– И это мне очень не нравится, – закончила Ирина Ивановна. Они с Жадовым и начальниками полков сидели в жарко натопленном доме местного священника. Семейство батюшки спервоначала попытались просто выкинуть на мороз, но Жадов решительно воспротивился: – Ещё чего вздумали, революцию позорить!.. – Так он же поп! – Он, может, и поп, а дети его чем виноваты? Они родителей не выбирали, Сергеев! Оставь их в покое. Победим, тогда и станем с попами разбираться. Сергеев, мрачный жилистый комполка, коренной харьковский рабочий, только скривился. – Ты, начдив, поповье отродье тут не жалей. Контры они все, от мала до велика, я их семя поганое ненавижу, последние соки из народа тянули… – Ты, Илья Ильич, грамоте где учился? – негромко спросила Ирина Ивановна. – Где надо, – огрызнулся Сергеев. – Не «где надо», а в церковно-приходской школе. Двухклассной. У попа. Четыре года отучился, получил похвальный лист. Из рук попа. С листом этим поступил в начальное училище при Императорском техническом обществе. Окончил, стал учеником на паровозном заводе, потом станочником, а потом и мастером. Верно я говорю, товарищ Сергеев? – Верно, – пробурчал тот. – Вижу, начдив, баба твоя в моём деле рылась? Миг – и в лицо Сергееву уставилось чёрное дуло «браунинга». – Баба, значит? – спокойно спросила Ирина Ивановна. – Врёшь, Сергеев. Сам знаешь, что врёшь, а всё равно. Ну, скажи ещё что-нибудь, чтобы я тебя могла без зазрения совести продырявить и в госпиталь отправить – отдохнуть и подумать над своим поведением. – Зря ты так, Илья Ильич, – поддержал неожиданно товарища Шульц другой командир харьковского полка, немолодой, дородный и усатый Степан Петренко. – Ирина Ивановна товарищ правильный. Всё у неё в порядке, за всем доглядывает. Если б не она, выехали б мы из Харькова голозадыми, потому что интенданты ничего выдавать не хотели. Насупленный Сергеев сидел злой, как чёрт. – Вот что, товарищ комполка, – вдруг ровным голосом сказал Жадов, – за нарушение дисциплины я тебя от командования отстраняю. Пойдёшь в ротные. Себя проявишь, поймёшь, что к чему, – поглядим тогда. Сергеев дёрнулся, как от удара, рука его метнулась было к «нагану»… и замерла. – Не дури, Илья Ильич, – заметила Ирина Ивановна. – И, надеюсь, все поймут, что никаких «баб» – чьих бы то ни было! – тут нет. А есть начштаба-15, в звании комполка[33], четыре кубаря, как и у тебя. – Ирину Ивановну и впрямь повысили – совсем недавно, едва они с Жадовым оказались на фронте, ибо начштаба целой дивизии быть на должности командира батальона никак не могла. – Так что давай-ка прекратим дуться, сердиться, а будем думать, как действовать дальше. – Держать Лозовую надо. – Жадов вглядывался в карту. – Именно. Мне не нравится это поспешное бегство белых. Слишком уж похоже на заманивание в огневой мешок, что они один раз уже успешно тут проделали. – Осторожничаете, товарищ начальник штаба, – буркнул обиженный Сергеев. – А я так скажу – драпанули золотопогонники, поняли, что на шару нас не взять, а мы им вот-вот за спины зайдём. Наступать надо. Лозовую они оставили, да недалеко ушли. Гнать их надо, покуда можем! Наших, что драпанули, тоже в чувство привести – и вперёд! – Дерзок ты, Илья Ильич, прямо-таки античный герой Македонский, – усмехнулся Жадов. – А вот ругаться тут буржуйскими словами нечего, товарищ комдив, – пуще прежнего разошёлся Сергеев. – Дурья башка, Александр Македонский – великий полководец был, от Греции до Индии с небольшим войском прошёл, всех победил, всё покорил. Вот и ты у нас такой же. Куда ты полезешь дуром? С пехотой на конницу? Ну и обойдут тебя, и изрубят со спины. – Вот и правильно, – крякнул Петренко. – Мы своё дело сделали, дыру заткнули… – Дыру в нужнике своём затыкай, – окрысился Сергеев. – А нам наступать надо! По-ленински, по-большевистски! Кончать эту контру! – Если будешь лезть в воду, не зная броду, контра эта сама тебя кончит, – хладнокровно заметила Ирина Ивановна. – Советую, товарищ комдив, занять прочную оборону тут, в Лозовой. Вперёд отправить разведку. Определить, где противник. И тогда уже действовать. Петренко кивнул, молчавший весь совет командир 1-го Краснопартизанского Павлюк тоже согласился, Сергеев – бывший уже начальник 1-го рабочего полка ХПЗ – ничего не ответил. – На том и порешим. – Жадов встал. – Слушай боевой приказ – занимай оборону, готовь разведку. Я с ними сам поговорю. – Так у нас, выходит, дивизией начальник штаба таки командует, – не сдержался Сергеев. – Что она говорит, то ты, начдив, и делаешь. – Я тебя в ротные уже разжаловал, в рядовые захотел? – А ты меня не пугай! Меня жандармы царские запугать не смогли, а уж ты – тем более! И Сергеев, хлопнув дверью, почти что вылетел из избы. – Ты, товарищ начдив, не серчай на Ильича нашего, – примирительно заговорил Петренко. – Из паровозников харьковских он у нас самый боевой, хлебом не корми, дай с контрой подраться!.. – Драться с умом надо, а не как после пьянки. – Верно, товарищ начдив, да только уж больно круто ты с Ильёй Ильичом, – Павлюк наконец заговорил. – Вас к нам из Питера прислали, да только полки-то все харьковские, не надо б в нас плевать-то. – А знаешь, Павлюк, почему «беляки» нам тут бока намяли, а? Потому что порядок у них и дисциплина. Расстрельная, конечно, но дисциплина! Приказ отдан – приказ исполняется! Без митингов и обсуждения! Всё, хорош базарить! Тоже мне, сорочинская ярмарка! Командиры полков выходили, что Петренко, что Павлюк, – покачивая головами. Ирина Ивановна встала рядом с Жадовым: – Вызови охрану. Наших, питерских. Арестуй Сергеева, пока не начался мятеж. – Что-о?! Мятеж? – Не «чтокай», а слушай! – рассердилась товарищ начштаба. – Это ж харьковская вольница, партизанщина! Они тут привыкли всё глоткой брать да на митингах орать. Не нравится кошевой атаман – долой его, да и нового выкликнем. Вызывай охрану. Два взвода, не меньше. И при пулемётах. Жадов больше не возражал. Вытащил только «маузер» и выбежал следом. Ирина Ивановна почти без сил опустилась на лавку. Закрыла лицо ладонями, замерла так – и сидела, не шевелясь, пока в дверь осторожно постучалась дородная попадья – румяное доброе лицо, в руках широкий платок. – Можно, милая? – Да, конечно, – Ирина Ивановна оторвала ладони от лица. – Простите, мы… простите, что мы… – Возьмите-ка. – Платок перекочевал Ирине Ивановне на плечи. – Вот сердцем чую – Господь смилостивился над нами, вас нам послал. – Да о чём же вы, матушка… – О том же, – строго сказала попадья. – Вижу, вижу, почему начальник ваш не дал нас на мороз выкинуть. Перед тобой, милая, ему стыдно было. Удержи его, сбереги, Христом Богом молю. Не за ради него, хотя тоже вижу – сердце у него доброе. Но за всех, кого он не даст ещё на мороз выгнать. – Удержу, – словно через ком в горле ответила Ирина Ивановна. – Сберегу… насколько смогу. Глава 7 Южные края, зима-весна 1915 года Фронт сгущался, подобно сказочному змею, набивая брюхо сотнями и тысячами людей. Огнистый червь, ненасытный Горыныч, он требовал и требовал дани, но отнюдь не невинными девами (ими, впрочем, он тоже не брезговал). От Днепра до Дона почти строго с запада на восток тянулась черта, за которой – «враги». Враги с каждой из сторон. Порыв Добровольческой армии медленно иссякал – красные слали с севера эшелон за эшелоном, серая пехота с алыми лентами на папахах вцеплялась в сёла и города, обращала в почти неприступные крепости здания заводов и паровозных депо, толстые стены добротной кирпичной кладки разбить могла только тяжёлая артиллерия, а трёхдюймовки лишь клевали, даже обрушить кровлю у них получалось совсем редко. Лозовую конники Келлера оставили, но второй раз затянуть красных в огневой мешок не получилось. Так и толкались боками, но силы на стороне большевиков всё прибывали и прибывали, а вот Добровольческая армия числом прирастала, но далеко не столь быстро. Государь перестал выпускать воззвания. Приказы военного командования ещё оформлялись Его именем, но все знали, что это уже пустая формальность. Царь был жив, была жива его семья, но Россия словно забывала о Нём, точно фальшивое отречение сделалось каким-то образом настоящим. Медленно, но верно таяла золотая казна. Черноморский флот сохранял верность. С разложившегося Балтийского на юг пробрался Александр Васильевич Колчак; получил контр-адмирала и, в нарушение всех традиций, назначен был командовать в Севастополе. Говорили, что Государю новоиспеченный адмирал, получая погоны с орлами, сказал: «Людей на флоте кормить от пуза и платить хорошо». Большевицких агитаторов арестовывали; ненадёжных матросов списывали на берег; из отставок и бессрочных отпусков выдергивали старых кондукторов, соблазняя хорошим жалованьем и новыми привилегиями, почти уравнявшими их с офицерами; кормили и впрямь «от пуза». Фёдор Солонов и рота александровцев шли из боя в бой, но ничего подобного взятию Юзовки уже не случалось. Красные оправились, начали давить – сперва отдельными отрядами, потом полками, а потом и дивизиями. Февраль прошёл в «боях местного значения», линия фронта почти остановилась. Старобельск добровольцы таки заняли, но это оказался их последний крупный успех. Подходили резервные дивизии красных, возглавляли их новоявленные «военспецы», то есть офицеры старой армии, а при них – «комиссары», следившие за… словом, следившие. Ошибок, что совершил смелый, решительный, но горячий и безрассудный Антонов-Овсеенко, эти «военспецы» не повторяли. Нудно, скучно, без революционного огонька и пролетарской доблести принялись налаживать оборону; а где могли, стали и атаковать. Александровцы сделались ядром «пожарной команды» 1-го армейского корпуса (не достигавшего числом и обычной дивизии мирного времени). Возглавил отряд, само собой, Две Мишени; на бронелетучках отряд появлялся на угрожаемом участке фронта, затыкал дыру, останавливал прорыв, но… Но войны обороной не выигрываются. Кроме лишь тех редких случаев, когда у наступающей стороны кончаются все и всяческие ресурсы.