– Все как обычно, – принялся обстоятельно рассказывать ему старший из них. – Жиды ходили в штаб, но быстро вернулись. – В руках у них что-то было? – Когда туда шли? – Да нет же, – разозлился Мирча. – Когда возвращались! – Ну, у старика была палка… – Розмар те о кхам![92] Да на что мне его палка? Мешков, или баулов, или еще какой поклажи у них не было? – Нет. – Куда они еще ходили? – Только на телеграф. – Эх, знать бы, что они отправили… – Мирча, а тебе зачем это? – Много будешь знать – скоро состаришься! – Ну, все-таки… – Хас, если ты будешь таким любопытным, то никто не возьмет тебя в настоящее дело. – Ладно, чего ты завелся, я же просто спросил! Это ты для Михая, наверное, сведения собираешь? – Вот же проклятый мальчишка! – вскипел цыган. – Замолчишь ты, наконец, или ждешь, пока тебе язык укоротят? Выслушав доклад от своих наблюдателей, вор быстро допил свой стакан вина и собрался было уходить, но мальчишки преградили ему дорогу. – Эй, а деньги? – Какие еще деньги! – изумился Мирча. – Ты же нам обещал заплатить… – Нет, вы только посмотрите на этих наглецов. Потолкались битых полчаса неизвестно где, по теплой погоде, и хотят, чтобы им заплатили! Да где же такое видано? Вот принесете действительно важные новости, тогда поговорим! Отпихнув неудачливых соглядатаев, он вышел из корчмы и решительно направился прочь. Правда, в какой-то момент его кольнуло нехорошее предчувствие, и жулик резко оглянулся. Однако вокруг ничего подозрительного не было, разве что на другой стороне улицы разговаривали несколько русских солдат. Впрочем, их всегда было много вокруг, так что, немного успокоившись, он продолжил путь. – Ты так и не сказал, Митрий, какого лешего тут делаешь? – спросил у Будищева знакомый телеграфист, с которым они только что встретились у корчмы. – Да так, – неопределенно пожал плечами унтер. – За парнями местными приглядываю. Сдается мне, это они, паршивцы, проволоку со столбов рвут. – Так давай им уши надерем, ведь хуже горькой редьки надоели проклятые! – Это дело нехитрое, но ведь они не сами сподобились, кто-то же их надоумил. Вот кабы тех, кто научил, за хобот взять, это было бы дело! А пацанов они всегда новых найдут. – Что, крестов мало, выслужиться хочешь? – Дурак ты, Тишка! – усмехнулся Дмитрий, но не стал больше пререкаться с товарищем, а направился к корчме. – Пойдем лучше шкалик возьмем. На самом деле он обратил внимание, что эти самые мальчишки постоянно следят за евреями-поставщиками, и ему стало интересно, зачем они это делают? Едва они подошли к заведению, хозяин сумел-таки выгнать бродяжек на улицу, и они с озабоченными лицами побежали дальше. Час был ранний, и посетителей было немного. Так что Будищев, заказав себе и телеграфисту по чарке ракии, быстро оглядел зал и убедился, что кроме только что ушедшего цыгана никаких других темных личностей там не было. Картинка понемногу складывалась. Младшие члены преступной группировки следили за потенциальными жертвами, передавая сведения старшим. Поставка продовольствия для воюющей армии было делом прибыльным, но нельзя сказать, чтобы безопасным. На коммерсантов часто нападали, грабили и даже убивали. Через этих гешефт махеров проходили слишком большие деньги, а потому они привлекали к себе пристальное внимание криминального мира. Разумеется, русское командование принимало меры для охраны поставщиков, обеспечивая их конвоем, но покушения все равно случались регулярно. Уж больно велик был куш в случае удачи. Граф Блудов, нахохлившись, сидел в приемной цесаревича и ожидал приема в самом мрачном расположении духа. История, начавшаяся как анекдот, быстро превратилась в фарс. О подвигах его мнимого бастарда ходили совершенно фантастические истории, и досужие сплетники старательно распространяли их за спиной Вадима Дмитриевича. Последней каплей, совершенно добившей несчастного графа, стало полное недоуменных вопросов письмо от его сестры Антонины Дмитриевны. Наперсница императрицы, с одной стороны, была склонна ко всякого рода мистике, сказкам и прочему вздору, с другой – женщиной она была прямой, а потому не стала ходить кругом да около, а спросила в лоб: правда ли ее незаконнорожденный племянник так сильно отличился в деле освобождения балканских христиан и когда же ее беспутный братец, наконец, признает его и представит обществу? Тут уж отмалчиваться было никак нельзя, потому что камер-фрейлина императрицы была представительницей влиятельных кругов, потерять во мнении которых человеку, беспокоящемуся о своей карьере, было крайне неосмотрительно. Ко всему, Вадим Дмитриевич был осведомлен, что жандармы проводили расследование и доложили об обстоятельствах дела государю, однако, что именно они разузнали, а паче того, доложили, он не имел ни малейшего представления, а потому крайне беспокоился. Поэтому сейчас чиновник для особых поручений терпеливо ждал приема у цесаревича, а тот вовсе не торопился его принять. Дверь хлопнула, и в приемную зашел какой-то нижний чин, на которого Блудов поначалу не обратил никакого внимания. Впрочем, делать графу все равно было нечего, и через некоторое время он скользнул по вошедшему рассеянным взором. Надобно сказать, что этот унтер и впрямь имел неординарную внешность. Высокий и статный, особенно на фоне тщедушного графа, с крестами на груди, но что особенно необычно, с чисто выбритым лицом, которое, к слову, показалось Вадиму Дмитриевичу смутно знакомым. Мундир его был в довольно жалком состоянии, хотя подобным в действующей армии было трудно удивить, а на ногах вместо сапог красовалось нечто вроде кожаных лаптей. При всем этом держался молодой человек свободно и непринужденно, будто всю жизнь провел в присутствии высочайших особ и близость наследника российского престола его нисколько не смущает. – Граф, вас ждут! – выглянул из кабинета цесаревича адъютант. Блудов тут же поднялся со своего кресла и, оставив на спинке его пальто и цилиндр, суетливо посеменил в сторону двери. Но, к несчастью, затекшие от долгого сидения ноги подвели своего хозяина и после несколько шагов подкосились. Вадим Дмитриевич попытался все же удержать равновесие, но не смог и, к своему стыду, позорно растянулся на ковре, покрывавшем пол в приемной. На счастье, недавно зашедший сюда нижний чин тут же пришел на помощь к оказавшемуся в неудобном положении чиновнику и, подхватив за талию, легко поставил на место и принялся отряхивать, приговаривая при этом: – Что же вы, папаша, так неловко! – Благодарю, голубчик, – жалобно пролепетал Вадим Дмитриевич и с ужасом увидел, что из кабинета на шум выглянул сам цесаревич. – Что тут у вас? – пробасил Александр Александрович, услышав из их разговора только «папашу» и «голубчика». – Оказываю помощь штатским, ваше императорское высочество! – тут же доложил унтер и стал усердно есть глазами начальство. – Тогда заходите! – Прошу простить меня, ваше императорское высочество, за мой вид, – принялся расшаркиваться чиновник, не имевший возможности сменить свой дорожный фрак на вицмундир. – Только исключительные обстоятельства вынудили меня обратиться к вашему высокому покровительству! – Я знаком с вашим делом, – хмыкнул в ответ цесаревич. – Более того, именно мне государь повелел вынести по нему окончательное суждение. – Уповаю на вашу справедливость и милосердие… – Граф, оставьте этот высокий штиль для официальных приемов и отвечайте мне по совести, знаком ли вам этот молодой человек? Блудов машинально повернул голову в ту сторону, куда показал великий князь, и ошарашенно понял, что его спрашивают про унтера. – Нет, ваше императорское высочество! – А ты, братец, встречал ли прежде этого господина? – Вживую – нет! – Пожал плечами Будищев, начавший кое-что понимать. – Как это? – выгнул бровь наследник престола. – Портрет фотографический видал, ваше императорское высочество! Там этот господин, правда, помоложе был, да и одежда другая, но лицо – точно его. – Занятно, и где же ты видел сей дагерротип? – В доме, где мы с маменькой прежде жили, – в голосе Дмитрия прорезалась грусть. – Помню, она глянет на него, вздохнет украдкой да и спрячет в сундучок. – И кто же, по-твоему, там был изображен? – Не могу знать, ваше императорское высочество! – И маменька ничего не говорила? – Никак нет! – Что все это значит? – очнулся наконец граф, которому все происходящее показалось кошмарным сном. – Ну что же, – не без удовольствия в голосе отвечал ему цесаревич. – Позвольте рекомендовать вам, граф, этого замечательного молодого человека. Старший унтер-офицер Болховского полка Дмитрий Будищев, кавалер полного банта знака отличия военного ордена, отчаянный храбрец и, как говорят, недурной механик. Именно про него известный вам журналист по ошибке написал, что он побочный потомок вашего рода. Сам же он, судя по результатам проведенного жандармами расследования, никогда ничего подобного не говорил. В местности, откуда его призвали на военную службу, многие были уверены, что он сын другого Блудова, однако достоверных сведений о тамошних обстоятельствах пока нет. Кажется, я ничего не упустил… ах, да… Прошу любить и жаловать! – Но я впервые его вижу! – Не сомневаюсь, – хмыкнул Александр Александрович. – Клянусь вам всем святым, что у меня есть! – Не богохульствуйте. – Да ведь мы и не похожи! – воскликнул в отчаянии Вадим Дмитриевич и вдруг вспомнил, где ему приходилось видеть лицо этого унтера, ибо именно оно смотрело на него из каждого зеркала в молодости, пока он не стал отпускать бакенбарды. Сообразив это, граф Блудов с трудом сглотнул подступивший к горлу ком и с ужасом уставился на великого князя. – Ступай, Будищев, я тебя более не задерживаю, – велел унтеру цесаревич.