Она хлопнула дверью в ванную, прежде чем я успел извиниться за то, что полез к ней с вопросами. Ее графический роман явно был не просто приключенческим экшеном, как она его описала. Она отреагировала так не потому, что хотела защититься от критики. Дело было совсем в другом. Из ванной послышался шум воды. Я опоздал. «Здесь есть душа, – думал я, перебирая пальцами страницы ее работы. – Просто она погребена под тяжестью невыносимой боли». Бах! Я выключил свет и залез в постель. Зельда лежала на чертовом надувном матрасе, который я уже ненавидел. Мы обменялись сухими пожеланиями спокойной ночи и погрузились в гнетущую тишину. Время тянулось, а сон все не шел. У меня было ощущение, что мы оказались в неравном положении. Что, если я не скажу что-нибудь, следующие два дня мы оба будем чувствовать себя так, словно она ходит по дому голой, в то время как я полностью одет. Со стороны матраса послышалось беспокойное шуршание, и я решил рискнуть. – Зельда, – сказал я в темноту. – Ты не спишь? – Нет, – ответила она. – Не получается заснуть. – Это все я виноват. – Нет, ты что. Прости, что так слетела с катушек. Я ценю то, что ты пытался помочь, просто мой роман… Она вздохнула. – Я не знаю, как его исправить, потому что сейчас он именно такой, каким должен быть. – Я понимаю. Мне нравится твоя история, Зельда. – Правда? – Да. И мне понравились твои слова про то, что будущее станет светлее, если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом. Это и моя история тоже. Именно поэтому я и согласился участвовать в ограблении, за которое сел в тюрьму на два года. – Что ты имеешь в виду? Даже в темноте и на расстоянии, разделявшем наши кровати, я видел, как блестят ее большие глаза. – Дедушка взял меня к себе, когда мне было восемь лет. Моя мама-наркоманка и отец-алкоголик бросили меня, поэтому дедушка начал обо мне заботиться. Он делал все, что мог, следил, чтобы я ходил в школу. У него не было ни денег, ни хорошей работы, но зато была внутренняя целостность. Это единственное, что он мог оставить мне в наследство, а я его подвел. Я перевернулся на спину и, переплетя пальцы, положил руки под голову. – Участие в ограбление шло вразрез со всеми его принципами, но тогда мне уже исполнился двадцать один год, я пахал на двух работах, а он лежал в хосписе. Цирроз печени. Я знал, что у него мало времени, и хотел дать ему лучшую жизнь. Свозить его в какое-нибудь красивое место, пока он не умер. Может быть, на теплый пляж, где он смог бы посидеть на песке и, куря трубку, подставить лицо солнцу. – Но этого не произошло, – мягко проговорила Зельда. – Нет. Меня поймали. Дедушка умер через три дня после того, как начался мой тюремный срок. Медсестры из хосписа говорили, что ясный ум покинул его раньше. Он не знал, что я совершил. Не знал, что я пытался взять чужое и что из-за этого погиб человек. Он ничего этого не знал. Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на Зельду. – Только по этой причине я до сих пор могу вставать с кровати по утрам. Я представил, что моя история зависла в воздухе между нами в виде облачка с напечатанными словами, которые Зельда могла прочесть, а я не мог взять обратно. – Твой дедушка очень хорошо тебя воспитал, Бекетт. – Он сделал все, что было в его силах, но я все испортил. Я совершил огромную, кошмарную ошибку. После такого непросто оправиться. – И ты сделал бы что угодно, чтобы изменить прошлое. – Да, – согласился я. – Что угодно. Я бы пришел в агентство «Проект “Бабочка”». – Я тоже, – сказала Зельда. – Я сделала бы даже больше, чем что угодно. Я повернулся боком, чтобы видеть ее лицо. Я был готов слушать, если она захочет говорить дальше, или молчать, если она решит, что пора засыпать. Она заговорила. Из гнезда, в которое она превратила одеяло, донесся ее голос, полный глубокой, вязкой боли. Слова выходили наружу из какого-то потаенного, одинокого уголка ее души. Они были проржавевшими от того, что так долго без надобности лежали на дне этого мрачного колодца. Внезапно даже сумрак, стоявший в нашей квартире, показался мне не таким темным. – Мою сестру похитили, – сказала Зельда. – Ей было девять. Мне – четырнадцать. Это произошло на моих глазах. Во мне напряглись все мышцы до единой. – На твоих глазах?.. – Да. Я все видела, но не смогла этому помешать. Я пыталась. Я бежала так быстро, как только могла, но фургон ехал быстрее. Я кричала так громко… Она осеклась, и я зажмурился в темноте, пытаясь прогнать из головы образ маленькой девочки с развевающимися черными волосами, бегущей вслед за сокровищем, которое ей было уже не догнать. – Господи, Зельда… – Но я… всех подвела. Я подвела сестру. Подвела маму с папой. Она судорожно вдохнула. – Вот почему у меня случаются панические атаки в кафе, когда мне задают вопросы о семье. Я не приезжаю домой, потому что там у меня начинаются истерики, да я и не хочу туда ехать. Чувство вины сжигает меня изнутри, как пожар. – Они же не винят тебя в том, что случилось? – Нет, – ответила она. – Но это и не нужно. Я знаю, что произошло. Я там была. Я вдруг понял, что, сам того не замечая, сжал руки в кулаки. – Этого человека поймали? Я имею в виду… – Да, его поймали, – произнесла Зельда. Ее голос звучал почти спокойно – лишь слегка подрагивал на краях фраз. – Гордон Джеймс признался в похищении и убийстве. Он уже десять лет гниет в камере смертников в Филадельфии, и мы – моя семья и я – ждем, когда назначат день его казни. Когда он наступит, я буду сидеть в этой комнатке и смотреть, как эта сволочь умирает. Наверное, для того, чтобы наконец перевернуть эту страницу. Чтобы испытать облегчение. В отличие от Мамы, я не могу нажать на курок, но могу хотя бы посмотреть на это со стороны, понимаешь? «Тебе не нужно смотреть, как умирает человек, Зельда…» – тут же подумал я, но не стал озвучивать эти слова. Я не имел права указывать, что принесет ей облегчение и спокойствие. Не мне было говорить, что сможет снять с ее хрупких плеч этот страшный груз. Зельда тяжело вздохнула. – Вот о чем мой роман на самом деле. Я не могу вернуться в прошлое и спасти сестру от этого подонка, но Кира на это способна. Мама на это способна, а мне… мне это необходимо. «Подойди к ней, – подумал я. – Встань и подойди. Когда рассказываешь такую историю, нужно, чтобы тебя, черт возьми, хоть кто-нибудь обнял. Нужна хотя бы капля утеше-ния…» Я не мог сдвинуться с места. Чудовищность ее истории пригвоздила меня к кровати. – Мне так жаль, Зельда. Мне страшно жаль. – Прости, что все это тебе рассказала, – произнесла она. – Нет, я об этом не жалею, просто это страшная история. Прости, что заставила тебя ее выслушать. Но знаешь, что странно? – М? – Я никогда никому не говорила об этом вслух. Ни разу. Стоит мне задуматься о том дне, не пропуская его через фильтр графического романа, со мной случается паническая атака жутких масштабов. Но сейчас я рассказала все это тебе и ощущаю… что-то похожее на облегчение. Это просто невероятно. Она улыбнулась мне в темноте. Она была такой красивой и нежной. И сейчас находилась далеко от своих кошмарных воспоминаний. – Кажется, ты упустил свое призвание, Коуплэнд. Нужно было становиться психотерапевтом. Моему так и не удалось извлечь из меня ничего, кроме как «я в порядке». – Рад, если смог помочь. – Все дело в твоем голосе, – сонно пробормотала она. – У тебя красивый голос. Я чувствовал, что сон окутывает нас обоих, словно мы ненадолго изгнали призраков, которые нас мучили, и теперь могли насладиться парой часов отдыха. Прежде чем я окончательно погрузился в сон, мне в голову пришел вопрос. – Зельда? Почему ты назвала агентство путешественников во времени «Проект “Бабочка”»? – Это одна из идей теории хаоса. Взмах крыльев бабочки в Малайзии изменяет направление воздушных потоков и вызывает ураган во Флориде. Мне очень нравится эта мысль. Даже самый незначительный поступок может иметь огромные последствия. Агенты, работающие в «Проекте “Бабочка”», хотят стереть из истории трагедии, которые повлекли за собой страдания и боль, в надежде, что на их месте появится что-то хорошее. Благородство, доброта, счастье. Она устало улыбнулась и добавила: – Всякие такие абстрактные существительные. – Мне это нравится, – сказал я. – Очень нравится. – Мне тоже, – отозвалась она. – Доброй ночи, Бекетт. – Доброй ночи, Зельда. Я лежал в темноте и ждал, пока она уснет. Я смотрел на очертания ее тела и слушал ее дыхание. Когда она погрузилась в глубокий сон, я последовал ее примеру.