Шульцу одолжили спортивный костюм цвета хаки. Капитан давно не причесывался и основательно оброс щетиной. — Чем могу быть полезен? — Мы направляемся к кладбищу. — Я открыла тактическую сеть с трехмерным изображением ближайших галактик и указала звезду на внешней периферии Общности. — По словам Люси, вам эти места знакомы. Шульц потер загривок. Он прежде зарабатывал на жизнь, подбирая обломки войны Архипелаго. — Угу. — Нельзя ли поподробнее? — Местные называют свою систему Переменной, — сказал он. — Лежит на границе пространства скакунов. — Это я вижу. Шульц уставился на носки своих ботинок. — Мы иногда продавали там старье. Аватара «Злой Собаки» нахмурилась с экрана. — Я слышала о подобных местах, — заявила она. — Не одобряю. — Да, это вроде как незаконно, — застенчиво улыбнулся Шульц. — Зато весьма доходно. «Злую Собаку» он не убедил. — Мое неодобрение не относится к вопросам легальности или прибыльности. Я возражаю против мародеров, которые сдают моих падших соратников мясникам на разделку и распродажу. Шульц выпятил подбородок. — Это я-то мародер? Глаза «Злой Собаки» вспыхнули угольями. — А ты как думал? — Эй! — Я встала между ними, не давая разгореться склоке. — Нельзя ли вернуться к насущным вопросам? Оба сверлили меня взглядами. Я ответила тем же. — Там можно купить топливные стержни? — Не исключено, — ответил Шульц, подчеркнуто игнорируя «Злую Собаку». — Переменная — не официальный космопорт, но старых звездолетов на ней до черта. — Как в музее? — Скорее, как на бойне, — не сумела скрыть отвращения «Злая Собака», но хоть глаза у нее остыли до нормы. — Почему, ты думаешь, ее называют кладбищем? Все расы Множественности веками сваливали туда свои корабли. Неисправные, устаревших моделей, зачумленные. Местные добывают с них стройматериалы и электронику. — Выражением лица она ясно дала понять, что об этом думает. — Все же, как мне ни больно это признать, господин Шульц прав — заряженные стержни там, вероятно, найдутся. Я разглядывала карту. — Но это уже на краю Общности. В зоне досягаемости Мраморной армады. Есть риск. Ничего другого в окрестностях не найдется? — Боюсь, что нет. — Тогда не вижу выбора. — Я развалилась, задрала ноги в ботинках на панель, скрестила лодыжки. — Свяжись с гражданскими и веди всю компанию к Переменной. Два «хищника» заняли места, нацелив носы параллельно гражданским судам — к нужной нам звезде. Когда они закончили разворот, все четверо начали ускоряться. Перегретая плазма с рычанием рвалась из дюз, поглотители инерции, защищавшие людей от перегрузки, взвизгивали от натуги. Я, все еще сидя с вытянутыми на панели ногами в рубке «Злой Собаки», ухмыльнулась. Мне, как старшему офицеру маленькой флотилии, причитался теперь ранг коммодора. Не то чтобы чины для меня что-то значили. Просто я сознавала, что сейчас родители мной бы гордились. В детстве я была не из прилежных учениц, и наверняка им случалось разувериться, что я когда-нибудь стану достойной своей прапрабабки Софии Никитас, бежавшей с умирающей Земли, чтобы основать Дом Возврата. Наверное, нехорошо гордиться ничего не значащим повышением в чине, когда на голову рушатся осколки межзвездной цивилизации. Но, кроме «Злой Собаки» и этой маленькой победы, у меня ничего не было. Все остальное вырвали из рук. На экране появилась аватара «Адалвольфа»: как обычно, стройного и бледного, с копной черных волос и горящими солнцами глаз. — Привет, коммодор, — склонил он голову, а подняв глаза, добавил: — Прежде чем мы прыгнем, я хотел бы обсудить один небольшой вопрос. — Что-то не так? — Нет, совсем нет. Просто я подумал о соответствующем обозначении и хотел бы сменить имя. — Он пожал плечами. — В конце концов, флота Конгломерата больше не существует, а мое название несет отпечаток дурной репутации. В будущем это может стать препятствием в отношениях с любыми людьми и кораблями, с которыми мы столкнемся. — Как нам тогда называть тебя? — Я бы взял идентификацию «Кающегося грешника» — судна Дома Возврата. — Ты ведь понимаешь, что Дома, возможно, уже не существует? — Тем не менее. — Ну что ж, хорошо. Пусть маленький драфф перенастроит тебе транспондер и нанесет соответствующие опознавательные знаки. Его аватара снова поклонилась: — Благодарю, коммодор. — Рада помочь. Я надеялась, что корабль не кривил душой. Как «Адалвольф», он был не из совестливых и до заключения нашего хрупкого союза даже дрался со мной в Галерее. Хорошо, если смена имени означает и более глубокие изменения в душе. «Злая Собака» тоже натворила ужасов, прежде чем отрастила совесть и стала тем, кто она теперь, так что мне приходилось толковать сомнение в пользу ее брата. — А сейчас набирай ход, — приказала я, — встретимся на Переменной. И немедленно сообщай в случае обнаружения в гипере любых необычных явлений. — Я пальцем коснулась козырька бейсболки. — Констанц. Конец связи. Я проследила, как новоявленный «Кающийся грешник» уходит в темноту — выхлоп дюз пылал запертой в клетку новой звездой. Неужели мы с ним — и вправду все, что осталось от Дома Возврата? Я стиснула челюсти. Почему-то первое, о чем подумалось: я не попаду на общую встречу Дома, где раз в пять лет собирались тысяча кораблей и экипажей, делились рассказами, познаниями и генетическим материалом. Девять месяцев спустя рождалось немало детей, но оно и к лучшему. Вливание свежей крови никому еще не вредило. Неужели всему конец? И все те корабли и люди уже мертвы? И если Дом рухнул, что мы теперь? Неужели «Грешник» прав и можно так легко изменить себя? Возьми новое имя, нанеси новую разметку — и стань другим? Так просто? Мы все, вступая в Дом, оставляли за спиной свое прошлое — но «Грешник» сделал еще один шаг. Сейчас, когда человечество лишилось организационных структур, к старой сущности нас привязывает только привычка и чувство долга. Соблазн высадиться на грунт и притвориться другим человеком был силен, но я не хотела покинуть «Злую Собаку» и не могла отвернуться от страданий миллионов. Кинжальный флот перерезал нам линии снабжения и разметал наши вооруженные силы. Армада утверждала, что защищает нас, но получилось слишком похоже на порабощение. Население целых сообществ было списано со счетов, принесено в жертву безопасности, и спрятаться от этого, сделать вид, будто ничего не случилось, было для меня невозможно. Мы, все человечество как вид, лишились свободы. Пусть даже мне придется искать всю свою жизнь, я найду способ нанести ответный удар. Это мой долг. И пока со мной «Злая Собака», это не кажется невозможным. Ради нее мне захотелось стать лучше, чем я есть. Захотелось быть достойной ее — умной, порывистой и крепкой, как ее обшивка. Я снова перевела взгляд на звезды. Где-то среди них нас ожидало будущее. Смерть или победа. Я знала, что мы с «Собакой» встретим их плечо к плечу. 4 Джонни Шульц Среди трехсот кают «Адалвольфа» не нашлось ни одной с двуспальной койкой. Не так уж удивительно, учитывая, что корабль был военный, но неудобно, когда нам с Рили Эддисон хотелось устроиться рядом. В конце концов мы порешили сложить вместе два матраса и почти все время проводили на полу бывшей капитанской каюты, путаясь ногами в одеялах и разглядывая чугунный потолок в попытке разобраться, что же с нами произошло. Было над чем подумать. Неделю назад у меня было собственное судно и экипаж. Больше удачей, чем умом, мне удавалось на шаг опережать своих кредиторов. Я даже приобрел в портах какую-никакую репутацию. А потом вздумал прыгнуть выше головы. Погнался за большим кушем и влип в кошмар. Корабль разбился, команда — мои друзья — погибли. Из всех, кто рванул за тем нечеловеческим ковчегом, живыми ушли только мы с Рили. Но одни мы не остались. Обзавелись ребенком, в котором, кроме ребенка, выращенного из ДНК органического процессора «Души Люси», совмещались интеллект моего торгового суденышка и древнего нимтокского ковчега, о который мы разбились. И что же мы теперь такое? Договаривались втроем зажить одной семьей, но как это устроить? Я полюбил Рили, и похоже на то, что взаимно. Только вот настоящая это любовь или следствие перенесенной травмы? Потому ли мы цеплялись друг за друга, что выжили только я и она, или в этом было что-то большее? Откуда мне знать? Как хотя бы заговорить об этом, не огорчив ее? Перед лицом всего, что было потеряно, эгоизмом представлялось думать о собственном будущем. Друзья погибли. Общность разваливалась. Мы еще счастливчики. Сомневаясь в том, что мы с Рили по-настоящему вместе, я чувствовал себя неблагодарной скотиной. Мы держались друг за друга на этом составленном из матрасов ложе и силились определить свое место в бушующих кругом хаосе и разрушениях. — Похоже на то, что беды двух человек в этом безумном мире не стоят ломаного гроша, — сказала Рили. Я нахмурился в темноте. — Как? — Это из какого-то старого фильма. — Но как это понимать? Что такое «ломаный грош»? — Такое выражение. — Я понимаю — грош. Старинная монета, он и ломаный стоит больших денег. Но ты-то хочешь сказать, что наши проблемы — пустяк, а тогда…