– Мне здесь нравится… в каком-то смысле. Но мне бы хотелось… – Она не договорила свое желание и прикусила губу. – Скажи, чего ты хочешь. – Я бы хотела… чтобы у нас был дом с соседями. В городе. И улица, как по телевизору. С детьми на велосипедах, которые ходят друг к другу в гости поиграть. К глазам Орлы подступили слезы. Ее дочка описала Сквиррел-Хилл, район, в котором она росла в Питтсбурге. Было как никогда ясно, что они совершили ошибку, прожив на Манхэттене так долго. У других семей получилось, но Элеанор Куин хотела – нуждалась – в чем-то другом. О чем ей никогда не хватало смелости сказать вслух. Может быть, в тот первый день, когда они переехали, то, на что смотрела Элеанор Куин во дворе, не напугало ее, а разбило ей сердце. Никаких соседей. Никаких людей. От одной крайности к другой. Из глаза Орлы скатилась слеза: она не могла обещать дочке такой район, какой та хотела. Может, они с Шоу только притворялись, что вовлекают своих детей в процесс принятия решений? Если бы они спросили: «Вы хотите переехать в собственный дом с большим двором, где будет много деревьев?», что бы они услышали на самом деле? – Прости. Это не совсем то, что ты хотела, но когда погода улучшится, мы обязательно поищем кружки, где ты сможешь завести друзей. После переезда всегда требуется время, чтобы освоиться. Может быть, мы снова переедем. – Знаю. Орла быстро-быстро ее расцеловала: – Я так тебя люблю. – Знаю. Я тоже тебя люблю. На выходе Орла включила ночник. – Все в порядке, мне он больше не нужен, – сказала Элеанор Куин. – Точно? – Да. Темнота помогает мне думать. Орла выключила свет. Не желая оставлять дочь в полной темноте, она оставила дверь приоткрытой. Как родители они слушали детей реже, чем себе представляли. И Орла поклялась себе это исправить. Она станет внимательнее относиться к дочке и чаще задавать вопросы. Но в то же время ее беспокоило то, что Элеанор Куин услышала там, «снаружи». Если еще день ничего не изменится, нужно придумать, что ей рассказать. Будет ли история о больных туберкулезом казаться менее пугающей, чем расплывчатое «многое», которое она ощущала? Казалось даже смешным, что Орла хотела успокоить дочь фразой «Это всего лишь призраки». И она не могла отделаться от опасения, что Элеанор все же обладает большей силой, чем она сама. Что, если девочка шептала молитвы чему-то совершенно иному, а не безликим богиням, как Орла, которая лишь притворялась, что их знает только она? И как истолковать тоску Бин по району, где больше соседей, больше домов, больше детей? С задернутыми занавесками можно было притвориться, что на дворе обычная ночь. Спрятаться от зловещих сугробов уже плотного снега за окнами, создающих ощущение, будто мир стерт с лица земли. Вот о чем продолжала размышлять Орла, расхаживая по гостиной. Слишком большие перемены: им нужно повернуть все вспять, чтобы вернуть себе нормальную жизнь. – Не обязательно бросать его насовсем, можно оставить на лето… – Ты себя слышишь? Холод в его голосе прозвучал так неожиданно, что Орле пришлось остановиться и взглянуть на мужа. Во время ее тирады Шоу устроился в открытых дверях своей студии, явно демонстрируя нежелание на что-либо соглашаться. Орла была уверена, что он, по крайней мере, увидит преимущества позитивного мышления и поймет ее желание быть внимательнее к потребностям детей. Но Шоу ожесточился, его лицо было неподвижным, словно маска. Орла поежилась, начиная сомневаться в собственных словах: – Что? – Ты говоришь как сумасшедшая. Утром безрассудно пошла чистить снег… теперь говоришь, что дочке слышится всякое, но теперь каким-то образом оказывается, что это я виноват, что не слушаю? – Я не так сказала! Твоя теория о лечебном доме не объясняет того, как на нее влияет… – Мы потратили десятки тысяч… – Я знаю, сколько мы потратили! – Тогда ты не можешь всерьез думать о том, чтобы бросить жизнь, которую мы только начали здесь. Даже если мы в конце концов продадим дом, то потеряем деньги, потраченные на ремонт, которые мы… – Значит, потеряем. Шоу покачал головой, гримаса на его лице представляла собой раздражение, граничащее с отвращением: – Ты просто не хочешь, чтобы у меня получилось. – О чем ты вообще?! – Теперь мой черед, и если моя идея нас обанкротит, то винить ты будешь меня! – Посмотри… – Орла отодвинула занавеску в гостиной. Свет лампы заиграл на стекле, оставляя желтоватое пятно на белоснежной стене. – Мы не можем так жить. – Это редкий снегопад. Такой случается не каждый день и даже не каждый год. Это ничто. Ничто! Орла не могла поверить увиденному: Шоу чуть ли не с пеной у рта отрицал ее слова. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. – Нельзя притворяться, что ничего не случилось, – тихо сказала она, чувствуя острую потребность мужа в стабильности, в успехе, несмотря на их затруднительное положение. – Все это. С тех самых пор, как мы сюда приехали. И теперь мы в ловушке, даже не можем ни с кем связаться… – Завтра я пойду в город, я же уже говорил тебе. Все не так плохо, как кажется. Мы справимся… Я справлюсь. И все исправлю. От него исходила боль, которая захлестывала волнами и ее. Страх, страсть, стыд. Его бремя и желания. Вина, надежда, отчаяние. Глядя на него, она представила, как его хрупкая кожа трескается: слишком много эмоций было внутри него. Ее словно кружили с завязанными глазами. Она не понимала, куда двигаться? Да, Шоу хотел взять на себя ответственность, все исправить и доказать, что переезд сюда – не ошибка, но сейчас ее главной заботой было не его эго. Потребности Элеанор Куин важнее всего, пусть даже Орла могла использовать их как повод сделать то, на что не решалась сама. – Я знаю, ты не предполагал, что все так обернется, – сказала она, заставляя себя говорить спокойно, тем самым пытаясь его утихомирить. – Может быть, мы… съездим к моим родителям на несколько месяцев, а весной вернемся? Попробуем заново. Когда погода улучшится, мы не будем чувствовать себя изолированными от окружающего мира. Голова Шоу едва заметно покачивалась из стороны в сторону, а его глаза молили: «Пожалуйста, пожалуйста, пойми». – Я не могу. Не могу уйти… Голос Шоу надломился, он отошел назад, в пределы своего святилища, и закрыл дверь. Орла схватилась за голову и принялась расхаживать по комнате. Может быть, это из-за снега она так помешалась? Потеряла чувство собственного достоинства и начала сомневаться во всем, на что они согласились как супруги? Ставили ли они детей хоть когда-нибудь на первое место? Никогда, правда? Неужели они ожидали, что Элеанор Куин и Тайко сами по себе расцветут в тени талантов их родителей? Но почему Шоу, который раньше был любящим и внимательным отцом, теперь вел себя так, как будто они для него больше не самое важное на свете? Слышал ли он хоть что-нибудь, что она говорила об Элеанор Куин? Это место поглощало его, и, возможно, по-своему заразило их дочь. Орле было все равно, что это сумасшедшая, невероятная мысль – что-то происходило, и она не могла просто сидеть сложа руки и позволять этой силе на них влиять. Полы словно разговаривали под ее ногами, стонали в унисон, трещали от собственных изнурительных сомнений. Орла бормотала, переходя от одного заблокированного выхода к другому: – Пожалуйста. Пожалуйста, бог или богиня того, чем бы это ни было, береги моих детей. Будьте добры к нам. Мы к такому не готовы. Если нас не будут держать взаперти, если у нас будет выбор… возможно, мы останемся. Я уже не знаю, как будет лучше. Пожалуйста, просто будь добра к нам… Еще какое-то время Орла молилась, а затем пошла спать одна. Ей снился скомканный монтаж из грусти Тайко по мороженому, тоски Элеанор Куин по друзьям и соседям, а также ее собственного желания не чувствовать себя запертой в ловушке. В какой-то момент оказалось, что дети и сами были сделаны из мороженого и таяли, когда дочка пыталась с ними подружиться. А дом напоминал тюремную камеру, в которую сквозь прутья задувало снег. Орла задушила на корню кошмар, в котором ее дети были заперты в доме, а она, находясь снаружи, не могла ни открыть двери, ни разбить окна. Просто заставила себя видеть образы в позитивном свете: дом крепкий; Тайко и Элеанор Куин ничто не угрожает. Во сне она велела им отвернуться от окон, чтобы не видели, как она от холода превращается в скелет. Это был мрачный компромисс, и даже во сне она сомневалась, что такой жертвенный материнский инстинкт сослужит ей хорошую службу. И где был Шоу в кошмарах, в которых они пытались выжить? Взаперти у себя в студии, рисовал? Если с ней что-то случится, кто спасет Тайко с Элеанор Куин? И если они физически выживут, какая-то часть их нежных душ навсегда будет страдать от чувства утраты. Она не понимала, о чем подсознание просило ее задуматься. Они двигались к сценарию, по которому ей придется отдать свою жизнь? И Орла поступила бы так, если бы того требовала ситуация. Но ведь ее цель как ответственного взрослого человека – не дать ситуации выйти из-под контроля, разве нет? Орла металась во сне и наконец больно стукнулась обо что-то, что приняла за айсберг. Это оказался Шоу. И вдруг на нее полилась холодная вода. Они тонули. 21 Когда Орла бросила взгляд на часы, было почти три тридцать утра. Что-то ее разбудило, звук, источник которого не получалось определить. После беспокойного сна она решила проверить, как там дети, волнуясь, как они справляются со всем происходящим. Шоу не оказалось рядом с ней в постели, так что слышала она, по-видимому, его: вероятно, под влиянием собственных кошмаров он бродил внизу, может быть, в который раз проверяя отопительный котел. Орла влезла в тапочки и натянула толстовку. Тайко в своей комнате свернулся на боку, сжавшись в комочек: все осталось по-прежнему, кроме его лося, лежавшего на полу. Орла положила игрушку рядом с сыном, к стенке, чтобы лось больше не падал. В комнате Элеанор Куин оказалось меньше признаков спокойного сна. Помятое одеяло наполовину съехало на пол, а простыня настолько скрутилась, что прикрывала только живот и одну ногу. Осторожно, чтобы ее не разбудить, Орла поправила простыню и как можно осторожнее прикрыла ее одеялом. – О, Бин, – прошептала она. Орле хотелось, чтобы Элеанор Куин позвала ее или пришла в спальню к родителям, попросила утешить… Но, возможно, она и не просыпалась. Оттого, что ее дочка могла застрять в кошмаре подобно тому, как они застряли в этом доме, становилось еще невыносимее. Орла отправилась на поиски Шоу. Им нужно было обговорить план. – Шоу? В гостиной было темно, но под дверью его студии сияла полоска света. Занавески скрывали белые следы нависшего удушья. По дороге Орла включила светильник – не было смысла идти по темноте, спотыкаясь, тем более что оба не спали. Шоу стал по-настоящему одержим в искусстве. Орла не хотела придираться, но ей это не нравилось. Одержимость – не то же самое, что дисциплина и целеустремленность. Но если он серьезно собирался действовать по своим соображениям и утром пойти на поиски помощи, то будет лучше, если он хорошо отдохнет. Она постучала в дверь костяшкой пальца и повернула ручку. В последние дни Орла держалась подальше от студии с вечно закрытой дверью, надеясь, что его работа пройдет мрачную фазу.