– Мы там были, Илья Андреевич… – Там… где «там», Федя? – У… у вас дома, Илья Андреевич. Петя Ниткин делал страшное лицо и пинал Федину лодыжку, но остановить друга уже не мог. – В городе Ленинграде. В тысяча девятьсот семьдесят втором году. Глаза Положинцева широко раскрылись. – Федя… дорогой… что ты говоришь?.. – Чистую правду, Илья Андреевич, – вмешался Ниткин. – И я там был тоже, и Константин Сергеевич с Ириной Ивановной… Илья Андреевич беспокойно пошевелился, но непохоже было, чтобы от узнавания. – Господа кадеты… я… не понимаю вас… наверное, моя рана… – Вам нет нужды от нас скрываться, Илья Андреевич! – со всей убедительностью, на какую был способен, выдохнул Федя. – В подвале корпуса вы поставили машину для переноса меж временными потоками. Когда в корпус ворвались… эти… ну, инсургенты, – мы, я то есть, Ирина Ивановна, Две Ми… то есть господин подполковник, Петя и ещё Костя Нифонтов, – мы все оказались случайно рядом с той машиной, а она работала. И потом стало темно-темно, а ещё потом… – А потом мы оказались в Ленинграде, – не утерпев, перебил друга Петя. – Май 1972 года. Вы ведь оттуда, да, Илья Андреевич? Профессора Онуфриева знаете? И господина Никанорова? У Ильи Андреевича Положинцева изумлённо открылся рот. – Дети… – прошептал он. – Мальчики… я, должно быть, брежу… Мне всё это чудится… – Не чудится, – строго сказал Ниткин. – И вы не бредите, господин наставник. Вы пришли к нам оттуда, заняли место учителя физики. Что было нетрудно – я посмотрел чуть-чуть, о-го-го куда наука продвинулась! Испытание помните? Формулу, что я на доске вывел? Увлёкся я, вот ведь какая история… формулу Шрёдингера написал, а её в нашем-то потоке ещё не вывели!.. Вы тогда ещё экзамен свернули быстро и мне «особое мнение» записали… Илья Андреевич только мелко тряс головой. – Боже, Боже… или с ума сошли вы оба, или с ума сошёл я… или у меня предсмертный бред… позовите… врача… и священника… не хочу уйти… вот просто так, без исповеди, без причастия… – Илья Андреевич!.. Но тот уже отворачивался от них, что-то бормотал неразборчивое; на губах пузырилась слюна. Фёдор спохватился первым, ладонью хлопнул по кнопке электрического звонка. Вбежала сперва пара – дежурные фельдшер с санитаром, следом подоспел и доктор. Илье Андреевичу быстро сделали какой-то укол, затем ещё один, и он словно забылся, задышал спокойнее; господ же кадет немедля из палаты выставили, безо всяких сантиментов. Возвращались к Пете Ниткину они на трамвае – сперва по Литейному до Невского, потом, на подошедшей «пятёрке», – мимо Гостиного Двора и Городской Думы до самой Дворцовой. Чуть не проехали, потому что всю дорогу горячо спорили. Феде казалось, что Илья Андреевич и в самом деле ничего не понял, страшно изумился, и это значит, что он самый обычный человек из их собственного времени, а никакой не «попаданец»; Петя не соглашался, полагая, что их учитель действовал «по инструкции», которая ни при каких обстоятельствах не позволяет ему раскрывать своё истинное происхождение. По мнению Пети, рана и нездоровье служили лишь прикрытием – потому что ну кто же ещё мог построить такую машину в корпусе, кроме как Илья Андреевич? Аргументы эти были Фёдору давно знакомы, и сейчас он лишь горько жалел, что не спросил у профессора Онуфриева насчёт их учителя физики. Наконец они оба устали препираться; Петя кашлянул, переводя дух, и первым предложил поговорить «о чём-то более полезном». «Более полезным» представлялись эсдеки. Фёдор согласился. И когда они уже подходили к подъезду Петиного дома и дворник в белом фартуке, с начищенной до блеска медной бляхой почтительно поклонился «молодому барину» (то есть Пете), Феде вдруг пришла в голову новая идея. – Вера должна предложить покушение, – вдруг сказал он, когда они с Петей поднимались по ковровой дорожке, покрывавшей ступени парадной лестницы. – Используя подземелья корпуса. Пусть сошлётся на нас. Мол, у меня брат там учится, всё облазал, всё знает, мне всё рассказал. Петя сосредоточенно молчал, покусывая нижнюю губу, – как показалось Фёдору, чуть ли не с досадой, что не он предложил такое. А потом просиял и едва не кинулся Фёдору на шею, ну точно девчонка. – Федя! Ты гений, Федя! Я всегда это знал! Фёдор покраснел. А Петя нёсся на всех парусах, тотчас принявшись развивать подхваченную идею: – Пусть она просто предложит. Этого уже будет достаточно – по тому, как эта компания отнесётся, уже многое можно будет понять! А если они согласятся… вот тогда, Федь, можно и в Охранное отделение бежать! Друг был совершенно прав. – Сам придумал? – с оттенком зависти спросил Петя, когда они, отпущенные тётей Арабеллой и Петиной мамой, укрылись наконец в библиотеке. Пришлось признаться, что нет. – Это в «Кракене» было, Петь. Капитан… – Неважно. – Петя поднял руку. – Я же тоже читал… – Он покраснел. – Ну, потому что Зина… С Зиной обсудить… – Тут Петя совсем смутился. – Но главное, что ты вспомнил, когда надо было, а я нет! – Да какая разница, – сказал великодушный Фёдор. – Теперь надо Вере всё объяснить… Сестру пришлось вызывать в корпус условным письмом. Сидели на жёстких дубовых скамьях в огромном вестибюле корпуса; Федя шёпотом излагал Вере их с Петей план. – Рискованно, – так же шёпотом ответила сестра, дослушав. – Рискованно, но… может получиться. Может, я не я буду! – А где сходка? И когда? – Тебе зачем? – насторожилась Вера. – Да так… вдруг тебя снова спасать придётся! – Не придётся, – помрачнела сестра. – Я теперь учёная. – Мало ли! – Ничего не мало. Нечего тебе туда соваться. – А я соваться и не стану. Как и в прошлый раз, послушаю. – Прошлый раз тебе, братец, повезло несказанно!.. Второй раз на такую удачу рассчитывать… да и как ты там окажешься? Они под твой отпуск собрание подгадывать не станут! – А ты сама подгадай, – пришла Феде в голову очередная гениальная идея. – Это как? – Да вот так! Так и скажи, имею, мол, сведения чрезвычайной важности, брат мой, дескать, нашёл обходной путь подвалами корпуса до самого государева дворца… – Хм… попытаюсь. Но ничего не обещаю, запомни! – Запомню, запомню. Только сделай, не тяни! У тебя связь с ними есть? – Через Валериана, – покраснела сестра. – А он… он… последнее время он… весьма настойчив, так сказать. – Этот хлыщ что, тебя поцеловать пытался?! – от всей души возмутился Фёдор. Вера нервно забарабанила пальцами по жёсткому подлокотнику. – Пытался, – призналась наконец. – Но мал ты ещё о таких вещах рассуждать! – Чего это мал?! С Валерьяном этим – фу, гадость! – Гадость. Так я не целовалась! – оправдывалась сестра. – В общем, попробую. Попытаюсь. Только скажи мне точно, что говорить… Инструкции Вере они разрабатывали вместе с Петей. Вышло аж три листа. Фёдор почте их не доверил, сестра зашла в корпус сама. – Что-то зачастила сестрёнка-то, а только гостинцы-то, как я погляжу, не носит? – усмехнулся один из дежурных дядек-фельдфебелей. – То ж разве дело? Господину кадету во младшем возрасте без гостинцев никак! Гостинцев Вера не носила, и Федя с досадой подумал, что это и впрямь могло вызвать подозрения. Хотя, конечно, с чего бы, но всё-таки… Вот только со сходкой никак не получалось. Чтобы второй раз удалось бы подслушать – нет, такой удачи не бывает. Федя даже не слишком расстроился, когда сестра сообщила, что собрание таки будет, причём здесь, в Гатчино; кузен Валериан, помыкавшись в Петербурге, перебрался поближе к родственникам, правда, жил всё-таки отдельно, снимая две комнаты у вдовы какого-то генерала. Вот там-то и собирались сейчас эсдеки, благо вдова, как сообщила Вера, была изрядно глуховата. «А я опять на рояле играть стану», – заканчивала сестра записку.