У Юльки кровь стучала в висках от усилий понять бабушку. – В общем, – сжалилась Мария Владимировна, – ты, нынешняя, никуда бы не исчезла, воспоминания бы остались с тобой, потому что инерционность и упругость вероятностных потоков… ох, прости, прости, опять я в эту науку… привели б к тому, что и одноклассники у тебя были бы почти те же самые, и Игорёк наш там бы наверняка оказался. Только Россия была бы другой. Во многом с теми же людьми, но другой. Лучше, как мы считаем. Она вздохнула. – Но так полагают далеко не все. Твой двоюродный дядя, например, иного мнения. Он считает, что ничего не произойдёт, что мы лишь зря тратим силы. Пусть и дальше думает так. – А если нет? – задрожала Юлька. – Тогда, милая, – очень спокойно и очень серьёзно сказала бабушка, – он попытается убить нас. – Ой… – Мы тоже боялись, милая. Очень сильно боялись, – Мария Владимировна обняла Юльку, поцеловала в макушку. – Но – ничего, преодолели. И ты справишься. Вы хорошие с Игорьком, сильные… – А ещё как-то иначе может выйти? Ну, если у кадет получилось? – выдавила Юлька, пытаясь отвлечься от жуткого видения: дядя Серёжа с пистолетом пытается выстрелить в профессора. – Может выйти так, что в нашем мире вдруг начнут проявляться черты совершенно иного. Ну вдруг окажется, что в Зимнем дворце невесть откуда взялось Временное правительство. Но в это я не верю. Слишком уж безумно, а природа логична. И вообще, милая, – мне гораздо более интересно, что у нас выйдет с тобой. Ведь «чувствующие», я так понимаю, существовали с незапамятных времён – помнишь все эти сказки о загадочных исчезновениях и возвращениях спустя много-много лет? – Ну да… но это же сказки… – Древние, милая, очень мало что могли выдумать. От точности сведений у них зависела жизнь всего клана. Ты не могла бы сочинить историю про вкусный и полезный мухомор – твоё племя, твой род просто погибли бы, поверив тебе. Всё, о чём говорили древние, проистекало из их опыта. Знаю, знаю, – Мария Владимировна подняла руку, – настоящие историки меня засмеют. А я вот вспоминаю нашу войну… тогда было не до сказок. Кто врал, тот долго не жил. Правда, одна только правда, ничего, кроме правды, – в этом был залог победы. Поэтому древним было очень трудно что-то именно выдумать. Как ты выдумаешь что-то о богах, если ты в них по-настоящему веришь? Поклоняешься Зевсу-громовержцу и сочиняешь всякие сказки про его похождения? – Но ведь никаких богов никогда не было, – пискнула Юлька. – Я, когда была маленькая, думала точно так же. А потом поняла – за всем тем, что мы считаем «выдумками», стояла правда, только мы её не можем пока понять. Ну вот как с этими исчезновениями, о которых уже говорила. Юноша оказывается в стране фей, проводит там ночь, возвращается – а в его родной деревне прошли десятки лет, все родные его умерли, его никто не помнит… Я вот считаю, что это про «чувствующих», про их способность менять временные потоки и возвращаться; а Николай Михайлович мой полагает, что я слишком много читаю не того, что надо. Так что, милая моя, запасаемся терпением и ждём. Что-нибудь да случится, непременно случится, не может не случиться. Да, кстати, – бабушка вдруг посуровела, – хочу тебе сказать, что твой дядя, наш недобрый знакомый гражданин Никаноров, пропал в неизвестном направлении. Ушёл в отпуск, да ещё и присовокупил две недели за свой счёт, уж не знаю, как уломал начальство… Он у тебя, случайно, туризмом не увлекался? – Н-немного… как будто… – Юльке стало не по себе. Дядя Серёжа никогда ничем по-настоящему не увлекался, кроме истории. Особенно – истории революции и Гражданской войны и всего того, что к революции привело. Но это Юльке было неинтересно, и бесконечных дядиных тирад, обращённых к её маме, Юлька никогда не слушала, пропускала мимо ушей. Мама тоже послушно кивала, но не более того. Дяде Серёже нужен был слушатель, а не собеседник, как говорила Мария Владимировна. – Само собой, – кивнула бабушка. – Он и так зол был как нечистый, прости Господи. Его из отдела Николая Михайловича-то перевели после того, как он милицию на нас навёл. – Милицию? – Юлька должна была бы испугаться, однако она не испугалась. – Милиция же только жуликов ловит? – Вот он и сказал, что мы жулики и есть, – сухо сказала Мария Владимировна. – Приехали сюда, на дачу… искали, ничего не нашли, конечно же. Извинились. Ну а гражданину Никанорову пришлось из отдела уйти. Ух, и злился же он! – И поделом! – горячо выдала Юлька. Дядю Серёжу ей было совсем не жалко. – Будет знать, как на людей клеветать! – Будет, будет… вопрос только, куда он после этого делся. – Так в отпуск поехал… – Никогда он ни в какие отпуска так надолго не ездил. Как правило, всё равно на работу ходил, просто не к девяти утра, а, скажем, к одиннадцати. У него ж никого не было, ни семьи, ни деток… Это было правдой. Какая-то «Татьяна» у дяди Серёжи имелась, и о ней порой с насмешкой упоминала мама, но не более того. Женат дядя Серёжа никогда не был и детей тоже не имел. – Вы думаете, бабушка, он… он туда отправился? – Юлька задрожала было, но взяла себя в руки. В конце концов, она не просто девчонка, она «чувствующая»! – Всё может быть. – А где у них машина? – Пуще глаза берегли, – усмехнулась Мария Владимировна. – Прятали лучше, чем Кащей смерть свою. Никак мы дознаться не могли. – Я! Я могу! – Юлька очень спешила, ей очень хотелось оказаться полезной. – Я же чую! Чувствую! – Верно, милая. Только на каком расстоянии? Юлька вздохнула и сникла. Да, верно. Несколько метров… – Но это ж я след машины учуяла! – решила не сдаваться она. – А когда она там стоит? Целая? – Не машину ты «учуяла», – строго сказала бабушка. – А её работу. Если аппарат выключен, это просто кусок металла. Разных металлов, если быть точной. Но попробовать стоит. Я поговорю с Николаем Михайловичем… И вновь Юлька оказалась в стенах того самого института, где окна были замазаны белым, словно в поликлинике, а на входе стояла настоящая охрана, не бабульки-вахтерши. Она тут уже всех знала. И бородатого Мишу в неизменном свитере, словно связанном из верёвок, и Пашу, высокого, худого, совершенно лысого и очень похожего на того самого Кащея из кинофильмов, и Станислава, толстого, смешного, в огромных очках, без которых он видел хуже, чем сова днём. Все они казались Юльке, несмотря на совершенно обычный их вид, тайными рыцарями загадочного ордена, вроде тамплиеров, про которых она только что прочитала в библиотеке Онуфриевых. Их связывала великая тайна, и они служили ей, словно своей Прекрасной Даме. …Но даже им Николай Михайлович не открыл всего сразу. Для начала сказал суховато, что «надо ещё кое-что померить при включённой схеме-один». «Схема-один» – это и была машина. Она пряталась где-то среди груды старой электронной аппаратуры, осциллографов, самописцев, усилителей и выпрямителей и прочего, названия коих Юлька не смогла даже запомнить. Где она стоит точно – Юльке не показывали. Она вообще сидела с завязанными глазами, а на плече у неё лежала рука Марии Владимировны. Рядом стоял и Игорёк – он, понятно, не мог пропустить такое. – Рассказывай, милая, что ты чувствуешь; всё, что в голову придёт, всё выкладывай. Нам всё важно. И Юлька старалась. Сперва, правда, она совсем ничего не чувствовала, так что даже обидно стало. Тоже мне, «чувствующая»! Сейчас её застыдят и прогонят – за неспособность. Потом стало чуть покалывать виски. Потом перед глазами заплясали огненные сполохи, словно смотришь на солнце, вернее, разом на множество солнц или ярких прожекторов, ездящих туда-сюда. Ещё потом они стали сливаться, соединяться, вытягиваясь вверх, так что получилось нечто вроде вертикального веретена. Юлька честно обо всём рассказывала, и люди вокруг молчали, только гудели электронные блоки. «Веретено» вдруг начало изгибаться, словно гимнастка, становящаяся на «мостик»; теперь это уже напоминало ворота, утолщение «веретена» сделалось чем-то вроде надвратного украшения – или фонаря, освещающего путь, вдруг пришло на ум сравнение. Пылающая огненная арка словно звала, манила – шагни, дерзни, открой путь! Противостоять этой тяге было совершенно невозможно. Юлька просто знала, что она должна сейчас это сделать, нет, обязана!.. Она соскользнула со стула. Уверенно, несмотря на завязанные глаза, пошла к пылающей арке. Мыслей в голове не было, за исключением одной – я могу пройти, и я пройду! – Стой! Ты куда?! – не своим голосом завопил Игорёк. Юлька ощутила, как её схватили за локоть, однако не остановилась, она вдруг сделалась очень, очень сильной, просто потащила Игорька за собой (и она знала, что вцепился в неё именно он). Тут уже закричали и взрослые. Но до арки оставалось совсем чуть-чуть. Всего ничего. И она должна была пройти. За аркой была темнота, но совсем не страшная. Это и впрямь было просто «отсутствие света», как в коридоре их коммуналки, где Юлька знала каждую половицу, каждый косяк, каждый шкаф и каждый отклеившийся кусок обоев. В этом коридоре было не встретить никаких приключений, ни страшных, ни опасных, никаких. И призраков в нём не водилось также. Вот такая же привычная домашняя темнота ждала её и за аркой. Юлька шагнула в неё, словно погрузившись в тёмное и тёплое ночное море. Она никогда не бывала на море, но почему-то не сомневалась, что оно должно ощущаться именно так. И было совсем не страшно. А ещё миг спустя тишина и темнота исчезли. Раздались звонки, так похожие на трамвайные, раздались голоса, тьма исчезла, хлынул свет, и Юлька, сдёрнув повязку с глаз, увидела просторную площадь, знакомый силуэт Петропавловки впереди, ещё более знакомый особняк Кшесинской по правую руку и могучий изгиб спины Кировского моста слева. Игорёк, правда, этот мост всегда называл Троицким. А за их спинами, там, где возвышался дом Игорька, дом, где жили профессор Онуфриев с Марией Владимировной и где – временно, конечно, – жила и она, Юлька, возвышался собор. Не особо выдающийся, не Исаакий и не Смольный, – деревянный. У собора толпилась куча народу, и одеты все были совсем не так, как привыкла Юлька: женщины в длинных, до земли, платьях и непременных шляпках или платках; мужчины в военной форме или военного же покроя сюртуках, но куда больше – простого люда в длинных… Юлька не знала, как называется такая одежда, длинные пиджаки, что ли? Многие в сапогах, но немало и в лаптях. Мимо особняка Кшесинской ползли тёмно-бордовые вагончики трамвая, крохотные, почти игрушечные, раза, наверное, в два меньше привычных Юльке. А рядом с ней застыл Игорёк. Правда, при этом озирался по сторонам, но делал это медленно, не спеша, словно выглядывая кого-то знакомого. И тут наконец до Юльки дошло, где они и что с ними случилось. Ноги у неё чуть не подкосились, она едва не упала – но всё-таки не упала. Тем более что Игорёк стоял хоть и подобно статуе в Летнем саду (правда, статуи не крутят головой и не осматриваются), но отнюдь не падал. – Ну что, допрыгалась? – сказал он вдруг и потащил её за собой – так быстро и целеустремлённо, словно точно знал, куда надо идти. – Говорил я тебе!.. – Ничего ты мне не говорил! – огрызнулась Юлька. На них оглядывались. Хотя Юльку бабушка Мария и нарядила в «приличное» платье чуть ниже колен, красное в белый горошек, и нарядные гольфы надеть упросила, однако Юлька выделялась из толпы как та самая белая ворона. Прежде всего тем, что была с непокрытой головой, – у Юльки всплыло в памяти словечко «простоволосая», кое она вычитала в каком-то историческом романе. А Игорёк уже тащил её прочь, не давая остановиться и осмотреться. Кругом всё было интересно, хотя, если честно, привычная площадь Революции ей нравилась больше, с её просторным сквером, зеленью и красивыми домами. Один, правда, был уж очень похож на пятиэтажки, что строились в новых районах, но всё равно. Тут же под ногами лежала неровная брусчатка, да ещё и с грудами конского навоза то здесь, то там. День был тёплый, всё зеленело, кружились мухи, рядом с собором вдоль Невы тянулись какие-то убогие одноэтажные здания; Юльке хотелось остановиться, заглянуть в устье улицы Куйбышева, где стоял их с мамой дом; но Игорёк молча и упрямо тащил её вперёд, на мост. Удивительно, но Юлька совершенно не боялась. Словно знала, что всё идёт так, как и должно идти. Они почти вбежали на мост. По нему ползли всё те же игрушечные трамвайчики, а на Неве внизу кишмя кишели суда и судёнышки, дымили трубы, пароходики тащили баржи, гребные лодки направлялись поперёк реки, словно их пассажирам не хватало времени добраться до моста. Если посмотреть вперёд, на другой берег, там всё было как и привыкла видеть Юлька: Мраморный дворец, череда красивых фасадов, что тянулись до самого Эрмитажа и Зимнего дворца; те же Ростральные колонны далеко справа, здание Биржи за ними; а вот Дворцовый мост какой-то непривычный, низкий, на множестве каких-то совсем приплюснутых опор[30], и по нему тоже ползёт игрушечный трамвайчик. – Скорее, – поторопил Игорёк. Он тоже крутил головой по сторонам, но не разглядывая диковинки и не пялясь на окрестности, а оценивая обстановку. Торопиться приходилось. В спину Юльке уже донеслось – «бесстыжая!». – Не обращай внимания и не оборачивайся! – зло прошипел Игорёк. – Одеты мы не по времени, понятно?