– Эй, пехоцкий, когда дуван дуванить[66] будем? – Там еще много, – невозмутимо ответил ему унтер, продолжая заниматься своим делом. – Хочешь, пойди собери, раздуваним. – Я тебе подуваню! – залепил молодому затрещину подошедший Приходько. – Как воевать, так нет его, а тут так первый выскочил… – Да что вы, господин фейерверкер, – заканючил проштрафившийся, – это же я так шутейно! – Ловко ты их, – одобрительно сказал артиллерист Будищеву, не обращая больше внимания на наказанного. – Привычка, – пожал плечами Дмитрий, так и не поняв, что Приходько имеет в виду, то ли его поведение в бою, то ли охоту за трофеями, то ли то, как ловко он обрубил хвосты халявщику. Несмотря на потери, победа над турецкой конницей весьма ободрила артиллеристов Мешетича, так что, добравшись до места назначения, они чувствовали себя почти ветеранами. Увы, как ни спешило русское командование с переброской резервов, они все же запоздали. После тяжелого двенадцатичасового боя Карахансанкиой был оставлен. Измотанные в сражении войска генерала Леонова отходили к селу Банички, а Мехмет-Али-паша тем временем подготавливал атаку на Кацелево и Аблаву. Две эти деревни находились примерно в пяти верстах друг от друга и были заняты войсками под общим командованием генерал-лейтенанта барона Дризена. Основные силы располагались в Аблаво, где на обширном плато была устроена довольно сильная позиция с ложементами для батарей и другими укреплениями, а вот в отделенной от них речкой Кара-Лом деревне Кацелево были устроены лишь неглубокие ровики, занятые крайне незначительным отрядом генерал-майора Арнольди. Трудно сказать, чем руководствовалось русское командование, разделяя силы фактически на две самостоятельные позиции, которые вдобавок из-за дальности расстояния не могли в случае необходимости поддержать друг друга. Тем не менее диспозиция была составлена именно таким образом, что у турок была превосходная возможность разбить русские войска по частям. Очевидно, генерал Дризен не очень хорошо понимал, как можно использовать скорострельную батарею штабс-капитана Мешетича, а потому не нашел ничего лучше, как разделить ее. Две картечницы были приданы роте Бессарабского полка, назначенной охранять переправу через реку Кара-Лом у деревни Крепче. Четыре поставлены на левом фланге в Аблово, а последние две отправились в Кацелево. Командовать ими был назначен прапорщик Самойлович, а подпоручик Линдфорс добровольно вызвался присоединиться к нему. Согласно приказу Арнольди, их взвод должен был прикрывать дорогу на деревню Широко. Поскольку саперов в Кацелево не оказалось, ложементы для установки митральез пришлось делать самим. Будищев, никак не ожидавший, что в очередной раз станет добровольцем для участия в очередной авантюре своего начальника, скрепя сердце взялся руководить работами, чему Приходько был только рад. Шанцевого инструмента было едва ли на треть наличного народа, поэтому Будищев, недолго думая, разделил личный состав на три группы и тем самым обеспечил непрерывность работ. Затем разметил на земле контуры будущей позиции, и работа закипела. Огневые точки, по его замыслу, должны были простреливать дорогу, зажатую в этом месте между рекой и холмом, более чем на версту, имея возможность при этом прикрывать друг друга. Лошади были укрыты в небольшой лощине неподалеку, а для артиллеристов выкопаны окопы. Участие Самойловича свелось к тому, что он выслушал предложение унтера и, важно кивнув, одобрил его, а в дальнейшем лишь «контролировал выполнение работ». Иными словами, он ни во что не вмешивался, и, возможно, поэтому позиции были устроены довольно быстро. – Кажется, вас совсем не смущает инициативность нижних чинов? – спросил его Линдфорс, когда работа подходила к концу. – Как и вас, – пожал плечами прапорщик и хитро улыбнулся. – Во всяком случае, мне так показалось. – Видите ли, – помялся подпоручик, – мне главное, отдать приказ, а как именно его выполнят… – Бросьте, – усмехнулся артиллерист, – я не знаю, откуда взялся этот ваш Будищев, но совершенно уверен, что в военном деле он понимает больше нас с вами. По крайней мере, в применении картечниц – точно! – По правде говоря, – вздохнул Линдфорс, – я иногда тоже так думаю. Не представляю, где он мог этому всему научиться? Ведь, в сущности, он обычный нижний чин, может быть, лишь самую малость более развитый в культурном отношении, чем любой из наших солдат, которые еще вчера были простыми крестьянами! – Нашли о чем беспокоиться, – усмехнулся в ответ Самойлович. – Просто примите за аксиому, что он гений, и не мешайте ему! – Вы думаете? – Я знаю. Вы ведь уже получили немало отличий, пока он был охотником под вашим началом? – Да, но… – И ваши идеи по применению картечниц имеют в своей основе его предложения? – Как вы догадались? – Не бог весть какая шарада. Да не тушуйтесь вы так, дело-то житейское. – Мешетич вряд ли бы так сказал! – Николай Федорович-то? Эх, Иван Иванович, дорогой вы мой человек, ничего-то вы в нем не поняли. Это он с виду такой весь бука, аристократ и гвардеец, а на самом деле человек вовсе недурной. И к тому же хорошо умеет писать реляции. – Что вы имеете в виду? – Да давешнее дело с башибузуками. Будьте покойны, доклад он уже составил, причем такой, что обиженным никто не останется. И про вас с вашим унтером не забудет, не такой он человек. Вам за то, что вовремя башибузуков заметили, пойдет благодарность в полк, и без Анны или Владимира с мечами вы с войны не вернетесь. Мы за успешное отражение атаки тоже свое получим. Ну и вашему, как его, Будищеву, будет крест. Особенно если и в нынешнем деле не оплошаем. А он, я чую, не оплошает. – Все же это как-то… – Несправедливо? Ерунда-с! То, что я давно выслужил все сроки, а производства как не было, так и нет, вот это – несправедливо. Так что эта война – единственный способ поправить карьеру, и, если надо будет, я готов хоть сейчас в огонь, так ведь – нет! Не пошлют картечницы вперед, ибо никто не знает, что с ними делать. А он знает, так пусть делает! Все время, пока шли работы, по дороге нескончаемым потоком плелись болгарские беженцы. Вообще, все время, пока шли боевые действия, в Болгарии не прекращалась миграция населения. Сначала от русских войск бежало местное мусульманское население. Затем, когда турки перешли в контрнаступление, обозленные последователи пророка Мухаммеда, многие из которых были вооружены, возвращались обратно, а христиане наоборот пустились в бега. Большинство домов в деревнях стояли пустыми, и лишь кое-где из окон выглядывали совсем уж древние старцы, бежать которым не позволяло здоровье. – Бедует народ, – сочувственно вздохнул Приходько, присев рядом с только что закончившим работу Будищевым. – Война, – пожал тот плечами. – Ну, ничего, погоним турок, им полегче станет. – Наверное. – Ты, глянь, – не унимался фейерверкер, – одни бабы, и детишки малые, да старики, от турков спасаются… – Вот и мне интересно, где их мужики? – буркнул в ответ Дмитрий, до крайности не любивший такие разговоры. – Нешто можно так над народом измываться! – Ничего, недолго осталось. – Это верно. Некоторое время они сидели молча, но разговорчивому артиллеристу, видимо, хотелось пообщаться, и он продолжил: – Как думаешь, побьем завтра турка? – Нет. – Что? – изумился Приходько. – Да как же это?! – Сам посмотри, – устало отозвался Будищев, – наши далеко, и помощи, в случае чего, не дождемся. Да и неудобно из Аблаво сюда идти. Сначала под гору, потом вброд, потом в гору. Причем нашим сюда по круче подниматься, а к туркам спуск пологий. – Хреново! – отозвался артиллерист, но, видимо, признав доводы пехотинца основательными, притих и больше с разговорами не лез. – Слушай, давно хочу спросить, – примирительно спросил Дмитрий, решив, что собеседник обиделся на его слова. – Чего тебе? – Отчего ты меня тогда у картечницы не заменил? – Когда? – Ну, когда с башибузуками у дороги дрались? – А зачем? – Как это зачем? Ты специально обученный человек, а я так – пехота. По идее, ты меня отпихнуть должен был да сам взяться… – Так я не умею! – Как это? – Да так, – усмехнулся фейерверкер. – Я эти самые митральезы тут первый раз и увидал. У нас в крепостной артиллерии все больше мортиры были да единороги. Пушки системы его превосходительства генерала Маиевского тоже были, а эти картечницы, они в арсенале лежали, и как из них стрелять никого не обучали. – Дела, – покрутил головой Дмитрий, – как же ты подчиненных учишь? – Это маршировать-то или форму в порядке держать? – Понятно. Пока они говорили, начал накрапывать дождь, вскоре усилившийся и перешедший к ночи в настоящий ливень. К счастью, работа по возведению укреплений была уже закончена, и уставшие за день артиллеристы укрылись под специально сделанными козырьками. Это было, конечно, не бог весть какое укрытие от непогоды, но, по крайней мере, на голову ничего не капало. Еще одним плюсом было то, что кашевары успели приготовить пищу и люди смогли поесть в относительном комфорте. – Хитры вы, пушкари! – с завистью в голосе заметил один из пехотинцев бессарабского полка, кутаясь в промокшую шинель. – Вам никто не мешал так же сделать, – проворчал в ответ Будищев, облизывая ложку. – Дык, господа офицеры ничего такого не велели. – Тогда продолжайте мокнуть. – А впрямь, Митрий, как ты догадался, что дождь будет? – спросил фейерверкер, отставив в сторону котелок. – Это не от дождя, – хмыкнул тот в ответ. – А от чего же? – От шрапнели. Турки, если не совсем дураки, то завтра обязательно ударят по нам из артиллерии. Фугасом в щель попасть не так просто, а вот если шрапнелью пройдутся – мало никому не покажется!