Я прищурился на его задиристый тон. — Заткнись, Доберман. — А что? Ты вдруг в храбрецы вышел? — Он наслаждался перепалкой. — Это не про тебя говорят, что ты в космопорту сдрейфил и сдал сестрицу работорговцам? — Работорговцам? — Ага, — ощерился он. — Они тебе заплатили за Корделию. И увезли ее с собой, чтобы продать на первой попавшейся планете. Я стиснул кулаки. — Лучше заткнись. — Да ладно, — хихикнул Доберман, — не мне судить, на чем ты делаешь деньги. Я только потому тебя взял, что ты знаешь город и умеешь помолчать, когда надо. Я вернулся к нартам. Грубо дернув, подтянул крепежные ремни. — Ты, Доберман, с детства хитришь, и сейчас такой. — Пошел ты, Па. — Он больше не улыбался, стал серьезным. — А ты подумай, между прочим. Сколько у нас было знакомых ребят? И все мечтали стать старьевщиками, все до единого. Чтоб мне провалиться, других вариантов было маловато. А сколько осталось в деле? Бен Вонючка потерял ногу в Зеленой зоне. Мел с Заком пропали, Йона пристрелили… Я, закрепив ремни, поднял голову: — Ты к чему ведешь? Доберман украдкой скосил на меня взгляд. — К тому, что у нас с тобой есть мозги, которых тем не хватало. А моя идея сделает нас богачами… — Если Брандт нас не прикончит. — Брандт и не узнает, — отмахнулся Доберман. — Подумает, мы пришли с пустыми руками. А когда все уляжется, вернемся и наживем состояние. — Если там что-то есть. — Как же не быть! Ты не хуже меня знаешь, не то бы здесь не стоял. — Он постучал себя пальцем по виску. — Мозги, парень. И у меня тоже. Между зданиями пронесся нарастающий свист. Брови Добермана надвинулись на глаза, как у неандертальца. — Флайер? Как ни глупо, мой мозг отказался верить свидетельству ушей. Я же знал, что на Второй городской вообще нет флайеров, даже у безопасников — патрули разъезжали на тяжеловесных бронетранспортерах. Я увидел, как Доберман, с удивительным для его грузности изяществом, шлепая подошвами по дороге, несется к ближайшей «витрине». — Беги, Па! Будучи впряженным в нарты, я потратил несколько драгоценных секунд на возню с креплениями. Арбалеты лежали на дальней стороне — у Добермана, а времени обходить повозку, чтобы их достать, не было. Отстегнувшись, я тотчас развернулся и бросился прочь, топоча и оскальзываясь на трещинах. За моей спиной над крышами поднялся флайер. Оглянувшись, я отчетливо различил две фигуры в прозрачном пузыре кабины. Тот, что слева, — пилот; у того, кто справа, в руках была длинноствольная винтовка с телескопическим прицелом. Я увидел, как он склонился в открытый боковой люк и выстрелил. Пуля просвистела мимо и шмякнула по дороге в паре метров от моей ступни. Я не стал ждать второй, а всем телом ввалился в проем ближайшего здания. Прокатившись по полу, я замер в темноте, ловя ртом воздух, между тем как флайер прошел над опустевшей улицей, выбивая нижними соплами пыль и камешки. Стены вокруг меня были голыми, без дверей и окон, так что выхода отсюда не было. Пол устилали древние черепки. В углу лежал перевернутый пятиногий стул. С потолка свисали игольчатые черные сосульки, все разной длины. Отдышавшись, я перевернулся на живот и на локтях пополз к двери. Острые осколки керамики впивались в грудь и предплечья. Если флайер приземлится, я окажусь в ловушке. Они загонят меня в угол. Рискнув выглянуть, я заметил лицо Добермана в тени незастекленного окна напротив. Флайера видно не было, но я слышал, как визжат его двигатели в развороте на угол атаки. Доберман с той стороны тыкал пальцем вверх и шевелил губами, но я не понимал его. — Не слышу! — гаркнул я. В воздухе стоял острый запашок, словно призрак давно готовившегося здесь карри. Мой напарник отшатнулся и прижал палец к губам. — Они же ничего не слышат за шумом двигателей, — засмеялся я над ним. Доберман оскалился. — Кто это? — спросил я. — Откуда мне знать. Тень прошла по улице между нами, и я отпрянул в сумрак, подальше от света уличных шаров. Те, в кабине, должны были видеть, в какую дверь я нырнул, но могли не знать, что за ней нет выхода. Если не показываться, они, может быть, станут расширять круг поиска, полагая, что я постараюсь выбраться на задворки. Хлипкая надежда, но я цеплялся и за такую. Флайер летит быстро — собственно, он мог бы за несколько минут пересечь тарелку от края до края, — зато ему не пробраться в трещины и тесные углы, в кишки города. Пешком от него не убежать, но можно затеряться в узких переулках и норах нечеловеческих строений. Если бы только выбраться из этой комнаты! Я потер лицо руками. Что бы сделала на моем месте Корделия? Она всегда была умнее меня. Я пер вперед, не думая о риске, а она была голосом разума, умела хладнокровно проанализировать ситуацию. Она была права, упрекая меня тогда в Норе, — я вечно куда-то вляпывался. Но так же быстро, как доводил нас до беды, я всегда находил и выход. Сколько лет мы с ней были одной командой. Ее предусмотрительность служила превосходной оберткой для моего безрассудства. Именно безрассудства, а не отваги. Лежа в пыли и черепках пустого склада, я это хорошо понимал. Это совсем разные вещи. Отважный не отдал бы сестру незнакомцам. Когда дошло до дела, когда она по-настоящему во мне нуждалась, я бросил ее и дал деру. В окне напротив маячило лицо Добермана. В двери соседнего с ним здания мне мерещилась уходящая наверх лестница — она могла вывести и к высотке, на которую мы нацелились. Будь здесь Корделия, она велела бы мне не высовываться, сидеть смирно и ждать, пока минует опасность. Я знал, что это хороший совет, — только вот тайник мне попался паршивый. Чтобы окопаться, нужно было найти дыру получше — желательно с задним ходом, и та лестница представлялась пока наилучшим вариантом. Только доберусь ли я до нее или раньше подстрелят? Мне предстояло пересечь одну полосу и барьер посередине. Хорошо бы знать, где находится флайер. Я слышал визг его винтов, но видеть не мог. — Эй, Доберман! — Чего? — Я перебегу туда. — Не дури! Они только этого и ждут. — Ты не мог бы их отвлечь? — Нет. — Что значит «нет»? — Не собираюсь подставляться. — Обычный напор пропал из его голоса. — Ради тебя уж точно. Я проглотил просившиеся на язык ругательства, сжал кулаки и снова вспомнил сестру. — Ладно, пусть так. А сказать, где они, можешь? Лицо в окне запрокинулось кверху. — Ага, вижу их. — Где? — За три дома от нас на твоей стороне. На уровне третьего этажа. — Что делают? — А, черт, по-моему, собрались приземляться. Я выругался себе под нос. Сейчас или никогда. Если поймают в этой каморке, мне не спрятаться. Буду тут, как рыба в бочке. Визг двигателей стал пронзительным. Я сменил позицию, уперся ногами в пол, как спринтер перед стартом. Мне нельзя поскользнуться — второго шанса не будет. — Спускаются! — крикнул Доберман. Язык у меня был суше уличной пыли. — Скажи, когда будут над самой землей. Если я верно рассчитал, пилот и стрелок будут заняты посадкой, и это, если повезет, подарит мне секунду. И еще полсекунды даст поднятая двигателями пыль. — Сейчас… — Доберман начал отсчет. — Три… два… Я бросил тело вперед, приказав ногам отдать толчку все силы, и вырвался на яркий свет шаров, колотя ногами улицу и работая локтями, как насосом, загоняя в легкие холодный воздух. На флайер я не смотрел — весь сосредоточился на лестнице впереди. Если в меня и стреляли, я не слышал выстрелов. В ушах стоял гул дыхания и грохот сердца. В четыре прыжка я оказался на первой полосе, перескочил центральное ограждение и приземлился на одну ногу. Чуть было не растянулся плашмя, но тут ударила оземь вторая нога, и вот я снова мчусь. Я обогнул нарты, стараясь пригибаться к самой земле, и ввалился в проем с лестницей. Каждая ступень здесь была высотой полметра, бегом по таким не проскочишь, но я выжал все, что мог, и, задохнувшись, упал на площадку. Легкие горели от морозного воздуха. Почти минуту я лежал, разевая рот и силясь выровнять дыхание. От адреналина меня тошнило, зато голова кружилась от восторга. Я расхохотался. Я обогнал смерь. Не бывает побед древнее и чище этой. Но до спасения было еще далеко. Раз флайер приземлился, его экипаж погонится за мной, и у преследователей будет оружие. Я нашарил в кармане и сжал ножик, так ободривший меня при выходе в нашу дурацкую экспедицию. Сейчас, против автоматического оружия, он был хуже, чем ничего. Я с тоской вспомнил оставшиеся на нартах арбалеты, но до них мне было не добраться — с тем же успехом они могли бы остаться на другой тарелке. Безоружному остается надежда только на талант удирать и прятаться. Лестница от площадки, где я лежал, продолжалась высоко вверх, завиваясь винтом между этажами. Я поднялся на дрожащих ногах и полез дальше.