Они сидели на его кровати и играли в рамми. Люк всю игру чувствовал, как угол «Демографической катастрофы» колет его в спину из-под подушки. А ещё тянуло расспросить отца про то, что узнал, но он изо всех сил сдерживался. Отец выиграл. – Ещё? – спросил отец, перетасовывая карты. – Если ты сейчас не занят? – В ноябре-то? Без живности? Сейчас меня занимает только одна мысль: чем оплачивать счета без такого подспорья, как свиньи, когда кончатся вырученные за них деньги. – А нет ли какого-нибудь способа зимой выращивать что-то в помещении? Например, в подвале с подсветкой, водой и подкормкой. А потом продавать урожай, – без задней мысли спросил Люк. Он только что прочитал главу о гидропонике. – Сдаётся мне, я что-то такое когда-то слыхал, – прищурился отец. Следующую партию выиграл Люк. Отец играл рассеянно. – Пойду я, наверно, – сказал он в конце. Люк так боялся, что отец спросит, откуда он узнал о гидропонике, что поспешно согласился. – Конечно. – Гм, выращивать в помещении… – бормотал себе под нос отец. Жаль, что Люк не отважился спросить его про закон о народонаселении, голоде и каком-нибудь семейном предании. Когда он преодолел этот непонятный язык, книги, одолженные ему Джен, оказались полны откровений. Насколько он сумел понять, ещё двадцать лет назад в мире стало слишком много людей. В бедных странах положение особенно ухудшилось: население недоедало или часто голодало. А потом произошла настоящая катастрофа: сельскохозяйственные районы, обеспечивавшие население продуктами питания, поразила жестокая засуха. Три года там ничего не росло. По всему миру начался голод. В их стране правительство занялось распределением продуктов, разрешая гражданам потреблять не более 1500 калорий в сутки. И чтобы оценивать запасы пищи, они установили контроль за её производством. Вынудили фабрики, производившие чипсы и тому подобное, перейти на производство здоровой пищи. Заставили фермеров переселиться на новые, более урожайные земли. («Не потому ли мы живём вдали от бабушки с дедушкой?» – хотелось Люку спросить родителей.) Но власти на этом не остановились. Требовалось принять меры, чтобы населения в стране было не больше, чем смогут прокормить фермеры. Потому и приняли закон о народонаселении. По вечерам, ковыряя ложкой рагу или разрезая мясо, Люк терзался приступами вины. Может, из-за него сейчас кто-то где-то голодает. Но там, где голодали, еды не было, она лежала здесь, на его тарелке. И он её ел. – Люк, что-то в последнее время тебя совсем не слышно. У тебя всё нормально? – однажды вечером спросила мать, когда он отказался от добавки тушёной капусты. – Нормально, – ответил он и продолжил молча есть. Тревожные мысли не давали ему покоя. Может быть, власти правы, и он не должен существовать? И только добравшись наконец до двух компьютерных распечаток, почувствовал себя лучше. Одна из статей начиналась так: «Закон о народонаселении преступен». Другая сообщала: «Сотни детей скрываются, с ними жестоко обращаются, им не уделяют внимания, они голодают, их оскорбляют и даже ни за что убивают. Постоянная необходимость скрываться – это настоящий геноцид». – Почему так? – спросил он Джен через неделю, когда наконец смог к ней выбраться. – Как книги и статьи могут по-разному говорить об одном и том же? – О чём это ты? – спросила она, протягивая ему стакан газировки. Люк ткнул пальцем в обложку «Демографической катастрофы». – Здесь пишут, что, если бы не закон о народонаселении, человечество бы вымерло. А здесь, – он поднял и потряс листочками статьи «Проблемы “детей-призраков”», – здесь говорится, что закон о народонаселении жесток и абсолютно не нужен. Что продуктов всегда было много, даже во время голода, только богатые запасались впрок. – Прости, – сказал он, запоздало вспомнив, что Джен тоже была из богатой семьи. Ничуть не обидевшись, Джен пожала плечами. – Так где же правда? – спросил Люк. Джен наполнила чашу чипсами. – А ты подумай хорошенько. Те книги власти разрешили опубликовать, наверное, даже за них заплатили. Конечно же, в них будет написано то, что им выгодно, и они хотят, чтобы люди тоже в это поверили. Это просто пропаганда. Ложь. А авторы статей, наверное, рисковали, выкладывая информацию в сети. Так что они правы. Люк тщательно обдумал сказанное. – Тогда зачем ты дала мне эти книги? – спросил он. – Чтобы ты понял, какие глупцы заседают в правительстве. И ещё понял, почему мы хотим заставить их взглянуть правде в глаза. Люк оглядел стопку толстых книг на длинном кухонном столе Толботов. Таких представительных, важных… Ему ли заявлять, что в них сплошное враньё? Да кто он такой? 20 Когда выпал снег, Люк испугался, что теперь встречи с Джен придётся ждать месяцами. Но погода в ту зиму к ним благоволила – дни в основном стояли ясные и сухие. И хотя спасительная листва с деревьев опала, он уже не так боялся, переползая свой и соседский задние дворы. К середине января он совершал этот поход уже без сумасшедшего сердцебиения. Вероятность, что его заметят из других особняков, была слишком велика, чтобы пугаться. Беспокоил его только отец. Зимой отец обычно работал по дому. А без ухода за свиньями он так и сидел бы дома ещё дольше, вообще не давая Люку улизнуть. Но неожиданно по утрам отец зачастил в город, крича сыну на чердак: «Пойду в библиотеку. У тебя ведь есть чем перекусить?» или «В Слайтоне появились пластмассовые трубы. Хочу посмотреть. Скажи ребятам, когда придут из школы, слышишь?». – А всё из-за гидропоники, – однажды в конце января похвастался Люк Джен, когда они сидели за компьютером. – Отец так воодушевился, заинтересовался и на меня совсем не обращает внимания. – Что такое гидропоника? – спросила Джен. – Об этом я прочитал в одной из твоих книжек… выращивание растений в помещении без почвы, только с водой и минеральными удобрениями. – А правительство ему разрешит? – усомнилась Джен. – Наверное, почему бы им не разрешить? – Почему они вообще что-то не разрешают? – пожала плечами Джен. На это у него ответа не было. Джен повернулась к компьютеру, где разговор шёл о фальшивых удостоверениях личности. Карлос: «Мама говорит, никаких удостоверений, пока не исполнится восемнадцать, считает, что на взрослых правительство не обращает столько внимания. И может, к тому времени они подешевеют». Пэт: «А мы с Шоном получим свои годам к девяноста, не раньше. Сколько себя помню, мама с папой копят на них деньги». Иоланда: «Мой отец говорит, что пока ждёт надёжный источник, чтобы не напороться на подделку. Говорит, подделок сейчас очень много». Джен начала яростно печатать: «Кому нужны фальшивые удостоверения? Карлос, ну добудут тебе такое на имя Джона Смита, и остаток жизни будешь стараться пройти за англичанина. Мои родители годами уговаривают меня взять фальшивое удостоверение, но я не возьму, пока на нём не будет написано: «Джен Толбот». Тогда оно будет по-настоящему моим. А про митинг забыли? Мы все получим настоящие удостоверения с нашими именами!!! МЫ НЕ ФАЛЬШИВЫЕ! И НЕ БУДЕМ ПРЯТАТЬСЯ!» Она с такой силой ударила по клавише Enter, что компьютер затрясся. – Джен, а как же твоё фальшивое удостоверение, с которым вы с матерью ездили за покупками? На нём ещё было написано, что ты её племянница, – робко спросил Люк. – Нет, это был пропуск в магазины, – яростно взглянув на него, ответила Джен. – Я и этим не люблю пользоваться, но не могу же перечить родителям во всём. А они говорят о том, чтобы получить постоянное фальшивое удостоверение личности. – Она показала на экран компьютера. – Большинство «детей-призраков» со временем ими обзаводятся, живут в чужих семьях, притворяются другим человеком всю оставшуюся жизнь. – А ты считаешь, лучше прятаться? – спросил Люк. Он подумал о другом имени, жизни в чужой семье. Жить как другой человек. Он с трудом мог себе это представить. – Нет, скрываться – тоже не дело, – раздражённо ответила Джен. – Ведь фальшивое удостоверение – это просто другой способ спрятаться. Я хочу быть самой собой и свободно ходить, куда вздумается, как все остальные. На меньшее я не согласна. Поэтому я должна убедить этих дураков, что митинг – их единственный шанс. После последней записи Джен на экране компьютера образовалась пугающая пустота. Потом Карлос отважился написать: «М-м, Джен, есть под рукой родительские таблетки от давления? Похоже, тебе пора принять парочку». Джен выключила компьютер. Экран мгновенно потемнел. Она развернулась вместе с креслом и сжала кулаки. – Чёрт! – расстроенно вскрикнула она. – Джен? – откликнулся Люк. И на всякий случай отодвинулся, вдруг ей захочется пустить кулаки в ход. Джен удивлённо повернулась к Люку, будто забыла, что он рядом. – Разве тебе иногда не хочется завопить «Не могу больше!»? – Она вскочила и начала вышагивать по комнате. – Никогда не хотелось просто выйти на солнышко и сказать: «Надоели прятки! Мне всё равно»? Или только я так себя чувствую? – Нет, не только ты, – прошептал Люк. Она повернулась вместе с креслом и указала на компьютер. – Тогда что с ними? Почему они не понимают? Почему не принимают всерьёз? Люк прикусил губу. – Знаешь, люди по-разному выражают свои чувства. Те дети шутят и жалуются. А ты бегаешь, кричишь и пытаешься переубедить. Он очень гордился собой, что сумел в этом разобраться, хотя на самом деле из всего мира знал лишь пятерых людей. Однако его впервые по-настоящему заинтересовало, как бы на его месте справились остальные члены семьи. Отец бы ворчал. Мать наверняка стойко выносила бы все трудности, однако по ней сразу было бы видно, как она несчастна. Мэтью бы притих и загрустил, как каждый раз при упоминании свиней, которых им нельзя было больше держать. Марк бесконечными стонами и жалобами довёл бы всех до ручки.