С этими музыкальными школами и прочими сдачами зачётов канители стало больше. Кроме того, сентябрь в Иркутске — самый месяц копки картошки. В высоких грядах-коробах, да под толстым слоем мульчи картошка уродилась крупная, красивая, рекордный куст (каждый, раз уж это эксперимент, взвешивался отдельно) потянул на восемь с лишним килограмм. Родственники удивлялись нашей необычной технологии, а ещё больше — результатам. Спорили о том, сто́ит ли так упираться, чтобы получить впечатляющий урожай с небольшой грядки или проще привычным образом кусок в несколько раз бо́льший засадить. Нашлись адепты и той, и другой стороны. Но на фоне горки картошки с крупной карточкой сорта и указанием «с одного куста», охотно фотографировались многие. К тому же, опять приезжал Пал Евгеньич, а, значит, фотки будут цветные. СЪЕЗДИЛИ, ПОНИМАЕШЬ, В МУЗЫКАЛКУ… 11 сентября 1985, среда. Объём общеобразовательных знаний четвёртого класса для взрослых мозгов оказался, понятное дело, смешным. Тут мы всё прошли и всё сдали, в полном соответствии со школьной пословицей, пролистав на скорую руку учебники, буквально за один день, экстерном. Рисунки я тоже за вечер изобразила, сразу за двоих. А вот с инязом возникли некоторые проблемы. У Вовки, при всей его словарной базе, английский получался с чудовищным немецким акцентом. А у меня — испанский с колумбийским! Моя учительница никак не могла понять, почему я настолько криво произношу некоторые слова, а я непроизвольно сбивалась на манеру говорения Шакиры, несколько песен которой в прошлом будущем я как-то выучила по приколу (с переводом, между прочим, благодаря которому я могла блеснуть знаниями отдельных испанских фраз и выражений типа «не хлебом единым жив человек» и тому подобных). В музыкалке особых проблем не было, мы учились бренчать на гитаре и дудеть в саксофон, начальные уроки сольфеджио, вопреки моим опасениям, вообще оказались примитивнее некуда. Зато хор вызывал у Вовы стойкую изжогу, особенно слащавым детским репертуаром. Дважды сходив на тот самый хор, мы решили забить на него (или положить большой болт, если так удобнее), и если уж нас выгонят к новому году из-за этого хора — то и хрен с ним, сил у меня нет петь про весёлого жука. Рассуждая таким образом, мы вывалились на крыльцо музыкалки и увидели, что рядом с пристёгнутым к дереву Вовкиным великом дежурят два невыразительных товарища в совершенно непримечательной одежде. Так-так… Мы с Вовкой переглянулись. Он слегка пожал плечами, дескать — посмотрим, чего хотят. Бежать было очевидно бессмысленно. Куда бежать, в самом-то деле? Да и зачем? — Ваш велосипед? — вежливо спросил дядька, который на вид показался мне постарше. Ой, можно подумать, они не знают! Вовка в ответ ехидно спросил: — А что, припаркован в неположенном месте? — Повежливее со старшими надо, мальчик, — строго сказал второй и прихватил меня за рукав курточки: — Пройдёмте. Газа у Вовки сделались злые: — Руки убрал от неё! Иначе хер вам, а не беседа. — Да погоди-и, — успокаивающе начала я, — это, может, совсем не те, которые нас слушают. Левых каких-то прислали… — Да по́хер мне, кого они прислали! — внезапно забыковал Вова. Потом, разбираясь в эпизоде, я подумаю, что в этот момент он просто устал. Устал быть маленьким. Устал под каждое своё утверждение подводить мощную аргументационную базу (иначе контраргумент один, но железобетонный: дети глупости придумывают). Устал ждать и опасаться, куда нас вывезут наши растоптанные бабочки. Сорвался. А пока я просто обалдела. Дядька, державший меня за куртку, нахмурился и прихватил сильнее, слегка прижав плечо: — А ну, ты… — это, конечно, Вове. А я непроизвольно зашипела — потому что больно же. Это, наверное, стало последней каплей, потому как Вова включил бешеную росомаху. Я как всегда не успела увидеть, что произошло. Просто вцепившиеся в плечо клещи исчезли, рядом кто-то зашипел, почти как я недавно. Потом другой голос охнул. А глаза у меня вообще фиксировать не успевают. Мелькает всё… — Садись, — хмуро велел Вова, уже отцепивший велосипед. — Мы передумали разговаривать. — Ты с ума сошёл, — сказала я его спине. — Будут ещё мою женщину хватать! — и с такой яростью он это сказал, что я поняла — вот он, срыв. — Чё сделал-то? — Что должно.* Девиз тамплиеров: 'Делай, что до́лжно, и будь, что будет!' — Да не-ет. Этим что сделал? — А-а… Больно, но не смертельно. Через пару минут одыбают. Однако, через две минуты нас догнал обычный милицейский бобик и остановился впереди, перегородив обочину. — Давай уже не будем заваливать город трупами, а? — попросила я.* *Ну, не в буквальном же смысле, хотя… — Попробуем, — проворчал Вова, и пристегнул велик к ближайшему столбу. — Драки устраиваем? — строго и как-то весело спросил выпрыгнувший из машины лейтенант. — А что, защищать девочек от неизвестных мужиков теперь запрещено? — вызывающе спросил Вова. А, между прочим, в таком разрезе ситуация выглядит вполне в нашу пользу. Мы переглянулись и слегка кивнули друг другу. Этой версии и будем держаться. — Разберёмся, — веско кивнул лейтенант. — Придётся вам проехать с нами в отделение. СИЖУ НА НАРАХ Я… Я ухватила Вовку под локоть, не дожидаясь, пока меня снова начнут принимать под белы руки, а Вова — кого-нибудь калечить. Так мы и сели в бобик — но не в заднюю будку для злостных правонарушителей, а на сиденье сразу позади милиционеров, отделённое от них решёткой. — Занятно, — я с любопытством огляделась, — ни разу так не ездила. Ой, нет, вру! Ездила! Сестра Адеевская* в ментовке работала, как-то мы с ней ехали, в другой машине мест не хватило, так мы вот так же сели. Мне снова страшно хотелось хохотать, всё напоминало какой-то не очень умелый спектакль. Вовка злился. Хотя, может, он и правильно злится, и всё это на серьёзных щах… Милицейский участок был похож на все подобные участки, виденные мной ранее. Крайне неприветливый. Общее ощущение — холодно, много железа, то, что не железное, выкрашено голубой масляной краской (те же панели до двух третей стены, выше — известковая побелка. И такое… не то что бы обшарпанное, но как будто все предметы (столы, стулья, сейфы) уже где-то стояли, стали там не нужны, и кто-то предложил перетащить их в милицию. Наверное, с точки зрения создания угнетающей атмосферы, всё это полезно. И коридоры гулкие и как будто шепчущие, словно специально спроектированные для того, чтобы каждый ваш шаг звучал чётко и отдавался эхом, желательно множественным. Но, блин, как же убого-то всё… — Я бы здесь ремонтик сделала, — скептически заценила обстановку я, вызвав косой взгляд лейтенанта. Вовка поправил на плече футляр с саксофоном (это гитару можно на занятия не брать, а саксофон у каждого ученика свой) взял меня за руку и хмуро спросил: — Куда? Лейтенант кинул на нас странный взгляд и повысил голос: — Батоев! — Чё⁈ — откликнулись из-за высокой деревянной стойки. — Этих проводи. Из-за крашеного голубого барьера всплыло большое бурятское лицо в фуражке: — Этих, что ли? — Ну! — Потерялись, что ли? — Драку на улице устроили. Бурят осмотрел нас внимательно, не нашёл признаков побоища и недоверчиво уточнил: — Друг с другом, что ли? Лейтенант начал слегка злиться: — Двоих мужиков избили! — Ты шутишь, да? — широко и искренне улыбнулся Батоев, из чего я заключила, что даже если это всё срежиссировано, то товарищ сержант не в курсе событий. — Эта — маленькая совсем… — Оформляй давай, и в детскую! — Да понял, чё… Фамилии говорите…