– В единственном издательстве, где мне дали хоть какую-то надежду, хотят, чтобы я внесла в роман правки. Она покачала головой, проводя пальцами по страницам с готовыми рисунками. – Я не понимаю, чего они хотят. В моей истории нет никакой романтики или мелодрамы. Это приключенческий экшен. Битва не на жизнь, а на смерть, приправленная теорией хаоса. – Теорией хаоса? – я опустил ноутбук на кофейный столик. – Теперь я просто обязан на это взглянуть. Ты не против? – Нет-нет, давай, – сказала она, вставая со стула, чтобы я мог присесть. – Узри мой графический роман во всем его бездушном величии. Я подвинул к себе первую страницу. Та же героиня в черном костюме нацеливала пистолет на полноватого мужчину, лежавшего на полу. – «Мама, можно…?» – прочитал я название. – О чем здесь рассказывается? Зельда, стоявшая позади меня, наклонилась к столу, обдавая меня запахом своих духов. – Действие происходит в будущем, примерно через сто лет после нашего времени. Герои живут на нашей планете, но в антиутопическом мире. И дело не в ядерной катастрофе или экологическом загрязнении – хотя в этом плане у Земли тоже большие неприятности. Но главная беда заключается не в каком-то одном катаклизме, а тысячах маленьких. Убийства, изнасилования, перестрелки… Она откашлялась. – Похищения детей, работорговля. Все это тянет человечество вниз. Люди больше не сочувствуют друг другу, не заботятся ни о планете, ни друг о друге. Каждый сам за себя. На весь мир словно опустилась страшная свинцовая туча злобы и страха. – Звучит весело, – вставил я. – Но на самом деле весьма правдоподобно. И как можно решить эти проблемы? – С помощью путешествий во времени. Существует агентство под названием «Проект “Бабочка”». Люди, которые там работают, находят в газетах прошлых лет статьи о кошмарных преступлениях и заносят их в базу данных, а потом отправляют в прошлое особых агентов, чтобы те помешали этим преступлениям произойти. Их технические возможности не совершенны, но они все равно пытаются. Надеются, что если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее. Я сжал столешницу пальцами. Слушая ее слова, я сам переместился во времени и оказался в своем собственном несчастном прошлом. Я снова очутился в убогой квартирке, заполоненной тараканами, в которой когда-то жили мы с дедушкой. Увидел старую мебель и покрытый пятнами ковер. Дедушка сидел в своем любимом зеленом кресле с рваной обивкой из искусственной кожи. Я почувствовал запах дыма от трубки, которую он всегда сжимал в зубах. Увидел, как его узкая грудь поднимается и опускается от приступов кашля. Вспомнил его слезящиеся глаза и хриплый от дыма голос. «Ты заслуживаешь лучшей жизни, Бэк». Я проглотил комок, коловший мне горло, а вместе с ним и эти воспоминания. «Если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее». Зельда так точно назвала причину, по которой я согласился на это идиотское, гребаное ограбление. Я хотел облегчить не только свой груз несчастий, но и дедушкин тоже. Он заслуживал лучшей жизни. Но все покатилось под откос… Я кашлянул, чтобы прочистить горло. – Значит, эта дамочка в черном – один из агентов, путешествующих во времени? – Точно. Это Кира. Ее кодовое имя в «Проекте “Бабочка”» – Мама. Зельда наклонилась к столу, чтобы указать пальцем на свою героиню, и ее длинные черные волосы упали мне на плечо. Я поднял на нее взгляд. Черт возьми, какая же она красивая. На фоне полных отчаянья воспоминаний о жизни с дедушкой и нашей нынешней нищеты Зельда была бальзамом для моих глаз. Прекрасным рассветным солнцем после недели, проведенной под гнетом серых туч. Одно лишь прикосновение ее чистых, шелковистых волос к моей коже казалось настоящей роскошью. – Понятно, – проговорил я, моргнув и наконец оторвав взгляд от изящного, бледного изгиба Зельдиной шеи. – И что… эээ, что происходит с Мамой? – Когда-то у нее убили ребенка, – ответила Зельда. – Теперь ею движет месть. Она путешествует во времени, только чтобы предотвращать детские убийства и изнасилования. Она не арестовывает преступников. Она их убивает. Каждый раз. Без какой-либо жалости. Ее палец передвинулся к полному мужчине – педофилу, – который молил Маму пощадить его. – Слышал когда-нибудь про детскую игру «Мама, можно..?»? – спросила Зельда. – Что-то знакомое. – Кира заставляет каждого извращенца задать ей этот вопрос. Они должны спросить: «Мама, можно ты оставишь меня в живых?». Но ответ всегда: «нет». Мне вдруг показалось, что я сижу слишком близко к ее работе. Она хотела вернуть свой роман себе. Я встал со стула, чтобы уступить ей место. – Сюжет напряженный, – сказал я. – А что именно не понравилось издателям? – Нет души, – фыркнула Зельда, плюхаясь на стул. – Нет, я понимаю, что история мрачная, но она и должна такой быть. Я сделал пару шагов, чтобы взять из холодильника еще одно пиво. – Ладно, а что еще с ней происходит? – В смысле? – Чем она занимается? С кем разговаривает? Зельда нахмурилась. – С другими агентами. С учеными из «Проекта “Бабочка”». – Почему ребята из «Бабочки» не отправят кого-нибудь в прошлое, чтобы предотвратить убийство ее дочери? – Тогда не получится истории, – грустно улыбнулась Зельда. – Как я говорила, их технологические возможности не совершенны. Агенты не могут выбирать, куда они отправятся. База данных определяет время и место, после чего происходит прыжок. Кира надеется, что однажды ее перенесет к убийце дочери, но шансы катастрофически малы. – Она замужем? Пока она путешествует во времени и надирает задницы извращенцам, ждет ли ее дома какой-нибудь никчемный мужичок? Зельда усмехнулась. – Нет, она одиночка. И, пожалуйста, не говори, что любовная линия – это и есть та душа, которая необходима истории. Кире не нужно, чтобы мужчина ее спасал, – сказала она тихим голосом. – Она сама себя спасает – так, как умеет. – Ладно. – Я отхлебнул пива и прислонился к кухонному столику. – Кто пытается ей помешать? – Иногда поймать извращенца оказывается непросто. Иногда у нее возникают проблемы с местной полицией, но у нее всегда получается их перехитрить. Я кивнул. – Но кто ей мешает? Я имею в виду не в физическом смысле, а в психологическом. Точнее, в моральном. – В моральном? Я пожал плечами, изо всех сил стараясь не переводить разговор в серьезное русло. – Происходит ли в ее голове моральный конфликт, когда она выпускает пулю в лоб парню, который еще ничего не сделал? – Это не просто какой-то парень, – с гневом произнесла Зельда. – Это извращенец. Омерзительное, издевающееся над детьми животное! – Да, но пыталась ли она хоть раз запереть потенциального преступника в тюрьме? Я думаю, убийства не идут на пользу ее душе, как бы сильно извращенцы их ни заслуживали. Зельда уставилась на меня так, будто из моей шеи выросла вторая голова. – Но о чем здесь думать? Педофил заслуживает смерти. Действительно заслуживает. Я приподнял руки. – Я с тобой полностью согласен. Я просто спрашиваю – во благо твоей истории, – где конфликт? Зельда насупила брови, и я подумал, что иду по тонкому льду. Критиковать чье-то творчество – опасное занятие, даже если делаешь это с самыми благими намерениями. Когда она заговорила, в ее голосе звенело напряжение, и я понял, что был прав. – В ее жизни куча конфликтов, – сказала она. – Вся ее жизнь – один большой конфликт. Ее терзает чувство вины. Она ведь допустила, что ее ребенок… Зельда покачала головой и сжала маленькие ладони в кулаки. – Ее дочку убили. А она не смогла это предотвратить. Она живет с этим каждый день и испытывает облегчение, только когда убивает тех, кто пытается предать этой бесконечной боли других матерей. Другие семьи. Других сестер… На этом слове ее голос дрогнул. Господи, что здесь происходит? Я осторожно поставил пиво на столик. – Зельда… – Вот он твой конфликт, – произнесла она дрожащим голосом и захлопнула портфолио. Она сморгнула слезы за стеклами очков, но я успел их заметить. – Тебе сейчас не нужна ванная? Я приму душ, чтобы не нужно было… Чтобы утром мы… не мешали друг другу. – Послушай, прости, если я… – Ты ничего не сделал. Все хорошо.