Он говорил, как Элеанор Куин, которая уговаривала себя спать без ночника. – Я правда, правда, правда считаю, что убирать снег на кухонной крыше – это захватывающее занятие. – Ну, ты сказала «пожалуйста», а кто я такой, чтобы лишать тебя захватывающего занятия? – Он подмигнул Тайко. – Мама будет чистить крышу – в этом и был мой дьявольский план. Тайко с Шоу заговорщически захихикали. Элеанор Куин бросила на папу оценивающий, слегка подозрительный взгляд и пришла к выводу, что Орла этого не заметила. Скорее всего, Элеанор Куин решила, что остаться в помещении, даже после того как ей приснился кошмар, – это лучше, чем отваживаться выбраться из дома. Орла же никогда в жизни не чувствовала себя в такой тесноте. Она и так с трудом переживала тот факт, что не может пойти никуда дальше собственного участка; а не имея возможности выйти наружу, ощущала себя так, словно перед ее лицом захлопнулась крышка гроба. Естественно, из-за этого ей было трудно дышать, словно воздух вот-вот закончится. Тяжелый физический труд на воздухе, даже посреди сюрреалистического, наполовину погребенного под снегом пейзажа, облегчил бы укореняющееся чувство беспомощности. – Надо вытащить из подвала снегоступы и все остальное, – сказала она. – И перенести часть еды в гостиную, просто… – …на всякий случай, – добавил Шоу, заканчивая предложение. – А я на всякий случай соберу кое-какие предметы первой необходимости у входной двери. – На случай чего, папа? – спросила Элеанор, но они не хотели отвечать на этот вопрос перед Тайко. – На случай, если дом рухнет. – Дочь обреченно сказала это вслух, не обращаясь ни к кому конкретно. Шоу и Орла обменялись взглядами, но прежде чем успели ей возразить или успокоить, девочка соскользнула с кровати. – Можно я доделаю домашнюю работу? – Извини, Бин, спутниковую тарелку засыпало, мы не можем выйти в сеть. – Шоу собрал все грязные тарелки. – Можешь работать с распечатками по математике, это тебя отвлечет. – Орла складывала чашки одной рукой и сметала крошки с постели другой. – А как же я? – спросил Тайко. Они вышли из спальни гуськом, но Элеанор Куин тайком ушла к себе в комнату, а остальные спустились вниз. – Можно понаблюдать за мамой из дома, пока она будет чистить снег, – сказал Шоу. – Или можешь поиграть в моей студии, пока я работаю. Орла невольно вспомнила об оружии. Теперь оно было заперто в шкафу студии и хранилось вне поля зрения детей. Но все же ей не нравилась мысль, что Тайко будет играть на полу с оружием за спиной. Было слишком опасно. Внутри. Во дворе. Орла жаждала свободы, которой теперь не стало, пройти – выбежать – через парадную дверь, куда угодно. Ей необходимо было выйти наружу, стряхнуть с себя страх, что переезд в Адирондак был ужасным просчетом. Она надеялась, что это поможет. Это должно было помочь. Но призрак из тени тянулся к ней, жестикулируя, отчаянно пытаясь объясниться. Чего она до сих пор не видела? Неужели Орла что-то упустила, не обратив достаточного внимания? Кому? Элеанор Куин? Шоу? Теперь все внутри нее, от скрученного кишечника до бешеного сердцебиения, гнало ее вперед. Найти части. Разгадать головоломку. Пока не стало слишком поздно. 19 Элеанор Куин прижала колени к подбородку, накинула одеяло до ушей и наблюдала за ними. – Прости, Бин. Просто из твоего окна маме добраться проще всего. Шоу держал лопату, пока Орла сидела на подоконнике, высунув ноги, и пыталась пристегнуть снегоступы, стараясь не удариться головой об оконную раму. – Из-за тебя тут холодно! – надулась Элеанор Куин. – Через минуту я уйду. Орла соскользнула с карниза на снег. Секунду она выжидающе стояла, по-прежнему опасаясь, что может провалиться на глубину и задохнуться. Она немного просела, но всего на несколько дюймов. Шоу передал ей лопату. – Напомни мне поблагодарить Джули, когда мы в следующий раз будем с ней говорить. Среди подаренных зимних вещей Орла нашла краги, и хотя сапоги у нее были высокие, водонепроницаемые краги на липучках поднимались поверх штанов до самых колен. И на этот раз она оказалась готова к яркому солнцу, хотя его закрывала полоса облаков; когда Орла вышла в солнцезащитных очках в белый мир, он ее не ослепил. Окно закрылось за ней с гидравлическим «жух» от новых, плавно подогнанных рам. Оно спрятало ее от последней жалобы Элеанор Куин, и Орла осталась одна. Странно было смотреть на вершины деревьев с этой точки обзора, она стояла с ними почти вровень и так близко, словно это были гигантские голые кусты. На мгновение она почувствовала себя невесомой и снова испугалась, что стремительно падает в глубокий снег. Но, когда пошла направо, к задней части дома, осторожно, большими шагами, привыкая к снегоступам, – она почувствовала освобождение от клаустрофобии. Дышать стало легче, а пар изо рта напомнил ей о детстве, когда увидеть собственное дыхание было чем-то удивительным и радостным. Впереди расположился лес, а над глубоким снегом был виден только ствол огромной сосны. По плану, который они разработали вместе с Шоу, Орла должна была начать с одной части кухонной крыши, у края ската (который находился почти на уровне земли) и посмотреть, сколько снега у нее получится откопать или смахнуть, в зависимости от того, куда она сможет дотянуться. Цель заключалась не в том, чтобы очистить крышу до черепицы, а в том, чтобы уменьшить вес, насколько возможно. Это оказалось сложнее, чем она ожидала, так как снежные сугробы были выше нее. Для начала пришлось вытянуть руки над головой на всю длину, но она с облегчением обнаружила, что снег не улегся – он был легкий и воздушный. Если бы он оказался плотным и мокрым, это была бы двойная катастрофа – она едва ли смогла бы его расчистить, и он лежал бы тяжелым грузом, непомерным для наклонной пристройки первого этажа. Так что без особого изящества она отбросила снег в сторону. Сначала у нее не было выбора, кроме как взяться за низ, что неизбежно привело к обвалу снега сверху. Посыпавшись, он припудрил ей лицо. Но когда с одним углом было более или менее покончено, она забралась на крышу и сделала остальную работу оттуда. Странно было стоять на кухне. Ей стало интересно, слышит ли Шоу, который в это время собирал внизу припасы, как она счищает снег. Когда небо потемнело, она откинула солнечные очки на шерстяную шапку, опасаясь, что такая погода принесет еще больше снега. Серые складки облаков осели, почти полностью скрыв солнце и линию горизонта; все, что она могла видеть, это бесконечные полосы серебристо-белого цвета. На мгновение Орла задумалась о том, что случилось: может, снег вообще не выпал, а облака нашли себе точку опоры на земле вокруг их таинственного дома. Деревья вдалеке, на холме над дорогой, казались еще более голыми и пустыми, чем те, которые были в непосредственной близости от них, без этих снежных меренг. Какой была ночная метель? Что, если, как и северное сияние, она прошла только здесь? Думай, думай, думай… Помимо всего прочего, Орла пришла сюда, чтобы разобраться в своих мыслях. Словно чтобы предоставить ей такую возможность, вокруг было совершенно тихо. Ничего не двигалось. Ничто не издавало звуков. Она прислушалась внимательнее. Ни птиц. Ни машин вдалеке. Ни ветра. – Эй! – крикнула она в тишине, почти ожидая, что не услышит собственный голос. Возможно, дело было в глубоком снеге, стирающем особенности местности, но ей показалось, что наблюдавшие за ней деревья сгрудились, прижавшись друг к другу больше, чем раньше, и располагались чуть ближе к дому. Отчасти она ощущала себя воительницей с оружием в руках, сражающейся с силами противника. Через некоторое время ее мышцы перестали болеть, нагретые постоянным движением и изобилующие энергией, а тело превратилось в хорошо смазанный механизм. Это было так удобно, знакомо и напоминало репетиционный процесс, когда они с партнерами по танцам практиковали одни и те же движения снова и снова, доводя их до совершенства. В конце концов хореография «впиталась» в ее тело настолько, что перестала требовать осознанности и переросла… в нечто иное. Реакция, импульс, потребность двигаться, созданная музыкой. И потом каждый раз, когда Орла слышала какое-то знакомое музыкальное произведение, ее мышцы были наготове. Они дергались в ожидании каждого крещендо, и кисть приводила руку в выверенное положение, она поднималась на полупальцы, чтобы освободить движение, свернувшееся внутри спиралью, даже если стояла в очереди на кассу в TJ Maxx. Музыка контролировала движение. Другим людям это могло показаться странным, для нее же это был естественный порядок вещей. Может, для того чтобы прислушаться к требованию призрака и найти ключ, который даст ей ответ, нужно взглянуть на вещи иначе? Утомленная, но поглощенная ритмом, Орла размышляла о необъяснимых событиях, которые произошли с момента их прибытия. Она, как могла, старалась найти логическое объяснение: глобальное потепление или другие метеорологические изменения; общий страх или дискомфорт; переезд; массовая галлюцинация, вызванная токсичными веществами в окружающей среде. Но логика не выдерживала. И хотя лечебный дом был заманчивой деталью, все труднее было поверить, что он – ключ к загадке. Люди ведь умирали повсюду, была ли причина, из-за которой в этом месте было больше призраков, чем в остальных? Если для этого требовалось большое население, то Нью-Йорк уже кишел бы привидениями. Медитативная работа позволила ей уйти от логики к нелогичности, где она могла поставить под сомнение абсолютные истины, которые всегда принимала на веру. Именно этого от нее хотел чернильный призрак. С непреклонностью, которая теперь показалась Орле недалекостью, она пренебрегала астрологией и фэн-шуй, жизнью после смерти и суевериями (хотя, как и у многих танцоров, в дни спектаклей у нее был священный ритуал – определенная еда, время приезда в театр, приготовления в гримерке). Ее внутренние страсти, превращающие эмоции в движение, многим казались слабостью; не-артисты считали работу артистов пафосной, если не полной тратой времени. Но она всегда чувствовала природную – даже духовную – ценность искусства. И знала через наблюдение и опыт, что мучительно восприимчивый человек может быть на одной волне с окружающим миром, который, в свою очередь способен на него влиять. Муж и дочка впитывали мир глубоко, инстинктивно, как и многие из их творческих друзей. Орла всегда верила в сложное душевное устройство людей в своем кругу и не сомневалась в глубокой личной ценности работы художника. Теперь она задумалась, стоит ли быть более открытой для других возможностей, которые может использовать человеческое сознание. Что еще могло там быть? Или, может, она совсем неправильно думала о причинах и следствиях. В то утро, в момент истерики, она мелкими шажками вернулась к идее, совершенно противоположной идее о призраках, к чему-то большему, что отвечало на их мысли, желания, страхи. Был какой-то контакт, действие и реакция, но каково его происхождение? Была это музыка или танцоры? Делаем ли мы это вместе? Может, мы – партнеры по танцам? Орла по опыту знала, что не все партнеры друг другу подходят. Иногда в па-де-де движения выходили негармоничными, связь была нарушена. То же самое может происходить сейчас. Они не знали этого танца, и, возможно, хореографу следовало выбрать других танцоров. Или, если не доверять самой себе, может, послание не было зашифровано; возможно, ее семья слишком много переживала, она много себе надумала, а все это время чертов призрак держал в руках рекламный щит. Неправильный выбор. Попробуй еще раз. Шоу может быть художником в каком-нибудь другом месте. Он может использовать его очередь в каком-нибудь другом доме, с другими деревьями. Этот разговор надо было начать уже давно, хотя еще не поздно сделать это сейчас. Орла постучала в теперь уже доступное окно в верхней части лестницы. Все стучала и стучала, в ожидании, что ее кто-нибудь услышит. К сожалению, спасать ее пришла только Элеанор Куин, и Орла ослепила ее, пока открывала окно. – Прости, не хотела тебя беспокоить. Попроси папу открыть окно нашей спальни. Я обойду и пойду туда. – Я открою, – заявила Элеанор Куин и ушла в родительскую комнату. Обходя дом, Орла молилась про себя: – Спасибо. Это было совершенно изумительно – никогда бы не подумала, что такое увижу – но теперь мы готовы вернуться к нормальной жизни. Она в последний раз взглянула на усеянный деревьями горизонт. Было тихо, как будто весь остальной мир и каждый звук, который он издавал, больше не существовали. Орла не позволила себе в полной мере оценить его красоту, не останавливаясь на мелких гребнях сугробов, на пейзаже, который разрушался и развивался в течение миллионов лет, на мелких частичках, которые появились за нескольких часов, пока они спали. Если впасть в благоговение, можно накликать события еще более невиданные и ужасающие. Элеанор Куин открыла окно родительской спальни так широко, насколько могла. Орла вывернулась, села на подоконник и сняла снегоступы. – Теперь стало намного безопаснее, – сказала она дочке. Затем повернулась и забралась внутрь, вспотев под слоями одежды, но взбодрившись от времени, которое провела во дворе за тяжелым трудом. – Безопасно, как дома. На лице Элеанор Куин не читалось облегчение. Она не смягчилась и не улыбнулась. Взглянув на маму в последний раз, она повернулась и убежала обратно к себе в комнату. 20