Я понял, что Миронова любит подсказывать не только учителям, но и соседям по квартире. Всем, кто старше ее. И главнее! Потом подошел брат, потому что Миронова назвала его по имени: — Передай маме, Михаил, что я приеду в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут. Потому что мы опоздали на электричку. Повтори слово в слово! — Ты приедешь в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут, — повторил брат Михаил. — Потому что ты опоздала на электричку. — Не я опоздала, а мы. Мы все опоздали! — строго поправила Миронова. — Повтори еще раз. Он повторил. На этот раз без ошибок, потому что она повесила трубку. Не сказала ни «целую», ни «до свидания», а просто повесила. Я понял, что Миронова умеет не только подчиняться, но и приказывать. Тем, кто моложе ее. В том, что брат был моложе, я почти не сомневался, хотя она и называла его Михаилом. И все же, чтобы проверить свою догадку, спросил: — Это твой младший брат? — Он моложе на один год и семь месяцев, — ответила Миронова. Острая наблюдательность и на этот раз не обманула меня. Как только Миронова отошла от аппарата, Покойник, не дожидаясь приглашения, сам бросился к телефону. Но его номер был занят. — Разве нельзя было в другое время? Разве можно так долго? — ворчал Покойник, крутя диск. И неожиданно заорал: — Мамочка, это я! Телефон был долго занят… Ты звонила дежурному? Какому? Ах, по городу? Его мама волновалась так, будто Покойник умер. Потом Покойник зачем-то сообщил, что мы на даче одни, то есть без взрослых. Тут уж голос его мамы стал так ясно слышен, будто она была не в городе, а на соседней даче. Покойник объяснил: — Нет, мы не сами… Нам Нинель разрешила! — Зачем? Зачем ты это сказал?! — Я дернул его за рукав. Но было уже поздно. Мама кричала, что она родила Покойника не для того, чтобы его потерять. Я вновь, как опытный детектив, мысленно представил себе их разговор, хотя не все слова из трубки до меня долетали. — Как ваша учительница могла это сделать? Ведь мы же ее предупреждали! — кричала мама. — Когда предупреждали? — удивился Покойник. И я еще раз понял, насколько лучше, если на родительское собрание идут не родители, а старший брат: Покойник не знал никаких подробностей. — Ну уж это последняя капля! — кричала мама, будто с соседней дачи. — Как это последняя? В каком смысле? — продолжал удивляться Покойник. Я понял, что его мама была среди тех, которые нападали на нашу Нинель. Глеб пригнулся так низко, как не пригибался еще никогда. — Иди! Твоя очередь! — сказал я с плохо скрываемой злостью. — Я потом… После тебя… Я могу после… — Еще бы: у тебя дома ведь никто не волнуется! Ты, конечно, заранее предупредил. Уж ты-то знал… Никто из ребят нас не понял. Но мы хорошо поняли друг друга. Глеб заранее знал, что мы поздно вернемся. Он сделал для этого все, что мог. И конечно, еще утром предупредил, чтобы его не ждали. — О Нинели Федоровне ты не подумал? — тихо, немного приглушив свой справедливый гнев, спросил я. И угрожающе, но шепотом, чтобы другие не услышали, добавил: — Скоро я выясню всё. Все мотивы! Зачем тебе было нужно?.. А? Потом объяснишь! А теперь звони. Как ни в чем не бывало! Иначе все догадаются раньше времени. Он колебался. — Звони, будто и у тебя дома волнуются! Он подчинился. — Мы тут… Я поздно… В одиннадцать… — сообщил он то, что его папа, сын писателя Гл. Бородаева, и раньше прекрасно знал. Я издали обдавал Глеба холодной струей презрения. Но так, чтобы эта струя не попала случайно в других, то есть чтобы мой взгляд не перехватили и не догадались о чем-нибудь прежде, чем я закончу расследование. Потом я узнал адрес Принца, записал его и набрал номер своего телефона. Он тоже был долго занят. «Может быть, и моя мама звонит дежурному? — подумал я. — А может, Костя разговаривает со своими приятелями? Или еще хуже — с приятельницами? Тогда я дозвонюсь не скоро!» Телефон был занят минут пятнадцать, не менее. Но и не более, потому что я проверил по часам, которые были на руке у Наташи. У меня тоже были часы, но я старался как можно чаще обращаться к ее часикам. Брал Наташину руку, подносил к своим глазам. Это были незабываемые минуты! Номер был занят, а я радостно улыбался. Все смотрели на меня с удивлением. — Если так долго, значит, это наверняка Костя, — стал объяснять я. — Мой брат! Именно он должен сбегать к родителям Принца. Хорошо, что он дома! Наконец я высказал Косте свою просьбу. — А Нинель Федоровна с вами? — спросил он таким тоном, как обычно не спрашивают об учителях. — И она тоже просит меня? — Да! — Я солгал. Но ради высокой цели! — Тогда я сделаю это немедленно. Передай ей приветик! И сообщи, что я буду ходить на все родительские собрания. Пусть почаще их созывает. Салют! Я мчусь к родителям Круглова!.. Круглов — это была фамилия Принца. Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что у всех стало хорошее настроение: мы уже не волновались за наших родителей, потому что они уже не волновались за нас. Моя мама не была так тяжело больна, как Наташина. Но я часто думал о здоровье мамы и папы. Однажды я услышал по радио, что долголетие часто получают как бы в наследство от родителей, от бабушек и дедушек. Одним словом, от предков. Это меня очень обрадовало: мои бабушки и дедушки — все четверо! — были бодры и здоровы. Значит, их дети, то есть мама и папа, тоже должны были прожить очень долго! Один дедушка был даже до того здоров, что лет десять назад развелся с бабушкой, которая тогда еще не была бабушкой в полном смысле этого слова и потому тоже смогла выйти замуж второй раз. Теперь дедушка (по маминой линии) приходил к нам в гости, как говорили, «с молодой женой», а бабушка (тоже по маминой линии) приходила со своим «молодым мужем», который был старше ее лет на пятнадцать. Мы всегда встречали их очень гостеприимно. Единственное, за чем приходилось следить, это за тем, чтобы бабушка с мужем и дедушка с женой не приходили в один и тот же день, то есть, как говорил Костя, чтобы не сталкивались. Я поинтересовался однажды своими прабабушками и прадедушками — оказалось, что они тоже жили на свете долго. Оставалось мечтать только о том, чтобы врач, выступавший по радио, оказался прав: я очень надеялся на наследственность! Еще я слышал о том, что дети переносят любые болезни гораздо легче, чем взрослые люди. И когда мама или папа заболевали, я огорчался из-за того, что болезни внутри семьи нельзя распределять по своему усмотрению: я бы с удовольствием принимал на себя их гриппы, ангины, спазмы сосудов. И даже камни, которые где-то откладывались у папы, я бы, не задумываясь, взял и отложил где-нибудь у себя. Я знал, что у взрослых от волнения повышается давление, сосуды сжимаются и происходит еще много такого, чего со мной никогда не случалось. В общем, мы вовремя позвонили! Все смотрели на меня так, будто хотели вслед за Наташей сказать: «Алик, спасибо!..» И хотя все наши родители были уже успокоены, мне показалось, что телефон мы использовали не до конца. — Давайте позвоним кому-нибудь из ребят! — предложил я. Начали с Парамонова. Это был человек лет двенадцати с половиной, не более. Восторженность была его яркой особенностью. Он мог сделать слона не только из мухи, но даже из комара. Я знал, что если позвонить Парамонову, он растрезвонит об этом звонке на всю школу. — Парамонов, — произнес я в трубку чуть приглушенным, таинственным голосом. — Привет тебе прямо со старой дачи! — Вы еще там? — А где же нам быть? — Потрясающе! С Нинелью Федоровной? — Нет, абсолютно одни. — Просто не верится! — Приезжай посмотри!.. — Одни в целой даче? — Да. Она полностью в нашем распоряжении. — Потрясающе! — Мы вернемся глубокой ночью. — Не может быть… — Позвони ко мне домой и проверь у родителей. Или к Покойнику. Уж родители не соврут! — Почему же так поздно? — Мы сидели в подвале. — Долго? — Четыре с половиной часа. А может быть, больше.