Один из крутившихся рядом с английскими мониторами эсминцев охранения лег в циркуляцию и понесся прямо на субмарину, пытавшуюся лихорадочно уйти обратно на глубину. – Бей! Бей его! – закричал поручик, – бей англичанина! Обе исправных шестидюймовки послушно рявкнули, но британский эсминец, проскользнув между подсвеченными огнем фонтанами, ударил форштевнем по рубке, почти ушедшей под воду. – Не успели, – застонал офицер, – что же вы братцы… Один из двух снарядов следующего залпа попал прямо между труб эсминца, затем еще один… Британец погружался вслед за своей жертвой. Орудия, воспользовавшись тем, что мониторы прекратили обстрел и отползали из опасного района, перенесли огонь на десантные баржи, возвращавшиеся к транспортам за новой волной «томми». Кто-то отдавал команды, а поручик стоял на коленях, устремив взгляд в бесконечность, и тихо шептал: – Не успели… Как же так?! Не успели… * * * Пользуясь молчанием береговых батарей русских, по протралленому спешно фарватеру, без всякого сопротивления противника, в Ирбенский пролив вползали тяжелые туши британских броненосцев. На капитанском мостике, рядом с адмиралом Керзон-Хау, гордо стоял слуга двух господ – Royal Navy и Directorate of Military Intelligence – лейтенант Dalkeith John Charles. Это был день его триумфа. Благодаря карте, так удачно найденной в тайнике адмирала Ирецкого, и совместной операции директората с революционно настроенными аборигенами, Grand Fleet, практически без потерь форсирует сложнейшие укрепления противника. Двери в Рижский залив и столицу Российской империи, вчера наглухо запертые, сегодня открываются нараспашку. Над основными позициями береговой артиллерии русских на мысе Церель сплошной пеленой стелется дым пожаров, через который нет-нет, да и сверкают молниями рвущиеся боезапасы, а за ним только крошечные, поросшие кустарником островки, где не то что батарею – пушку разместить невозможно… * * * – Мичман, номера позиций? – пожилой и давно потерявший всякую надежду на продвижение по службе лейтенант припал к окулярам новомодной стереотрубы. Досрочно произведенный в офицеры и оттого пребывающий в некоторой ажиотации, Павлуша де Лаваль[37] еще раз сверился с картой. – Противником очищен фарватер между позициями пять и шесть линии «Аз», и точно над четвертой позицией линии «Буки», господин лейтенант. Броненосцы входят в канал, головным «Трафальгар», за ним – «Юпитер» и «Принц Георг», далее не могу разобрать за дымом. – Удачно-с. Если бы еще «Нила» починили и пустили вторым, было бы намного жальче: тратить новейшие устройства на такую рухлядь – моветон-с. Затурский, ведите журнал, сейчас… двенадцать ноль три. Алексеев, линии пять и шесть «Аз», и с третьей по шестую «Буки» на прозвон. – Слушаюсь, господин лейтенант! – гардемарину Алексееву, не получившему полагающегося к фамилии дополнения «Шестой» исключительно по младости лет, было до смерти обидно, что он не видит разворачивающейся перед амбразурами величественной картины. Молодой человек защелкал тумблерами. – Аз пять – отказ основной линии, резервная в порядке, Буки шесть – не зажглась резервная, – доложил он. Лейтенант нахмурился. Как ни проверяй дорогущий каучуковый кабель, а соленая балтийская вода все равно разъест изоляцию к морским чертям. Хорошо, британцы не стали медлить со второй попыткой, иначе случился бы знатный конфуз. – Тогда отключите неисправные линии, от греха подальше, юноша. Остальным линиям – товсь! Гардемарин перещелкнул обратно два тумблера и положил руку на массивный медный рубильник, его товарищ стремительным почерком заполнял графы боевого журнала. – Мичман, контроль по ориентирам. Замыкаем рубильник по прохождении «Трафальгаром» первой линии. Дайте отсечку по корме. Недавний выпускник Морского Корпуса, всего на год старше остальных своих товарищей, прильнул к окулярам дублирующей трубы, глядящей через узкие щели землянки, прикрытые редкой сеткой с навязанными на нее тряпицами в цвет окружающего камня. – «Трафальгар» над первой… Скорость… Шесть, до прохождения. Двенадцать секунд… Десять… Три, две, одна… Есть! – Подтверждаю. Замыкай! – приказал лейтенант. И гардемарин, так ничего и не увидев, перекинул рубильник. Лампочки, горящие на фанерном щите, выкрашенном флотской шаровой краской, мигнули и погасли. Более ничего не произошло. По крайней мере, ничего наблюдаемого. Гардемарин Алексеев, сверившись с инструкцией, вернул рубильник в исходное положение и, перещелкнув тумблеры обратно на «Выкл», накинул на каждый из них петельки из шпагата с привязанными картонными квадратиками, на которые он нанес карандашные пометки. В темной глубине балтийских вод несколько слабых пороховых зарядов воспламенились, освобождая удерживаемые массивными якорями шары мин. До этого они мирно лежали на дне, и поэтому тралы многочисленных и, без дураков, отважных английских корабликов прошли далеко над ними. Вьюшки закрутились, сматывая с себя прочные тросы. Во избежание рывка и обрыва троса в момент достижения миной заданной глубины, вьюшки были снабжены тормозными колодками, и балтийская вода преподнесла еще один сюрприз: последняя, двенадцатая мина пятой позиции из-за слегка заедающего механизма всплывала намного медленнее остальных и не успела дойти до предназначенной ей глубины, ударившись в днище идущего вторым броненосца чуть левее киля. Пятнадцать тысяч тонн добротной английской стали, прекрасного английского угля и добрых английских джентльменов подбросило. Левая машина окуталась паром, убивая английских механиков, и корабль повело на циркуляцию. Командир броненосца приказал дать полный назад, но было уже поздно: сначала увенчанный флажком буек, отмечавший границы протраленного фарватера, скрылся под броневым бортом, а потом, снова с левой стороны, раздался второй взрыв. И добрый английский порох, мирно спавший в крюйт-камере носовой башни главного калибра, стал очень злым. – Молодежь, – пробурчал лейтенант, не отрываясь от окуляров, – еще Корпус не закончили, а уже броненосец на свой счет записали-с. Де-Лаваль, освободите рога Алексееву-Шестому. Юноша, пятнадцать секунд на наблюдение, а потом к щиту. Посмотрим, что британцы будут делать с «Трафальгаром»-с. Ага! Четыре всплеска. Не спят на «Петре», не спят-с. Кнюпфер[38], репетуйте: недолет… четыре, противник неподвижен! Второй гардемарин надменно-немецкого облика, слегка морщившийся при каждом лейтенантском «ерсе», механистически повторил указания в трубку полевого телефона, столь же немецкого с виду, как и он сам. * * * – Десять секунд до их залпа… так. Машина, малый назад, – лицо капитана Праймроуза казалось высеченным из камня, – лево руля, обходим мачты «Юпитера». – Но сэр… Мины… – Мина, – усмехнулся кэп, – событие вероятностное. Она или будет, или нет. А вот артиллерийский бой – это шахматы. Они бьют по нам как по неподвижным, а мы… Еще три пенных столба действительно встали перед носом отползающего броненосца, а вот четвертый… – Попадание в полубак! Бронепалуба пробита, внутренний взрыв! Аварийные партии пытаются прекратить поступление воды! – Работайте, лейтенант. Хм… Не купились… Руль прямо, машина, средний вперед! Надеюсь, они подумают, что мы увеличиваем ход, а не останавливаемся… – Накрытие! Попаданий нет, сэр! – И то хорошо. Но накрытие – это значит, что у них где-то есть корректировщики. Где? Ваши ставки, джентльмены? – Полагаю, на мысе Церель, сэр. – Скорее, вон на том островке, – усмехнулся капитан, – русские экономят каждый ярд кабеля… Средний назад, руль прямо! Я надеюсь, все согласны, что если мы прошли, а «Юпитер» подорвался сразу на двух минах, то нас просто пропустили, и это было крепостное минное поле? А значит и пункт управления они должны разместить как можно ближе к заграждениям. Фицпатрик, разрядите средний калибр по островку. – А главный? – Главным мы отработаем туда же, если полетят бревна. Внимание, джентльмены, залп… Дьявол! Они отслеживают каждый наш шаг. Повреждения? – Попадание фугасным, сэр! Сбиты обе трубы, тяга в кочегарках падает! – Повезло, что осколки не пробили ни одного котла. Держим прежнюю скорость, левая машина малый – не хватало еще и вправду выскочить на мины. Фицпатрик, почему канониры спят? Срыть этот чертов остров… Падение очередного залпа потрясло корабль. – Взрыв на батарейной палубе, сэр! Шестидюймовки левого борта уничтожены! Сильный пожар – воспламенились картузы у орудий! – Фильтрация воды усиливается, сэр! Мы не… – Главный калибр на левый борт. Причешите этот островок из больших пушек: не время экономить. Отходим, господа! И да… Пожалуй, начинайте спускать шлюпки. – Попадание в носовую кочегарку! Взрыв котла, доступ в кочегарку невозможен! Там все погибли, сэр! – Отставить истерику! Фицпатрик! Я увижу, как этот чертов остров уйдет на дно или нет?! За секунду до того, как тринадцати-с-половиной-дюймовые орудия дали залп, в “Трафальгар” попало сразу два снаряда. Корабль накренился и четыре гигантских столба встали в полукабельтове от несчастного островка. А следующего залпа просто не было, потому что уже через три минуты крен достиг пятнадцати градусов и вскоре «Трафальгар» перевернулся, унеся с собой на дно большую часть экипажа. * * * – Повезло-с, – пробормотал пожилой лейтенант. – Не успели-с второй раз пальнуть. – Так точно! – только и смог ответить Павлуша де Лаваль. Он не знал, что четыре черных зрачка орудий главного калибра «Трафальгара» будут сниться ему всю жизнь. На негнущихся, одеревеневших ногах юный офицер поднялся по куцым высоким ступенькам, вышел из блиндажа, чуть не ставшего братской могилой, и с наслаждением втянул в легкие соленый воздух. Не чувствуя озноба, мичман стоял на пронзительном морском ветре, наслаждаясь грохотом прибоя и ему казалось, что он слышит язык могучего всемирного колокола в куполе мира. Казалось, что этот язык, звеня, порывисто мчится к беспредельности и рассыпается на звуки, сливается с тьмою, чтобы вновь вернуться к нему, в его сознание. Павлуша, подхваченный мощным звуком, мчится с ним из бытия в небытие. Стихии кружатся вокруг него, как раскалённый пар, мелькают рощи и воды сверкают в низинах, пролетают тёмные силуэты зданий. И кто-то величественный спрашивает: “Дитя человеческое, куда лежит твой путь? Между столпами вечности? Ты меж двух смертей, крохотный и слабенький, но не спрашиваешь, почему, и не хочешь искать дорогу наверх.”