– Не кривляйся, я у сослуживцев твоих спрашивал. Еще днем она у тебя вычищена была, а тут уже закопченной оказалась. Как так? – Я же говорю, не помню, – с видом великомученика отвечал ему Будищев. – Ну, ладно, – снова улыбнулся Вельбицкий. – А у дома, где евреи поставщики жили, ты бывал? – Это у которого? Тут, господин штабс-капитан, деревня небольшая, да в каждом дворе либо румынский жид на постое, либо свитский генерал на квартире. Недолго и перепутать! – Что?! – широко распахнул глаза поручик. – Я имею в виду, где какой дом, они ж тут все на один манер… – Издеваешься, скотина? – Не пойму я, вашбродь, чего вы от меня хотите? Я, можно сказать, одной ногой на том свете побывал, да еще не факт, что оттуда вернулся, а вы меня тираните, будто я преступник какой. Если есть в чем обвинить, то так и скажите, а то что же жилы тянете? Я, чай, не железный. – Ты мне поплачься еще! – Прошу прощения, а что здесь происходит? – раздался за спиной жандармов голос, на который те нехотя обернулись. На «стражей законности и порядка» с вызовом в глазах смотрел тщедушный молодой прапорщик, в котором Дмитрий узнал Гаршина. – А вам какое дело? – грубо отозвался поручик. – Старший унтер-офицер Будищев – мой подчиненный. Кроме того, он герой войны и георгиевский кавалер! И я хочу знать, по какому праву вы его допрашиваете? – Полноте, господа! – вмешался Вельбицкий. – Нет никакого повода для ссор. Мы вовсе не допрашиваем вашего… кстати, Всеволод Михайлович, а когда это он успел стать вашим подчиненным? Вы вроде соседними взводами командовали… Ну да ладно! Мы, изволите ли видеть, не допрашиваем вашего протеже, а производим дознание. – У раненого?! – А что делать? Произошло преступление, свидетелем которого мог быть унтер-офицер Будищев. Но он, к сожалению, отчего-то не хочет помочь нам в расследовании, вот мы и пытаемся выяснить причину подобного поведения. – Я не знаю, в чем вы его подозреваете, но уверен, что ваши домыслы абсолютно беспочвенны! – Что же, господин прапорщик, мы примем к сведению ваше мнение. Впрочем, мы уже закончили. Честь имеем! Выйдя из госпиталя, жандармы переглянулись. – Что скажете? – первым нарушил молчание Вельбицкий. – Вы правы, он определенно знает больше, чем говорит. – А что по поводу беспамятства? – Врет. – Да, я тоже так думаю. Хотя это не имеет никакого значения. – Почему? – Мы не сможем связать Будищева ни с пожаром, ни с трупами, найденными в деревне. Слишком далеко его нашли. Кстати, их опознали? – Да, это по большей части представители местного преступного элемента. Турецкая власть кончилась, болгарская не началась, а мы и вовсе во внутренние дела не вмешиваемся, вот они и подняли головы. – И тут же их лишились. – Выходит так. – А что с покойником с пожарища? – Невозможно опознать, слишком сильно обгорел. Есть кое-какие догадки, но… – А именно? – Ну, прочих покойников часто видели в компании двух румынских подданных, пропавших той же ночью. Некто Михай Попеску и Мирча-цыган. Вполне возможно, что это один из них. – А где же второй? – Вот чего не знаю, того не знаю. – Скажите, поручик, а отчего вы сразу не допросили Будищева? – Говоря по совести, я сразу не связал эти два дела. К тому же он был без сознания, а цесаревич, узнав о повреждении проводов и ранении обходчика, рвал и метал, не до того было. А тут еще эти трупы… В общем, пока вы не приехали и не указали на возможную связь, я бы и не подумал. – И что думаете делать? – Ничего. – Вот как? – Ну, сами посудите. Евреи целы, деньги тоже. Жалоб не поступало, да и сами они теперь далеко, благо хоть поставки идут исправно. Ворье местное кто-то перебил? Да туда им и дорога! – А показания этого ефрейтора? – Хитрова? – Ну да. – Простите, но ничего конкретного он не сказал. Преступлений Будищев не совершал, разговоров противу существующего строя не вел, а трофеи… кого этим удивишь? – Убийство писаря? – Бездоказательно! Думаю, дело в том, что его обошли по службе, вот он и злобится. Интриги, знаете ли, бывают не только в высших сферах. – Все же, может, еще раз его допросим? – Хорошо, только… – Что только? – Давайте я на сей раз буду «добрым следователем», мне как-то привычнее, да и Хитров меня знает. – Нет возражений! – усмехнулся Вельбицкий, и жандармы весело рассмеялись. В то же самое время Гаршин встревоженно остановился у кровати Будищева и пытливо вглядывался ему в глаза. – Что они от вас хотели? – Ничего особенного, – вяло отмахнулся Дмитрий. – Работа у них такая. – Этот местный жандарм Васильев несколько раз был у нас, опрашивая солдат. В особенности бывших в карауле в ту ночь. – Это логично. – Вы так спокойно относитесь к этому? – Да пофигу мне. Сева, расскажи лучше, что слышно, мир заключили или нет? – Пока нет, но, кажется, переговоры идут успешно, и если все будет хорошо, уже весной мы отправимся домой. – Ты останешься служить? – Даже не знаю. Здесь на войне я столько пережил, столько увидел… Езерджи, Аярсляр, другие сражения… мне хотелось бы рассказать об этом всей России. О том, как мы воевали за свободу Болгарии, как теряли товарищей. Я уже даже послал один из рассказов знакомому издателю и жду теперь ответа. – Надеюсь, у тебя все получится. – Спасибо. Но что-то не видно нашего Алеши? – Небось, нашел свободные уши и дует в них про то, как его ждет невеста, – усмехнулся Будищев. – Хороший он парень, но, ей-богу, забодал наглухо! – Похоже, вы не верите, что она его дождется? – нахмурился Гаршин. – Хотел бы я ошибиться, но боюсь, что так и будет. – Надеюсь, вы не стали делиться с Лиховцевым своими догадками?