Дом невелик, примерно такого же размера, как у них в Скаульхольте, однако стены обшиты деревом, как у Йоуна. Кухни нет – только узкая baðstofa, в которой одновременно готовят, проводят время днем и спят ночью. Отдельная дверь ведет в чулан, где на полу стоят бочонки, а со стропил свисает сушеная рыба. Несмотря на полумрак и тесноту, комната эта кажется светлой, и дышится здесь свободнее, чем у Йоуна. Знакомя Роусу с сельчанками, Катрин держит ее за руку, и прикосновение теплой ладони успокаивает. – Гвюдрун ты уже знаешь. Клару и Ноуру тоже. – Да. Bless. – Роуса делает книксен, и женщины хихикают. Катрин досадливо цокает языком. – Ты с ними учтива, а они как дети малые. Клара и Ноура подавляют смешок и приветствуют Роусу ответным книксеном. Катрин указывает на бледную красавицу с холодным взглядом: – А это Аудур. Роуса снова приседает: – Komdu sœl og blessuð. – Почему-то официальное приветствие кажется ей более приличествующим случаю. – Ты красива, как Гудрун из «Саги о людях из Лососьей долины». Глаза Аудур остаются такими же пустыми и бесстрастными. Книксена она не делает. – Знает ли твой муж, что ты саги читаешь? Катрин сердито косится на нее, усаживает Роусу и протягивает ей комок пряжи. – На-ка, распутай, – произносит она. – Будет чем руки занять. Роуса замечает, что пальцы у нее дрожат. Она с благодарностью принимается за работу и начинает превращать спутанные нитки в гладкий клубок. Женщины задумчиво умолкают, и в комнате становится тихо. Наконец Катрин говорит: – Снег в этом году выпадет рано. – Вздор какой! – восклицает Гвюдрун. – Погоды стоят мягкие. Погляди на море – оно не потемнело. – Да ты дальше собственного носа ничего не видишь, – огрызается Катрин. – Нахальная девчонка! Я непогоду завсегда заранее чую, а в этом году – ничегошеньки. – Твои глаза и уши никуда не годятся. Откуда нам знать, что и нос тебя не подводит? Роуса ждет, что Гвюдрун обидится, однако обе женщины улыбаются. Наверное, они частенько подтрунивают друг над дружкой. – Я свяжу тебе платок, чтобы ты не мерзла зимой, Гвюдрун, если твой всезнающий нос все-таки врет, – говорит Катрин. – Не утруждайся, – фыркает Гвюдрун. – Я, наверное, еще до весны с голоду помру. – Она поворачивается к Роусе, моргая белесыми глазами. – Кабы только Йоун не пожалел для старухи еще мяса… – Ну, значит, саван тебе свяжу, – ухмыляется Катрин. – И тогда ты перестанешь досаждать Роусе тем, что ее не касается. – Сердца у тебя нет! – брызгая слюной, возмущается Гвюдрун. – Роуса вполне может дать мне мяса, ежели захочет. Анна вот частенько давала. – Один-единственный раз! – встревает Клара. – Она дала тебе мяса один раз, уже под конец, и то наверняка сперва его прокляла. Катрин застывает и бросает на Клару поистине свирепый взгляд. Та отворачивается, сердито отчитывает своего ребенка и отнимает у него куриную косточку, которую он пытался запихнуть себе в ухо. Ребенок ударяется в слезы, и Катрин, помогая успокоить его, что-то шипит Кларе на ухо. Это ее, по-видимому, урезонивает. И тут, заглушая детский крик, подает голос Аудур: – Надеюсь, ты довольна замужеством, Роуса. – Она едва заметно улыбается. Роуса склоняет голову. – Я довольна. – Почему она еле шепчет? – ворчит Гвюдрун. В тоне Аудур проскальзывает насмешка. – Она такая тихая, потому что собиралась с пабби своим при церкви остаться. – Я всегда любила читать в одиночестве, – лепечет Роуса. Аудур тоненько и зло хихикает. – Вот и наслаждайся одиночеством теперь. – Аудур! – сурово одергивает ее Катрин. Роуса вздергивает подбородок. – Я знаю, мне повезло, что я умею читать. – И добавляет, не в силах удержаться: – Большинство женщин не знают грамоты. Аудур пунцовеет. – А детей ты хочешь? С ними тишины не жди. – И она кивает на дерущуюся у огня парочку: оба с покрасневшими от крика лицами вырывают друг у друга куриную кость. – Господь дарит детей, когда на то будет Его воля, – отвечает Роуса, стискивая клубок шерсти. В Скаульхольте никто бы не осмелился задавать такие вопросы жене bóndi. Ее охватывает гнев. – Ты бы и сама знала это, если бы прочла Библию. На бледных щеках Аудур от злости выступают красные пятна. – Анна тоже мечтала о детях. Два года – и ничего. Оно и немудрено, что она начала… – Аудур! Уймись! – перебивает ее Катрин. Роуса прикусывает губу и поднимается, собираясь уйти, но Катрин усаживает ее обратно на скамью. – Кажется, в моем доме стало тесновато. Ноура, Клара, детям стоит играть на улице, подальше от огня. – Она поворачивается к Аудур. – Гвюдрун пора в отхожее место. Аудур ее отведет. Аудур морщится, но провожает Гвюдрун к выходу. Как только они скрываются за дверью, Катрин ласково улыбается Роусе. – Аудур остра на язык. Я выбраню ее за грубость, но тебе не стоит принимать все это близко к сердцу. Роуса часто моргает и, боясь, что голос будет дрожать, выжидает немного, прежде чем заговорить. – Но чем я ее оскорбила? И как она смеет задавать такие вопросы? – Все знают, что Аудур хотела заполучить богатства Йоуна. – Катрин ухмыляется. – Только вот он, сдается мне, не захотел, чтобы от ее язвительных словечек все молоко у него в доме превратилось в skyr. Роуса слабо улыбается. – Спасибо. Катрин протягивает ей тарелку. – Поешь. Если ты от голода в обморок свалишься, мне придется объясняться перед Йоуном. – Йоун так мало рассказывает мне о вас. Только велит держаться от всех подальше. – Ему трудно доверять людям, – осторожно отвечает Катрин. – Те, кто видел тьму, всегда носят ее в себе. И Пьетюр такой же. – Да, я знаю, что Эйидль… Но я не могу представить их… – Пабби и сыном? – Катрин насмешливо фыркает. – Да никто из нас не мог. Эйидль был уверен, что делает все ему во благо, но любовь бывает удушающей. Пьетюр сперва навлек на Эйидля позор, а потом стал его чураться. Теперь между ними черная кошка пробежала. Роуса проводит пальцем по краю тарелки. – Анна была несчастлива? Катрин сжимает губы. – Сперва – нет. Она была… Поначалу она была как разлитое в воздухе солнце. – А в конце?