— Не знаю. Не помню. Но если я действительно был у них на квартире, то все равно тогда он говорил другое, не то, что сейчас. А за ложные показания полагается тюрьма, гражданин следователь, — поучающе закончил старик. У него были страшные глаза — пустые, бездонные и очень злые. Мне стало опять не по себе, и я подумал: «Неужели меня посадят в тюрьму? — Но сейчас же решил: — Все равно, но только не врать, только не врать…» — Так и запишем. — Следователь взял ручку. — Больше ты ничего не скажешь? (Я отрицательно помотал головой.) И ни одного человека из этих ты не знаешь? Посмотри еще раз. Как следует. Ни парня в лыжном костюме, ни женщины я не знал. Паренек в бобриковом пальто, что сидел рядом со стариком, отвернулся. Но я все-таки видел его и был твердо убежден, что где-то встречался с ним. Но кто он — сказать не мог. Старик не сводил с меня своих пустых, бесцветных глаз, и я опять почувствовал, как во рту все пересыхает. Следователь приказал: — Ну что ж… садись, посиди. — Где? — с ужасом спросил я. — А вот там… — И следователь показал на стул, что стоял рядом с парнем в бобриковом пальто. В ту минуту мне стало понятно, что и меня теперь заберут в тюрьму, потому что я тоже преступник. Старик был прав. Я даже не знаю, как дошел до стула, как сел. В это время следователь снял трубку с телефонного аппарата и коротко приказал: — Следующего. Потом он стал рассматривать бумаги, изредка поглядывая то на одного, то на другого из нас. В комнате было очень тихо. Зазвонил телефон, следователь сказал в трубку «да» и прислушался к тому, что ему говорят. Я услышал, как мой сосед, паренек в бобриковом пальто, сквозь зубы прошептал: — Ты молчи! Иначе — в камере прибьем. Только тогда я понял, как промахнулся, сказав, что знаю старика. Я, наверное, очень побледнел — это всегда со мной бывает, когда случаются какие-нибудь неприятности. По коже пробежал озноб. Следователь все слушал, что ему говорили по телефону, вертел карандашик и кивал головой. Парень опять прошипел: — На все отвечай — «не знаю». А за старика мы еще получим. Знакомое словцо сразу напомнило мне и голос парня. Но где я его слышал — не знал. Да в ту минуту это было и неважно. Я понял, что пропал, что мне теперь нет пути назад и в тюрьме меня прибьют за то, что я выдал старика. Мне нужно было спасать свою жизнь. Но как? Широкоплечий парень в бобриковом пальто подсказывал: нужно молчать. И я уже почти решил молчать, но вдруг вспомнил отца и подумал: «Неужели он, если бы ему грозили враги, испугался? Нет! Он выполнил свой долг. Так неужели я струшу? Нет! Пусть меня ждет что угодно, а я буду говорить правду». И я тоже, не открывая рта, не поворачивая головы, сквозь зубы ответил пареньку: — Пошел к черту! Сказал как будто очень тихо, но все обернулись и посмотрели на меня. Старик и двое парней — ненавидяще, женщина — с сожалением, один из незнакомых мне ребят — весело, поощрительно. Следователь, прикрыв рукой трубку, строго приказал: — Не разговаривать! В это время в комнату вошли милиционер и Саша Петренко. Он даже не вошел, а как бы вполз, точно нес на себе что-то очень тяжелое: ноги согнуты в коленях, голова и плечи опущены, руки висят как неживые. Следователь положил трубку и после короткого допроса — имя, фамилия — и предупреждения, что нужно говорить правду, спросил: — А теперь посмотри, кого ты тут знаешь? Саша повернулся и слегка попятился — вернее, откинулся назад и сдавленно крикнул: — Никого не знаю! Я совсем ничего не знаю! И не видел никого! Это было удивительно. Выходило, что он не знает даже меня. Следователь усмехнулся: — Так-таки никого и не знаешь? — Не знаю! — покачал головой Саша. — Никого не знаю. Не видел. Он все еще стоял, откинувшись назад. Взгляд его, такой же грустный, обреченный, как и весь вид, был обращен на моего соседа. Парень тоже не сводил с Чесныка горящих, будто гипнотизирующих прищуренных глаз. Вдруг он слегка нагнулся вперед — хищно и решительно. И тут я вспомнил, где его видел. Это был один из тех ребят, которые вместе с Чесныком «получали» с меня возле манежа. Это он отбирал у меня деньги. Только тогда он был с челочкой, а теперь, стриженый, казался другим. Чеснык и тогда его боялся. Я хотел было встать и сказать, что я знаю своего соседа, но следователь, слегка издеваясь, спросил: — Значит, Петренко, ты так струсил, что у тебя даже память отшибло? Ну что ж… Посиди, отдохни. — И он рукой показал на стулья. Саша, как лунатик, прошел через комнату и сел возле меня. Я искоса посмотрел на него. Он был весь в поту и страшно бледен. Даже ухо было совсем белым. Дышал он тяжело, и лицо передергивалось. Мне стало очень жалко его, и я тихонько подвинул руку так, чтобы этого не заметил следователь, и тронул Сашу за пальто. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Потом покачал головой и прошептал: — Теперь я пропал. А меня уже ничего не пугало. Какой-то чертик так и прыгал в груди, и все уже казалось не страшным. Я шепнул: — Не трусь. Говори всю правду. Саша в ответ только вздохнул. Тогда я встал и, показав на своего соседа, громко сказал: — Товарищ следователь, я вспомнил. Я знаю еще одного. Вот этого. — А почему ты сразу не узнал? — Так он челку остриг. — Ну что ж, расскажи, откуда ты его знаешь? Я ничего не утаил, рассказал даже о своем проигрыше. А когда смолк, вскочил Сашка и закричал: — Он все врет! Я ничего не знаю… — Вот что, Петренко! — отрывисто сказал следователь. — Довольно дурака валять! Ты не маленький и понимаешь, что за это бывает. Рассказывай все, что знаешь. — Я ничего не знаю!.. — истерически кричал Сашка. — Врешь! — Следователь стукнул кулаком по столу. — Все врешь! Говори только правду. Ну? Саша плакал с тонким подвывом, пощелкивая зубами. Он все время косился на широкоплечего парня, и тот тоже не сводил с него прищуренных глаз. Я вспомнил, что говорил этот парень мне, вспомнил отца и сказал Сашке: — Да не трусь ты! Но Сашка плакал и твердил одно и то же: — Я никого и ничего не знаю… — Эх и трус же ты, Петренко! Неужели ты не видишь, что мы и так все знаем? А ты путаешь, темнишь… — Следователь опять покачал головой и приказал: — Приведите следующего. Глава 28. Петренко-старший и Петренко-младший В комнату, в сопровождении милиционера, вошел уже знакомый мне семиклассник Гринь. Он осмотрелся, и его зеленоватые узкие глаза посветлели. А на тронутом оспинами лице мелькнула улыбка. Гринь смело расправил плечи и выставил ногу вперед: — Я вас слушаю. — Кого ты здесь знаешь? — спросил следователь. — А всех! — весело сказал Гринь. — Всех знаю, и они все меня знают. — Ну вот и говори.