Мэрайя поднимает на него глаза: – Вы тоже. – Да, но разница между нами в том, что вы, если бы у вас был выбор, предпочли бы верить, а я – нет. – Он прижимает ладонь к стеклу, глядя на младенцев. – «Мужчину и женщину сотворил их…»[19] Но вы же можете под микроскопом видеть, как происходит оплодотворение. Можете наблюдать деление клеток, формирование сердца и так далее. Где же здесь Бог? Мэрайя вспоминает равви Соломона в хипповой футболке и его попытку примирить Библию с теорией Большого взрыва. – Может быть, именно благодаря Богу все это и происходит? Иэн поворачивается к Мэрайе: – Но нам ведь нужны научные доказательства. Она думает о тех обстоятельствах, в результате которых попала в Гринхейвен. – Иногда вещи происходят прямо у тебя на глазах, а ты все равно делаешь ошибочные выводы. Иэн и Мэрайя с секунду смотрят друг другу в глаза. Мэрайя моргает первая. – Вам бы домой, хорошенько выспаться… Иэн потирает шею и слабо улыбается: – Да уж, было бы неплохо. Однако он не уходит. Мэрайя ловит себя на том, что оценивающе разглядывает его, как стала бы делать любая женщина на ее месте. Гладкие темные волосы спускаются на лоб острыми пиками. Пальцы длинные. Голубые глаза светятся изнутри. – Кем вы были раньше? – вдруг спрашивает она. – Прежде чем реинкарнировал в такого засранца? – смеется он. – Нет. – Мэрайя краснеет. – Прежде чем стали атеистом. По рождению вы же, наверное, принадлежали к какой-нибудь Церкви? К Епископальной, или Методистской, или Католической? – К Южной баптистской. – У вас для этого подходящий голос, – не успев себя одернуть, произносит Мэрайя. – Зато неподходящее нутро. – Иэн прислоняется к стеклу плечом и скрещивает руки. – Я не смог воспринять образ Христа. – Тогда, может быть, вам подошел бы иудаизм или ислам? – Нет, дело не в том, что мне нужен другой мессия. Я не могу смириться с тем, что любой родитель, включая Бога, может сознательно заставить своего ребенка страдать. – Иэн смотрит на младенцев, лежащих рядком. – Я не могу молиться тому, кто это допускает. От удивления Мэрайя теряет дар речи. Сейчас Иэн Флетчер сформулировал свою мысль так, что трудно не согласиться. Она все еще пытается подыскать какой-нибудь ответ, но он улыбается, выводя ее из раздумий, и мягко говорит: – В одно я верю на сто процентов: с вашей дочкой все будет хорошо. Иэн наклоняется, дотрагивается губами до щеки Мэрайи и уходит. Глава 7 Весь ад… вырвался… Дж. Мильтон. Потерянный рай 15 октября 1999 года Вера лежит в больнице уже два дня, ее все не выписывают. На мой взгляд, она здорова, если не считать открытых ран на ладонях, да и те, она говорит, больше не болят. Доктор Блумберг, специалист по хирургии кисти, созвал целый консилиум, но поставить Вере диагноз до сих пор не может, а без диагноза не может нас отпустить. Я пыталась связаться с Колином, но его автоответчик говорит, что он уехал из города, не уточняя куда. Я пыталась звонить каждые несколько часов, но все без толку. Мама говорит, чтобы я беспокоилась о ребенке, а не о Колине. Она дни напролет проводит с нами в больнице и не понимает, почему мне так не терпится, чтобы нас выписали. Ведь сюда, в стационар, к Вере не пропустят ни репортеров, ни религиозных фанатиков. Сама я, конечно, езжу домой принять душ и переодеться. Лагерь, разбитый у нашей подъездной дорожки, не вырос и не уменьшился. Пассионисты на месте, автодом Иэна Флетчера тоже стоит, хотя о нем самом ни слуху ни духу. Это меня не удивляет, а удивляет то, что во время своей последней прямой трансляции он ни слова не сказал о Вериных ранах. – Ма, – хнычет Вера, – я тебя уже в третий раз зову! – Извини, милая, – улыбаюсь я. – Я не слышала. – Ты слишком занята размышлениями, – ворчит мама. Я не обращаю на нее внимания. – Чего ты хотела, Вера? – Фруктовый лед, красненький. – Сейчас. Решив не беспокоить медсестру, я сама иду к холодильнику, стоящему в конце коридора. Открываю дверь палаты и вижу Иэна Флетчера. Он препирается с полицейским, который, к счастью, приставлен следить за тем, чтобы никто из журналистов сюда не проскользнул. – Я же говорю вам, – требовательно произносит Иэн, – спросите ее, и она разрешит мне войти. – Спросить о чем? Он улыбается мне и показывает букет желтых роз: – Я надеялся повидать пациентку. – К моей дочери сейчас нельзя, – говорю я, и как раз в этот момент из палаты доносится звонкий Верин голосок: – Мама, кто там пришел? Она быстро подползает к спинке кровати и, увидев Иэна Флетчера, заливается краской: – Я должна сказать вам спасибо за то, что вы меня ночью домой принесли… Флетчер, невзирая ни на чьи протесты, входит в палату и протягивает Вере цветы: – Не стоит благодарности. Мы, рыцари, всегда рады помочь прекрасной даме. Вера хихикает, мама забирает розы: – Какие роскошные! Куда мы их поставим? Я, пожав плечами, виновато улыбаюсь полицейскому и закрываю дверь. – Я еще не встречал леди, которая была бы равнодушна к цветам, – говорит Иэн. – Мама от них чихает, – отвечает Вера. – Буду иметь в виду. – Флетчер поворачивается ко мне. – Ну так как она? – Гораздо лучше. Он продолжает смотреть мне в глаза: – Да, выглядит она чудесно. Мама вклинивается между нами и ставит на тумбочку кувшин с розами. Иэн садится на край кровати: – Что говорят врачи насчет выписки? – Пока ничего, – отвечаю я. – Я очень хочу домой, – говорит Вера. – Здесь плохо пахнет. – Пахнет больницей, – соглашается Иэн. – Как будто кто-то постоянно чистит туалет. – А вы когда-нибудь лежали в больнице? По лицу Иэна пробегает тень. – Я сам – нет. – Он поднимает глаза на меня. – Можно вас на минутку? Молча кивнув маме, я выхожу вместе с ним в коридор. Сейчас все встанет на свои места, думаю я. Сейчас он скажет, что помощь помощью, розы розами, а работу никто не отменял и его оператор уже готов снимать Верин исход из больницы.