассовый скрип униформы и сиплое дыхание. Безопасники вели себя немногим лучше бандитов. Настоящие полицейские на Альфе были надежными и дружелюбными. А здесь, на Второй городской, патрульных вербовали из самых отпетых негодяев и платили им по результатам. Тебя запросто могли растрясти и вывернуть карманы. Кто при деньгах, откупался от навешанных ими обвинений, но безденежная молодая старьевщица, пойманная на улице после полуночи, превращалась в очередную галочку на их счету. Мне разом представились следующие десять лет жизни. Камеры, одна другой тесней, из тюрьмы выйду наркоманкой и снова нарушу закон, лишь бы получить теплую постель на ночь, еще глубже увязну в наркоте и отчаянии и, надо думать, закончу свои дни избитой и полуголодной в грязном крольчатнике вроде Норы, что сейчас у меня за спиной, и плакать обо мне никто не станет, а скудное барахлишко разделят такие же подонки. «Нет, — решила я, — так я жить не стану. Отказываюсь, лучше умереть». С этой мыслью я повернулась и рванула в переулок. — Эй! Мои подошвы шлепали по голому веществу тарелки. Еще рано было сдаваться. Передо мной еще была жизнь, я не отдам ее без боя — потому что лучше уж смерть, чем тюрьма. Впереди в отблеске прожектора застыл с круглыми глазами Мишель. Я схватила его за руку, потянула за собой. — Бежим, придурок! Мы, смаргивая световые пятна в глазах, очертя голову ломились сквозь свисающие простыни и обломки мебели. Под ногами хлюпали вонючие лужи. Полицейский прожектор с улицы направили в переулок — и перед нами протянулись наши тени. — Стоять, стреляем! Мишель замедлил бег, но я потянула его вперед: — Быстрее! Держась друг за друга, мы выпутались из новой полосы развешанного белья и протиснулись мимо отключенного холодильника. — Назад, крысиное отродье! За нами прогремели выстрелы, оглушительно громкие в замкнутом пространстве. Я услышала хлопки пуль, пробивающих тряпье на веревках. От стен по обе стороны брызгали мелкие осколки. Пожарные лестницы искрились от попаданий. У меня лопатки свело в ожидании удара, который раздробит позвоночник. Но вдруг Мишель затянул меня в боковой ход, в открытый дверной проем, уводивший в глубину Норы. Едва скрывшись с линии огня, мы остановились, прижавшись спинами к стене и огромными глотками втягивая мерзкий воздух. Гул в ушах заглушал все звуки. Стреляют или перестали? Рискнут ли патрули сунуться в Нору без прикрытия? Через минуту прожектор погас, и я сразу ослепла. Снаружи послышалась злая брань. Как видно, бронетранспортер не сумел протиснуться в переулок, а лезть пешком патрульным не очень-то хотелось. Мишель в темноте нащупал и сжал мою руку. — Ты цела? Я сглотнула. Глаза медленно привыкали к темноте. Я опустила взгляд. Ноги выше колен промокли и в грязи, брюки порваны. — Жить буду. — Прямо не верится, — коротко рассмеялся Мишель. — Не верю, что выкрутились. Он по-братски отвесил мне тумака. Я потерла ушибленное плечо и попробовала выровнять дыхание. — Ну, ты же сам хотел, чтобы я не боялась приключений. Слышно было, как завелся мотор транспортера, — узкий переулок и бетонные стены Норы усиливали звук. Патруль уезжал. — Что дальше? — спросила я. На бегу Мишель зацепился за что-то рукавом парки и порвал его от плеча до запястья. Серые клочья наполнителя, произведенного людьми, лезли из прорехи. Он выдернул один клок. — Надо поскорее отсюда сматываться. Стрельба, небось, полквартала перебудила. — Вернемся, откуда пришли? — Нет, вдруг патрули караулят. Надо идти насквозь, найдем выход на той стороне. В темноте двигались серые тени. Здешние обитатели зашевелились, заметили нас. Я скроила гримасу: — Думаешь, это стоящая мысль? — Все лучше, чем лезть под пули. Ну, идем. — Эй, Мики, постой! Я, спотыкаясь, едва поспевала за братом. До дома отсюда, казалось, далеко как никогда. Блестящая рубашка из искусственной ткани царапала мне подмышки и горло под паркой. Проход уводил все глубже в нутро Норы. Стены были шершавыми, влажными. Кое-где мелькали бледные лица, блестели глаза. Слух улавливал крадущиеся за нами шаги и шепот — сверху и по сторонам. Капала вода. Мои промокшие ботинки хрустели по стеклу и шлепали по черным лужам. Во мраке нужно было пригибаться, ныряя под опорами и рваными занавесками из пластикового брезента. В одном месте, преодолевая открытый лестничный пролет, мы услышали гулкие голоса с этажа над нами, там по фасаду плясали отблески разведенного для тепла костра. — Постой, — попросила я. Мне нужно было перевести дыхание. Мишель замедлил шаг, и мы остановились. Коридор здесь расширялся, вверх уходила шестиугольная шахта, очевидно вентиляционная. Ее гладкие стены тянулись на все семь этажей, до решетки на крыше, сквозь которую сырой дымный смрад разбавлялся морозным ночным воздухом. Пол на дюйм был залит грязной водой. Из труб отопления с шипением прорывался пар. Я оперлась руками о колени. Грудь ходила ходуном. Брат вернулся ко мне и тронул за плечо: — Ты как, ничего? Снизу тянуло зловонием. Я сморщила нос и проглотила первый просившийся на язык ответ. Стряхнула руку Мики и выпрямилась. — Какое там «ничего»! Что, по мне не видно? Ботинки были безнадежно испорчены, и на новые уйдут до гроша все деньги, что я скопила. Босиком на промысел не пойдешь. — Откуда здесь эта мокрядь? — Я со злостью топнула по затхлой жиже. — Чтоб ее подобрало на… Я осеклась. Не успела договорить — вода высохла на глазах, впиталась в пол, как в губку. Брызги от моего башмака упали уже на сухую поверхность. — Вот это дела! — удивленно хмыкнул Мишель.