– Я что-то чувствую, мама. – Элеанор Куин схватила Орлу за плечо обеими руками. Та почувствовала напряжение в мышцах: дочка была готова вот-вот убежать. – Что? – спросила Орла. Девочка начала плакать. – Ох, любимая… Элеанор Куин покачала головой: – Это не я и не дерево… Оно плачет. Орла хотела узнать больше, но боялась давить на нее. Дух внутри дерева плакал о себе? Или Оно сожалело о страданиях, которые причинило? Она все еще хотела понять Его намерения и широту или пределы Его силы. Ошиблось ли Оно? В этом было мало утешения, но это все же казалось лучше других возможностей. – Не думаю, что Оно пытается причинить нам боль, – сказала Элеанор Куин. И Орла уже не в первый раз задумалась, умеет ли дочка воспринимать еще и мысли с чувствами. – Или нет… – Трудно? Так близко к Нему находиться? Элеанор Куин кивнула, уткнувшись сморщенным личиком в шарф Орлы: – Оно очень, очень бедное, мама. – Хорошо, тсс. – Орла обняла детей по бокам от себя и выкинула из головы все мысли, чтобы стать матерью-воительницей, готовой к духовной битве. – Древнее… – Она понятия не имела, как это назвать, как себе представить, но они пришли ради этого; Орла скрыла свои опасения и постаралась говорить искренне. – Мы старались ради Тебя… стараемся. Но Ты причиняешь боль моей дочери и сыну. Они не заслужили потерять отца, и он не хотел их оставлять. Но мы хотим достичь понимания и облегчить Тебе это время – Твой переход в следующую жизнь… Хоть она и называла Его древним, в ее представлении Оно стало похоже на капризного малыша. Оно закатывало истерики и действовало по прихоти. Она вспомнила слово «Mamère» – так ее отец всегда называл свою маму, по-французски, как научился у своего отца, поэтому Орла звала ее так тоже – она была очень хрупкой в последние годы после инсульта, как младенец. Кожа стала полупрозрачной, а на руках и кистях вздулись вены. Если бы она посмотрела на бабушкин живот, то, возможно, увидела бы, как работают все ее внутренности, как на пластиковой анатомической модели: печень, укрытая под грудной клеткой. Серое, червеподобное пространство кишечника. Ее девяностадвухлетняя бабушка с тощими руками, более хрупкими, чем у младенца, с пальцами, скованными артритом, никогда бы не смогла собрать всю силу для финального боя или даже выказать недовольство, или гнев, или страх перед смертью. Она молча погрузилась в вечный сон, не разговаривая последние месяцы своей жизни. Нет, Орла ожидала от старости мудрости и смирения, а не опасных припадков, из-за которых ее дети могли погибнуть от голода. Она оттолкнула мысли, боясь, что Оно ее услышит. Духа внутри дерева нужно было убаюкать, умиротворить, чтобы он принял свою неизбежную кончину. – Этого Оно хотело? – прошептала она Элеанор Куин. – Нашей компании? Оно стало меньше бояться? Девочка сконцентрировалась, бегая глазами по морщинистому стволу. – Да… – Однако голос у нее был нерешительный. – Но… мне кажется, дело не только в этом. Орла подумала о призраках, которым нужно отомстить за их души, прежде чем обрести покой. Что могло понадобиться этому духу? – Ты хочешь, чтобы мы что-то сделали? – спросила она дерево. – Мы не сможем помочь, если не поймем, – молила Элеанор Куин. – Мы хотим помочь, ты должно нам поверить! Пока Орла наблюдала, ее дочь сконцентрировалась, словно настроившись на какой-то шум в эфире. – Оно говорит с тобой? – Да… Но я только понимаю… Я слышу только одно слово. Дом. Дом. Дом. Что-то внутри Орлы умерло. Ее сочувствие. В считаные секунды оно сморщилось и превратилось в гниль, оставив лишь ярость. Она подняла Тайко и посадила на полотенце, а затем встала лицом к дереву. Дом? Бросать подобное им в лицо. Оно хочет, чтобы Орла с детьми вернулись в дом и остались там навсегда? Значит, Ему не нравится мысль о том, что они могут уйти? – Старое умирает, это цикл жизни! – Она разозлилась и пнула ствол дерева. – Ты не можешь держать нас здесь в плену, разрушать мою семью, а потом дразнить нас! – Оно слушает, мама… не кричи. – Мне приходится кричать, потому что я злюсь. Скажи Ему говорить понятнее. Мы не можем сидеть тут вечно! Элеанор Куин зажмурилась. Гнев Орлы испарился; ей хотелось молить дочь остановиться. Она ненавидела роль, которую играла Бин – переводчика… нет, еще хуже. Проводника. И ненавидела то, что ребенок воспринимал это так серьезно. Их выживание – и выживание этого духа – не должно возлагаться на плечи хрупкой девочки. – Оно тоже к этому не привыкло, – сказала Элеанор Куин с крепко зажмуренными глазами. – Быть… вне себя. Никогда не было так далеко за пределами себя до того, как мы пришли. Оно что-то почувствовало, узнало, в папе. А потом во мне. Но у Него никогда не было надобности… в общении. Вначале Оно старалось… показать нам свою силу. Но мы испугались. Из веток посыпались искры и устремились к земле. Они нависли над пентаграммой, которую Орла нарисовала на снегу, а затем осели на круг и звезду и остались гореть. Орла опустилась на колени рядом с детьми, не понимая, что это значит, и готовая их защитить, но Элеанор Куин рассмеялась без малейшего намека на страх. – Видишь, как оно старается? Оно все еще пытается разобраться, как сделать так, чтобы мы все увидели и поняли. Оно хочет с нами познакомиться, но еще не все понимает… Видимо, разорвав их связь, Элеанор Куин внезапно охнула и осела. Тайко посмотрел на мать испуганными глазами. Чтобы утешить детей, Орла протянула им руки. – О, Бин! Дочь еще не получала от Него столько информации сразу, но это им дорого стоило. Элеанор Куин присела возле брата, такая же маленькая и испуганная, как и он. – Ты отлично справилась, умничка! – И Орла не позволила бы ей сделать еще больше. – Может быть, теперь я попробую? Посмотрим, смогу ли я Ему объяснить, кто мы такие. Оно еще слушает? Дочка слабо кивнула и обняла Тайко. 33 Орла встала. Вышла из света свечей и обошла дерево, пытаясь найти слова для объяснения: – Однажды я пошла в Бруклинский музей. Мы с Шоу уже поженились, но у нас еще не было детей. Он был… не знаю, может, играл? Не помню, но я в тот день была предоставлена сама себе, и там была выставка, которую я хотела посетить. – Орла засмеялась. – Но не она меня впечатлила. Вместо этого я нашла «Званый ужин»[11]. Я никогда не слышала о нем раньше. У меня случилось откровение – вот почему я тебе это говорю. Прежде чем продолжить, она перевела взгляд с дерева на детей. Казалось, что прошло несколько месяцев, десятилетий, с тех пор как она с кем-нибудь по-настоящему разговаривала, говорила что-нибудь значимое. Как все-таки приятно было это вспоминать. – Если бы тогда меня спросили, я бы назвала себя феминисткой. Но потом я увидела эту выставку, эту дань уважения женщинам. И там, на полу, были имена, даже больше, чем фантастических столовых приборов. Столько имен… С тысячу женщин, о большинстве которых я не слышала. И я подумала: «Почему я не знаю, кто все эти женщины?» Потому что искренне хотела это знать, а не потому что это было известно всем остальным. Я купила иллюстрированное издание – пятьдесят баксов, куча денег в те времена. Но мне нужно было знать, кто они. И я прочла введение – вот когда для меня на самом деле наступило откровение. Она сняла перчатку и положила руку на шишковатую кору. На секунду в ней что-то вспыхнуло, искра электричества, а потом исчезла. Орла не знала, что это – ее собственная память, эмоции, которые до сих пор вспыхивают всякий раз, когда она думает о своем неожиданном открытии, цветок, который прорывается в реальный мир. А может, искра – это своего рода ответ от духа, с которым она пыталась общаться. Это приходится расшифровывать Элеанор Куин? Ответы азбукой Морзе, звуковые сигналы и вспышки? – Тогда я считала, что мир – это место, где женщин долгие века лишали всей широты возможностей. И думала, что именно поэтому так мало известно о женщинах в истории, среди которых были ученые, художницы или философы. И я знала – знала, как женщина, – что нас всегда интересовали разные сферы. Но общество не принимало женщин как интеллектуально и творчески равных. У них не было такой же свободы, им говорили, что у них нет силы характера, нет компетенции. Но, увидев «Званый ужин» в самом начале книги… я поняла, что женщины всегда делали все. Они всегда принимали во всем участие. Может быть, они стояли за кулисами, или им не отдавали должное – мужа хвалили за работу жены или брата за работу сестры. Но это заставило меня понять, что мы всегда были вовлечены во все аспекты человеческой деятельности, и именно история нас стерла. Тогда мне стало ясно. Я не могла поверить, что этого не замечала: история систематически стирала женщин из коллективного сознания человеческой цивилизации. К горлу Орлы подступили слезы – точно так же, как в первый раз, когда ее поразило это откровение. Несправедливость. И не менее впечатляющая возможность великой расплаты. Исправления. Восстановления прав женщин за их вклад в историю. Орла держала руку на дереве, надеясь, что это поможет преодолеть пропасть между ними. Эта грозная сила тоже не хотела, чтобы ее стерли или забыли. И сейчас с абсолютной уверенностью Орла это понимала. Как женщина. – И потом я стала смотреть на все иначе. В какой-то степени я не могла себя простить за то, что не замечала этого раньше. Как будто ты смотришь на скрытое изображение в оптической иллюзии. И после этого все становится так понятно, что ты удивляешься, как раньше этого не видела. Я всерьез сомневалась, что смогу остаться с Шоу, если он не увидит то, что видела я, – порой невозможно пойти на компромисс. И он тоже начал читать эту книгу. Вместе мы вернулись в музей, и он понял. Понял, почему это для меня так важно. Даже в современном балете «Эмпайр-Сити» мне повезло, потому что Галина ни за что бы не смирилась со стереотипами или теми структурами власти, которые не поддерживают женщин. Она бы не стала поддерживать патриархальную кампанию. Орла не думала о Галине с тех пор, как они уехали из города. Ее старая начальница слилась с СБЭС, так же неотделимо, как потертые полы, поцарапанные зеркала, запах пота, витавший в каждой студии. Орла наверняка знала одно: если бы ее вспыльчивая наставница когда-нибудь оказалась в таком затруднительном положении – стала бы молить дерево в надежде спасти жизни своих детей, она бы использовала каждую толику своего стального характера. Галине даже не понадобился бы топор: она могла голыми руками и русским голосом склонить врага к своей воле. Когда Орла уходила на пенсию, когда переезжала, она не до конца понимала, что ключевой частью ее общества были сильные женщины. Их присутствие позволяло ей чувствовать себя еще плодотворнее, и она скучала по ним, пока холод пробирался по пальцам. Просто думая о них, она вернула часть сил. – А потом, когда мы приготовились завести семью, то говорили о том, как донести до детей информацию о прошлом устройстве общества. Для того, чтобы они смогли вырасти настолько многогранными, насколько сами захотят, и стать тем, кем захотят. От сухого воздуха горло начало драть. Орла не говорила так много уже несколько недель. Перед тем как выйти из дома, она положила во внутренний карман куртки бутылку воды, чтобы та не замерзла. Орла сделала несколько глотков и предложила воду дочке, которая покачала головой, а затем Тайко, который взял ее из протянутой руки. – Вряд ли Оно понимает, мама, – сказала Элеанор Куин. – Я чувствую только… замешательство. – Знаю, я отошла от темы. Даже хуже, чем отошла от темы, – она зашла в серую зону, о которой многие в обществе до сих пор спорят. Ей нужно было сосредоточиться, упростить, создать мысленные образы, которые иллюстрировали бы ее слова. Когда Тайко допил воду, Орла поставила бутылку рядом с другими подношениями. – Жизнь. Разве ты не видишь? Она засунула вторую перчатку в карман и приложила к шероховатой коре обе голые ладони, укрепляя связь. – Это первое, что я хочу тебе показать. «Званый ужин». Стол, похожий на треугольник… – Орла посмотрела на горевшую звезду, на пять идеальных треугольников. – По тринадцать столовых наборов с каждого бока. Один из тридцати девяти был для Алиеноры Аквитанской[12]. Она была замужем за двумя разными королями, поэтому вышло так, что при жизни она являлась королевой двух разных стран. И пока ее сын был слишком молод, чтобы править, она правила от его имени. Как и у любой влиятельной женщины того времени, против нее строили заговоры, и ей всеми возможными способами приходилось сохранять свое влияние. Орла сосредоточилась на образах, не зная, как дух впитывал эту информацию: коронованная женщина, стоящая в золотом свете, и фигурки помельче на коленях перед ней. Она не знала, как показать разом все книги и фильмы о королевских интригах и битвах за господство. Но на каком-то уровне Орла верила: это нечто поймет. Оно тоже пыталось сохранить свое господство, и это давно распространялось за пределы смертной жизни. – Я назвала свою дочь в ее честь. Элеанор. Королева. Потому что мою дочь не забудут. Ее вклад в мир не будет стерт. Она не хуже мужчин, которые закрепили за собой все лавры в истории. И она здесь не умрет. Орла не могла произнести эти слова вслух и напугать детей еще больше. Но это был ее самый большой страх. Что Его энергия поглотит дочку и оставит сына голодать. Орла выдохнула большое морозное облако и опустилась на подстилку рядом с Элеанор Куин. Снова взяла Тайко на колени. Она хотела продолжить, рассказать о своем маленьком поющем комочке радости. И о Шоу. Обо всех важных моментах их жизни. Чтобы Оно (или Она) знало, что разрушило – сначала мысленно, а затем физически. Ее творческого мужа и его способность любить людей, идеи, природу. Но находиться в прямом контакте было утомительно. Дух выуживал слова из кончиков пальцев; монолог, дыхание Орлы проделывали путь по жилам дерева, по спирали поднимались вверх, распространяя понимание по самым верхним зеленым сучкам, спрятанным в тени над головой. Элеанор Куин схватила ее за руку и прижалась щекой к плечу: