— Хорошо кто-то сказал… — Папа задумчиво поводил руками по краю одеяла. — Знаете, кто-то сказал, что полюбить все человечество куда легче, чем своего соседа по квартире. Понимаете мою мысль? В институте ее научат любить человечество, это так. Но быть может, начинать следует совсем с другого? Стать ближе к людям, попытаться найти с ними общее. С тем же соседом по прилавку, например, или за прилавком. — Да уж там всему научат, в магазине-то. В особенности общее превращать в свое. — Зачем вы так? — ощетинилась Юлька. — А ты сиди молчи, слушай, что взрослые говорят! Сотворила глупость, да еще фырчит, понимаешь. Продавец — разве сегодня специальность? Как было сто лет назад, так и сейчас: взвесил — отпустил, отпустил — снова взвесил. За это время чего только люди в технике не напридумали, жуть берет! А в магазине твоем — что при царе Горохе, что нынче — один черт! Юлька скосила глаза на папу, ища поддержки у него. Вышло это невольно и было не ахти как благородно. Всего полчаса назад боялась ему сказать, что поступила работать, опасалась повредить здоровью, а теперь готова уже требовать от него защиты и оправдания собственного решения в глазах других. Рассудив таким образом, Юлька решила вступить в дискуссию с Петром Никаноровичем самостоятельно. Благо на днях в обеденный перерыв в магазине состоялась лекция на тему «Перспективы развития советской торговли». Молодой лектор говорил горячо, убедительно и при этом коротко, что особенно понравилось всем работникам магазина. Кое-что Юлька запомнила. — Петр Никанорович, вы не правы, — начала она, невольно подражая безапелляционному тону горячего лектора. — Торговля вовсе не остается вне сферы научно-технической революции. Именно сейчас вся отрасль входит в качественный скачок, а поэтому… — Тут Юлька запнулась, забыла, о чем дальше говорил лектор. Но помощь неожиданно пришла от третьего обитателя палаты. Юлька его видела впервые. Нервное лицо, выглядит моложаво. «Пятьдесят плюс-минус десять», — прикинула Юлька с высоты своих семнадцати. Новый сосед засмеялся, отложил книжку. — … Именно поэтому, — продолжал он за Юльку, — торговле, как никогда, нужны люди образованные, инициативные, пытливые. Молодой человек сегодня вполне может рассчитывать на то, что сумеет найти себя в торговле, сумеет… как это говорят… самоутвердиться. Так? — спросил он Юльку. — Точно! — с радостью подтвердила она. — Вы тоже согласны? — вопрос был обращен к Юлькиному папе. Юлька ждала твердого «да», но папа не торопился. — Видите ли, я слишком поверхностно знаком с проблемой, чтобы что-то категорически утверждать или отрицать, однако… — Однако, — перебил его новичок, — дочь свою вы не осуждаете за то, что она пошла работать в магазин. Верно? — Не осуждаю, — согласился папа. — На свете существует, если не ошибаюсь, около сорока тысяч профессий. Угадать, какая твоя, неимоверно сложно. — Папа взял Юльку за руку — она сидела рядом. — Мы рано потеряли маму. Эта трагическая случайность еще в детстве родила у нас стремление во что бы то ни стало быть врачом. Правда, в дальнейшем, насколько я знаю, эта идея никаким направленным интересом не подкреплялась, а при виде крови нам и сейчас становится дурно. — Папка! — укоризненно проныла Юлька. Такая откровенность ей показалась совершенно излишней. — Постой, постой, Николаич! — Петр Никанорович хитро прищурил один глаз. — Тогда чего ж ты не отговаривал ее в медицинский идти? — Отговаривать от мечты? Верно ли это? Думаю, нет. Поступление в институт могло и не оказаться ошибкой — кто знает? Но я доволен, что дочь пошла работать, и пошла туда, где трудно. Ей будет легче постичь самое себя — вот что важно и нужно, чтобы в дальнейшем исключить ошибки. — Но почему все-таки в магазин?! Почему к весам?! — уже всерьез вскипел Петр Никанорович, принимая Юлькину судьбу так близко к сердцу, точно Юлька была не папина дочь, а его собственная. — Вот вы… Александр Иванович, так, кажется? — Именно так, Александр Иванович, — подтвердил третий палатный обитатель. — Юля тут или вы говорили, что торговля нынче куда-то скачет, куда-то прыгает — все вперед и выше. Ну а весы? А? Весы? — Что весы? — не понял Александр Иванович. — То самое, — многозначительно и с некоторым злорадством произнес Петр Никанорович. — Видать, в торговле служите, вот и защищаете свой мундир… Имеете отношение? — Имею. — То-то оно и есть. — Отношение к торговле имею такое, как все, — покупатель. — От весов-то все одно ей никуда не ускакать, — продолжил Петр Никанорович, — этой вашей торговле. Никудышеньки не упрыгать! И зачем тогда вот эта девушка, наша Юля, значит, десять лет голову себе ломала разными предметами в школе, чтобы потом за весы встать? Отпустил — взвесил, взвесил — отпустил? — Да не знаете вы, Петр Никанорович! — возмутилась Юлька. — Современные весы — это же электронно-вычислительная машина. Она и вес покупки указывает, и цену, и стоимость, и даже чек выбивает со всеми этими данными. — У тебя в магазине есть такие? — Нет, — созналась Юлька. — Пока нет, но… — Так и говори!.. На выставке их видела? — Ничего подобного! — с жаром возразила Юлька. Про такие весы разговоры у них в магазине велись, и она даже ездила на Красную Пресню в овощной, посмотреть, как эти весы работают. — В универсамах они установлены, в овощных магазинах. Сотни! Петр Никанорович в ответ пробурчал нечто неопределенное. — Мне кажется, не в одних весах дело, — сказал Александр Иванович. — С развитием технической базы в торговле должны появиться, а возможно, уже появились новые, неизвестные ей до сих пор профессии, даже социальные группы: инженер по электронике, инженер по холодильному оборудованию… — Художник! — ввернула Юлька, вспомнив кое-что из прослушанной лекции. — В штате каждого универсама предусмотрен художник. Представляете? Александр Иванович покрутился в своей кровати, подтянул одеяло и сел, опустив ноги в шлепанцы. Петр же Никанорович перевернулся на спину, давая тем понять, что в споре он участвовать больше не намерен. — По-моему, Юля, — сказал Александр Иванович, — в торговле итог своих усилий человек должен ощущать почти незамедлительно. Ведь он видит его воочию, поскольку этот итог — благодарность сотен людей. Разве есть что-нибудь более вдохновляющее для молодого человека, более радостное и ценное, чем людская благодарность?! О людской благодарности Юлька пока еще как-то не думала, но Александру Ивановичу она была очень благодарна, это точно. Кроме столь благоприятного разговора с папой, еще два обстоятельства радовали Юльку. Во-первых, Валерию приняли в театральное училище имени Евгения Вахтангова, в скобках вуз — так было написано в документах. Во-вторых, Славка Колесов стал студентом филологического факультета Московского университета, в связи с чем ходил гордый и повторял: «Я, други мои, возможно, и не гений, но я удивительно талантлив!» Глава десятая Магазин менялся на глазах, менялся снаружи и внутри. Все четыре витринных стекла сверкали чистотой и прозрачностью после устроенного комсомольцами воскресника, который они полностью ухлопали на мытье этих огромных стекол. Две девушки и молодой человек — художники-декораторы — живописно расположили в окнах целые батареи консервных банок с яркими наклейками, до отказа заставив витрины разными другими товарами, снабдив их пластмассовыми ценниками. — Все только натуральное, — втолковывал молодой художник директору, пытавшемуся всунуть в витрину что-то из старого оборудования. — Никаких муляжей! Витрина призвана наглядно демонстрировать изобилие товаров, имеющихся в магазине. Задача — потрясти покупателя, вызвать эстетические чувства и желание купить. Юльку отрядили помогать художникам, и она с любопытством прислушивалась к их разговорам. Декораторы вели между собой споры о цветовых гаммах, колорите, выразительности и экспрессии, которые могут быть достигнуты с помощью тех или иных консервных банок, головок сыра и коробок с конфетами. Из споров вытекало, как само собою разумеющееся, что в витринах создаются шедевры. Закончили поздно вечером. И когда сняли холсты, которыми были занавешены окна, пока художники работали, все ахнули: витрины действительно оказались просто загляденье. Декоратор отрекомендовал свои творения без лишней скромности: — Маленькие симфонии цвета, преобразуемые воображением зрителя в музыку вкуса и запаха. Виктор Егорович ничего не сказал, только с удовольствием потянул носом воздух, словно и впрямь мог понюхать эту музыку. Торговый зал магазина тоже претерпел изменения. Его очистили от ящиков со стеклотарой, он сразу стал просторней и светлей. В бакалейном отделе, который начал работать по методу самообслуживания, появились передвижные секционные горки для продажи товаров. Они нарядно поблескивали хромом и мягко катались на маленьких колесиках. Очереди в отделе исчезли. Алексей Андреевич, побритый, в новом синем халате, закручивал на электрокаре лихие виражи, вызывая жгучую зависть окрестных мальчишек. В назначенные дни в близлежащих дворах он принимал от населения порожнюю посуду, как то и предусматривал план мероприятий. Алексей Андреевич всегда был точен, по нему можно было проверять часы. Однако вечно во всем сомневающиеся хозяйки в каждый его приезд неизменно спрашивали, прибудет ли Алексей Андреевич в следующий раз. Ответ был значительным и веским: — Гарантируем, хоть застрелись! Руководителей молокозавода Федор Федорович «дожал» довольно скоро. Машины с товаром стали прибывать точно к открытию магазина, и покупатели теперь всегда имели свежие молочные продукты, чем, разумеется, были чрезвычайно довольны. Слух о том, что в магазине номер шестнадцать всегда бывает свежее молоко и сметана, быстро распространился по округе. Товарооборот молочной секции возрастал с каждым днем. Совет покупателей вовсю занимался выявлением инвалидов Отечественной войны и одиноких больных пенсионеров, которым продукты будут доставлять на дом. Майя поговорила с девчонками и от имени комсомольцев попросила, чтобы обслуживание инвалидов и больных пенсионеров поручили молодежи. — Дирекция поддерживает! — Виктор Егорович был удовлетворен. — Как Федор Федорович выявит, так и начнете. Как раз в это время цехком решил пересмотреть в связи с почином все социалистические обязательства — и коллектива, и отделов, и даже индивидуальные. «В сторону усиления», — сказала Лобанкова, председатель цехкома. Тут оказалось, что у Юльки вообще не было обязательства, поскольку принимали их в самом начале года, а она пришла в магазин значительно позднее. Посоветовавшись с Антониной Сергеевной и Майей, продумав все и взвесив, Юлька составила обязательство и понесла его к Лобанковой. Были в нем такие, например, пункты: на две недели раньше срока пройти квалификационную комиссию торга и получить звание младшего продавца; бесперебойно доставлять на дом продукты инвалидам и больным пенсионерам; включиться в объявленный торгом конкурс вежливости; изучить по вузовским учебникам свойства и технологию изготовления товаров, реализуемых в отделе, чтобы знать о них все, что может интересовать покупателей; в течение трех месяцев овладеть профессией продавца гастрономического отдела, то есть иметь еще одну смежную специальность; побывать до конца года на предприятиях, поставляющих товары молочному отделу, с целью ознакомления с их работой и предполагаемыми к выпуску новинками. Лиза прочла обязательство и позавидовала: — Даже читать интересно! Поставщики, вузовские учебники… Дашь списать? — Всегда пожалуйста! — сказала Юлька. — По-твоему, выполнить смогу? — Лиза стала похожа на маленькую девочку, у которой собрались отнять полюбившуюся игрушку, — даже губы надула. — Ты больше сможешь, — уверила ее Юлька. — Работаешь давно, и получается у тебя просто здорово. Красиво, верно! Лиза тут же успокоилась и снова стала обычной Лизой. У цехкома своего помещения не было, да Нина Семеновна и не являлась освобожденным председателем — в магазине такой не положен, — а совмещала свою общественную деятельность с обязанностями заместителя заведующей гастрономическим отделом. В этом отделе, как и в Юлькином, тоже имелась небольшая комнатка рядом с подсобкой. В ней стояла двухконфорочная газовая плита, и работники секции здесь обедали. В этой-то комнатенке Лобанкова вершила профсоюзные дела.