– Фигово… – Вам нужно набираться сил, а потому пока не следует много разговаривать, – мягко прервала она его. На следующий день Будищеву стало немного лучше, и к нему пропустили посетителей. Ими оказались Шматов и все еще находившийся в госпитале Лиховцев. – Это ты меня приволок? – спросил Дмитрий у Федьки. – Ага, я со Степаном, – обрадованно закивал тот и простодушно добавил: – Мы уж думали, тебе каюк! – Хрен дождетесь, – скривил губы в усмешке раненый. – Мы так перепугались, – вступил в разговор Алексей. – Что с вами произошло? У Феди я, как ни бился, не смог добиться вразумительного ответа. – Не помню, – покачал головой Будищев. – Упал, очнулся, гипс… – Но на вас нет гипса? – выпучил глаза вольноопределяющийся. – Разве? А чувство такое, будто всего запеленали! – Боже, вы что, опять шутите? – Нет, я серьезен, как надгробие. – Не надо так говорить, – укоризненно покачал головой Лиховцев. – Жизнь и смерть это очень серьезные вещи, чтобы вот так ерничать. Я теперь это точно знаю. – Да ладно тебе, Леша, лучше расскажи, что нового произошло, пока я валялся в отключке. – Да ничего особенного, если не считать, что цесаревич сдал командование генерал-адъютанту Тотлебену и отбыл в Россию. Кстати, я тоже скоро за ним последую. – Как, уже? – Да, госпитальное начальство решило отправить негодных к дальнейшей службе домой. Как вы понимаете, я отношусь к этой категории. – И много таких? – К сожалению, много! Безрукие, безногие, слепые, оглохшие, тяжело смотреть… – Но-но! Ты бодрость-то не теряй. – Ну, что вы, Дмитрий. У меня как раз все хорошо. Все же я успел получить образование, так что могу служить в присутствии или частной конторе. Две ноги для этого совершенно излишни. К тому же меня ждет Софи, так что будущее видится мне исключительно в светлых тонах. А вот что будут делать другие инвалиды, я не слишком себе представляю. Ведь у многих семьи, и их надо кормить. Эти люди находятся в таком унынии, что больно смотреть. – И когда вы отправляетесь? – Точно не скажу, но говорят в ближайшие пару недель нас отправят на телегах в Бургас, а оттуда морем в Севастополь. Все зависит от наличия транспорта. – Что же, счастливого пути… – Ну, прощаться пока рано, мы ведь еще увидимся. Я непременно зайду завтра, а сейчас нам пора, а то доктора будут ругаться. – Ага, спасибо. Феденька, задержись на секунду, я у тебя кое-что на ушко спрошу… – Чего, Граф? – наклонился Шматов, как только Лиховцев отошел, громыхая своей деревяшкой. – Говори… – Ладно все прошло, – поспешил он успокоить Дмитрия, сообразивший, о чем тот спрашивает. – Все шито-крыто. Жандарм, правда, приходил, дознавался, да мы ему: – Знать не знаем, ведать не ведаем. Нашли, де, пораненным, у порванных проводов телеграфных, а кто и почему, бог весть! – Поверил? – А кто его знает, ирода. Должно, поверил… – Про провода сам придумал? – Да где мне! Северьян велел так говорить. – Галеев? – Ну да, он в карауле старшим был да увидал, как мы тебя тащим, вот и надоумил. – Ишь ты. – Ага, а еще сам пошел с Анохиным и провода оборвал, да истоптали там сапогами, будто невесть что творилось. Кровью еще набрызгали. Все чин чином. – Офигеть! – Ладно, побег я, – заторопился Федор. – Ты поправляйся скорее. Как это ни странно, но в тот день жандармы так и не появились. Не пришли они и на следующий день, так что Дмитрий стал уже успокаиваться, решив что «голубые мундиры» удовольствовались версией о порче проводов и не стали копать дальше. Однако на третий день в палату вошли два офицера, в одном из которых Будищев узнал Вельбицкого, а во втором – местного поручика Васильева, частенько заходившего на станцию для проверки журналов. – Здравия желаю вашим благородиям, – тихо поприветствовал он их. – Здравствуй, братец, – ласково начал штабс-капитан. – Как поживаешь? – Как в Польше, – слабо улыбнулся унтер и, увидев недоумение на лицах офицеров, пояснил: – У кого больше, тот и пан. – А ты не меняешься, – хохотнул жандарм. – Все такой же балагур! – Поздно уже меняться. – Ну, поздно так поздно. Ты мне лучше расскажи, что с тобой приключилось? – Честно, ваше благородие? – Конечно, честно! – Если честно, то я ни хрена не помню. – То есть? – Вот вообще ничего. Вроде вечером уже спать собирался ложиться, а потом чернота… очнулся уже здесь. – Любопытно. А то, как тебя титулярный советник Валеев посылал линию проверить, стало быть, тоже не помнишь? – А он посылал? – Ну, не сам же ты пошел ее проверять? – Логично, – задумался на миг Дмитрий, а потом решительно заявил: – Возможно, так и было, только я все равно ничего не помню! – Ну да, с тобой ведь такое уже бывало, – как бы про себя пробормотал штабс-капитан, не спуская с раненого глаз. Будищев в ответ промолчал, показывая всем своим видом, что и рад бы помочь, но ничего конкретного сказать не может. Вельбицкий еще немного поиграл с ним в гляделки и как бы невзначай спросил: – А что, когда ты обрыв искать пошел, амбар уже горел? – Еще и амбар горел? – изумился Будищев. – Вот ночка была! – Так ты пожара не видел? – Может, и видел, – пожал плечами унтер. – Говорю же, не помню. – Но амбар-то ты видел? – Какой амбар? Тот, что на окраине деревни заброшенный стоит? – Да, он самый. – Не могу знать, ваше благородие! А почему вы спрашиваете? – А вот вопросы, – вступил наконец в разговор второй жандарм, – тут мы задавать будем! – Как прикажете, ваше благородие! – Слушай, Будищев, – продолжил поручик, – а ведь ты нам врешь! У тебя шинель не только в крови, но и в копоти. Был ты у этого пожара… – Вашбродь, – покачал головой Дмитрий, – да я в этой шинели половину Болгарии, будь она неладна, на пузе прополз. И не один десяток турок на тот свет отправил, а уж сколько раз у костра ночевал да на разных пожарищах был, мне и не упомнить!