Внезапно глаза Глеба вспыхнули немыслимой радостью. Острая наблюдательность подсказала мне, что Нинель говорит ему что-то приятное. — Ага, понимаю… Хорошо, мы поедем. Раз вы разрешаете… Передать трубку Алику? Я выхватил трубку. Она была слегка сыроватой — так Глеб волновался. — Слушаю вас, Нинель Федоровна! Ах, ангина? Ладно, я помогу Глебу. Обещаю вам! Спасибо, что доверяете! Мне хотелось, чтобы Наташа Кулагина по ответам моим поняла: Нинель Федоровна именно меня попросила помочь Глебу, именно мне сказала, что доверяет. Чувство законной гордости переполнило мое сердце. — Какая у вас температура? — крикнул я весело: у меня было отличное настроение. Но сразу же спохватился и с тревогой добавил: — Надеюсь, что невысокая? — Тридцать восемь и пять, — сказала она. И повесила трубку. — Мы должны оправдать доверие, — сказал Глеб четко и громко. — Да? Ты считаешь? — промямлил Покойник. — Теперь уже надо ехать, — сказала Миронова. — Раз она сама позвонила!.. — Слушайте все внимательно! — скомандовал Глеб. — Электричка уходит в девять пятнадцать. Все за мной, чтобы не потеряться. Не отставайте! Куда я, туда вы!.. — Ты сказала как-то, что слава излечивает от робости и застенчивости, — прошептал я Наташе уже в вестибюле. — Верная мысль! Глеб опять излечился!.. — Очень жалко, — сказала Наташа. Мы вышли на улицу. Природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью… Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и хлюпала под ногами… «Это создаст нужное настроение, — думал я. — Ведь мы едем не развлекаться, а на место таинственного преступления!» — Пушкин любил осень, — сказал промокший Покойник. — Спрашивается: за что?.. Глава V, которая подводит нас буквально к самому порогу страшной истории Пока мы ехали в электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам под пальто прохладным ветерком, махала нам обнаженными ветками… Разве можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?! Но я все же настроился… Накануне я услышал по радио, что, оказывается, когда композитор Бородин умер, друзья закончили за него оперу «Князь Игорь». Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже на несколько идей сразу… Может быть, мне удастся закончить повесть Гл. Бородаева? Вдруг я сумею разгадать тайну, куда девался тот человек? И напишу вторую часть «Старой дачи». Я прочту ее на литературном кружке. И Наташа Кулагина запишет в свою тетрадку какую-нибудь замечательную новую мысль. «Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, — напишет она, — ни даже с Принцем. И вообще ни с кем!..» Я не знал, не мог даже предположить, что в тот день, в то самое обычное воскресенье… Но не буду забегать вперед, хотя мне очень хочется забежать. Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнес: — «Да здравствует солнце!» — сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним согласен. Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции, Наташа стала оглядываться. — Кого ты ищешь? — спросил я с тревогой. — Вон расписание… Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее! Чтобы мама не волновалась. — Она все еще не встает? — Нет, — сказала Наташа. — Сердце… Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают те же чувства, что ты. Эта мысль не дает покоя! — Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! — доложил я. — А потом в двадцать десять. — Нам надо в семнадцать! Мы успеем? «Нам… Мы…» Я готов был слушать эти слова бесконечно! — Идемте! — скомандовал Глеб. От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот день… Нет, забегать я не буду. Не буду! — За мной! За мной! — командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. — Только не отставать! Я его просто не узнавал. Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне нравилось: мы двигались, словно по лабиринту, — то сворачивая в лес, то шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять углублялись в лес… Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать следы. Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию. — За мной! За мной!.. — поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал. Наконец он остановился. И мы тоже. — Пришли! — сказал Глеб. Я взглянул — и увидел ее. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а другой прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была старой. — Ее покрасили, что ли? — спросил я у Глеба. — Нет, она всегда такая была. — «Тайна старой дачи» — это звучит? — спросил у меня Покойник. — Звучит. — А «Тайна новой дачи»? — Не очень. — Теперь понял? Знаешь, что такое авторский домысел? Принц Датский смотрел на Покойника с уважением. А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться вопросами, будто устраивал кому-то экзамен. — Почему не видно доски? — сказал он. — Какой? — спросил Глеб. — Мемориальной, конечно! «Здесь жил и умер…» — А он не здесь… — Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»! «Может, Покойник все-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы Н. К.? — подумал я. — Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?» Принц Датский продолжал смотреть на него с уважением. Я решил немедленно перехватить инициативу. — Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, — сказал я. — То, что написано в повести Гл. Бородаева, — это не авторский домысел. Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдем не по следам повести, а по следам преступления… Покойник притих. — На даче кто-нибудь есть? — спросил я у Глеба. — Дачники все уехали. — До одного?.. — прошептал Покойник. — Ну да, это же видно! — бодро ответил я. — В поселке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит. — А зачем нам кричать? — спросила Наташа. — О, не бойся! — воскликнул я. — Конечно, всякое может случиться. Но я… то есть мы тут, рядом. Все-таки исчез человек… «Если бы мне представился случай от чего-нибудь ее защитить!» — подумал я в ту минуту.