– Да он все равно никого кроме себя не слышит, когда говорит о своей Софье. Хотя это неудивительно, барышня действительно – бомба! Я видел ее, когда они провожали Лешку и Николашу. – А может, вы просто завидуете ему? – не удержался от колкости Всеволод, которому не понравилось, как Дмитрий отозвался о невесте их товарища. – Это точно, – засмеялся тот. – На меня только дурочки деревенские клюют, конопатые, страсть! – Ладно, я все же пойду, поищу Алексея, – поднялся Гаршин. – Вам что-нибудь нужно? – Да вроде бы нет… хотя не смог бы ты передать о моем состоянии нашему полковому врачу. – Мирону Яковлевичу? – Ну да, Гиршовскому-младшему. Палата, в которой лежал Будищев, не то чтобы пустовала, но раненых и больных в ней было гораздо меньше, чем во время боевых действий, когда она иной раз бывала просто переполнена. Так что лежал он в стороне от остальных, и соседи до сих пор не слишком докучали ему. Однако, увидев его сегодняшних посетителей, у них разыгралось любопытство, и, едва прапорщик ушел, один рябой от оспин солдат с правой рукой, висевшей на перевязи, присел рядом с ним. – Я гляжу, не простой ты человек, господин унтер, – задумчиво заметил он. – То жандармы к тебе приходют, то другие офицера! – Это точно, – хмыкнул Дмитрий. – Но что характерно, ни одна сволочь не догадалась апельсинов принести на поправку. А я бы сейчас заточил чего-нибудь цитрусового! – Ишь ты, – озадачился солдат. – Это что же за зверь такой, «липесин»? – Это, брат, такой фрукт. Очень пользительный при болезнях. – Скусный? – А то! – На что похож-то хоть? – Как тебе сказать, – задумался Будищев, и в глазах его мелькнули озорные огоньки. – Апельсин он, короче, сладкий, как будто девку любишь! – Да иди ты! – у раненого округлились глаза. – Нешто так бывает? – Вот тебе крест! Проводив глазами озадаченного донельзя солдата, Дмитрий представил, как тот будет объяснять жандармам вкус апельсина, и на душе повеселело. На следующий день в палату, где лежал Будищев, явились санитары с носилками и перенесли его в операционную на перевязку, хотя до сих пор их делали прямо на месте. Обычно так делали, когда раны внушали опасения, с тем чтобы вычистить их от нагноений и тому подобное. Однако на сей раз все было в порядке, просто вместо младшего ординатора его осматривал главврач, а помогала ему сестра Берг. Девушка быстро сняла старые бинты, и доктор склонился над своим пациентом. – Что там, ваше высокоблагородие? – спросил унтер, устав от неизвестности. – Против ожидания все просто замечательно! – улыбнулся Аристарх Яковлевич. – Против ожидания? – Именно так, обычно подобные ранения не заживают так быстро. Но у тебя, братец, отменное здоровье и… – Крепкий иммунитет? – Что?! Вообще-то это называется регенерацией, хотя для тебя, вероятно, разницы никакой. – Несколько удивленно хмыкнул Гиршовский, а затем обернулся к Гесе. – Сестра, можете начинать перевязку. – Простите, доктор, – снова прервал его Дмитрий. – Все хочу спросить, а почему вы раны карболкой обрабатываете, неужели получше ничего нет? – Запах не нравится? – Да запах полбеды, кожу ведь разъедает. – И чем же, по-вашему, следует обрабатывать? – Ну, не знаю, хоть йодом, что ли, или на худой конец спиртом. Я своим охотникам в случае ранений всегда так делал. – Любопытно, и каков же результат? – в голосе врача сквозил неприкрытый скепсис. – А вы сами попробуйте, – Будищев откинулся на стол, чувствуя себя разбитым. – Разбейте своих пациентов со схожими повреждениями на две группы и ведите статистику. – Возможно, я так и сделаю, – усмехнулся Гиршовский. – Но сейчас нам надо поговорить о другом. – Слушаю вас, доктор… – Мой брат рассказал мне о вашем деле. Говоря по совести, я не могу одобрить подобной практики и в другой раз непременно отказался бы, но повышенное внимание к вам жандармов придает происходящему несколько иное значение. Не смотрите так на мадемуазель Берг. Я вполне ей доверяю, кроме того, успел убедиться, что вы прекрасно знаете ее имя и кто она вообще такая. – Я вас внимательно слушаю. – В общем, есть возможность, – не стал ходить вокруг да около старший Гиршовский, – отправить вас на излечение в Россию. На практике это будет означать, что вы вернетесь на место жительства, а по прошествии некоторого времени должны будете предстать перед врачебной комиссией. Поскольку врачи в ней будут не военные, а статские, то вас, скорее всего, отправят долечиваться домой, тем паче что я научу вас, что им говорить и как жаловаться. Таким образом вы сможете избавиться от военной службы, не получив при этом мешающего жить диагноза. – Что для этого нужно? – Ничего. – Но… – Я сказал, ничего! Ваши дела с моим братом меня не интересуют, тут уж разбирайтесь сами. Да-с! – Спасибо, доктор. – Не за что, – усмехнулся Аристарх Яковлевич. – Если у вас нет больше «гениальных предложений», то я, пожалуй, пойду. – Предложений нет, а вот просьба есть. – Да вы – наглец, – констатировал факт главврач, но без осуждения в голосе. – Ну, говорите, что же вы замолчали? – Стыдно говорить, ваше высокоблагородие, но обовшивел я, как не знаю кто. Пока воевал, ухитрялся беречься от этой напасти, а в госпитале опрохвостился. Нельзя ли баню устроить, а то чего доброго тиф подхвачу. – А тиф тут при чем? – Так его же вши разносят! – Так, это уже чересчур, милейший. Баня, конечно, дело хорошее, но в вашем состоянии абсолютно противопоказана. Вот окрепнете, тогда ради бога! А теперь мне пора, дела знаете ли. Последние слова Гиршовский договорил уже с раздражением в голосе и вышел прочь, оставив Дмитрия наедине с сестрой милосердия. Девушка тоже хотела выйти, чтобы позвать санитаров, но Будищев остановил ее. – Геся, вы сшили себе платье? – Что? – округлила глаза Геся, настолько неуместным показался ей этот вопрос. – Я спрашиваю, сшили ли вы себе платье из той ткани, что я вам подарил? – Ах, вот вы про что, – грустно покачала головой барышня. – Нет, мне было совершенно не до того. То есть я начала работу, но известие о гибели Николая совершенно уничтожило меня. – А вот это напрасно. Вы еще молоды и найдете свое счастье. – Боюсь, вы не понимаете, о чем говорите! Родных у меня нет. Община меня не примет. Я осталась совсем одна, и мне совершенно некуда идти. Моя жизнь кончена. – А приезжайте к нам в Рыбинск! Ну, а что? Городок у нас славный, много купцов, а соответственно купчих и купеческих дочек. Наряжаться они любят ничуть не меньше парижанок, так что хорошая модистка или швея не останется без заработка. – Вы это серьезно? – Вполне. Или у вас другие планы? – Нет у меня никаких планов. Аристарх Яковлевич был настолько добр ко мне, что взял в госпиталь совершенно без документов. Но война закончилась, и что делать дальше, я не знаю. А чем займетесь вы? – Тоже не знаю. Крестьянин из меня вряд ли получится, так что попробую заняться чем-то другим. Руки-ноги на месте, голова работает, так что не пропаду. – Мне бы вашу уверенность в себе. – Хотите, одолжу? У меня ее на пятерых! – Это уж точно! – улыбнулась Геся. – Ну, хорошо, я подумаю над вашим предложением. Однако сейчас вам нужно возвращаться в палату. Я пойду, позову санитаров. Отправив странного пациента на место, девушка задумалась. В последнее время она жила больше по инерции, как набравший ход механизм, не чувствуя вкуса к жизни. Многие из окружающих ее людей пытались помочь ей пережить горе, но у них плохо получалось, ибо груз потери был столь велик, что казалось, вот-вот придавит ее своей тяжестью. Но только этому унтеру иногда удавалось расшевелить ее и почувствовать снова себя живой. И это было тем более удивительным, что она нисколько не обманывалась насчет его душевных качеств. Судя по рассказам Лиховцева, он был циником, легко способным солгать, обмануть или украсть, но вместе с тем, не задумываясь, рискнуть жизнью ради спасения товарища. Конечно, Алеша в своих рассказах всячески старался сгладить острые углы и приукрасить действительность, но врать он не умел совершенно, так что Геся без труда понимала все, что тот тщетно пытался недосказать.