— Отмахиваться от успеха я тебе не позволю! Нудилка оторопела, ведь до этого я вдалбливала ей в голову не обольщаться, не выбиваться из образа. Однако все умные правила допускают и исключения из правил. Вскоре нас обеих, как некогда меня одну, пригласили в телестудию огромного, выпирающего небоскребами соседнего города. Почти ничего в студии не изменилось… «Оставайтесь с нами! Не уходите!» — заклинал ведущий гостей передачи и зрителей, расположившихся где-то возле домашних экранов. Казалось, никто с прошлого раза никуда не ушел и ничто никуда не исчезло. И уж безусловно, никто не намеревался уходить, услыхав о дуэте «Смешилка и Нудилка». Аплодисменты перед выступлениями следует непременно оправдывать… Нудилка принялась упрекать меня в том, что я высмеяла несчастного регулировщика, который так художественно регулировал на опаснейшем перекрестке. Но не упомянула, что этой своей «художественностью» он отвлекал водителей от дороги… и создавал аварийные ситуации. — Несчастный, как мне известно, сейчас среди гостей, — парировала я. — Прошу представиться! Несчастный приподнялся… Он был во фраке и с бабочкой. — Перед вами руководитель балетного шоу «Танцующий регулировщик»! Оказалось, что танцевать лучше на сцене, чем на перекрестке. Неужели еще недавно, до первого моего фильма, он купался не в лучах и прожекторах своего шоу, а в выхлопных газах? В это трудно поверить — вот я и напомню, как это происходило… Мое напоминание купалось не в прожекторах и не в выхлопных газах, а в громком успехе. — Ты мне открыла глаза! — призналась Нудилка той, чуть измененной, фразой, которую мы недавно произносили, но по иному поводу. — Ну а мэра ты почему лишила работы? — не сдавалось занудство. — Его из-за тебя больше не выбрали… — Он гарантировал избирателям выполнить их просьбы после выборов. А я призвала выполнить их до… Не после, а до! Бывший мэр в зале отсутствовал. Но вскочили его бывшие избиратели с заранее подготовленными мной лозунгами: «Не после, а до!», начертанными на просторных бумажных листах. — Надо, чтобы все мэры выполняли свои обещания до выборов, а не оставляли их на неопределенное после! Избиратели вновь бурно меня поддержали. — Ты мне раскрыла глаза! — повторила Нудилка то, что сделалось обязательным восклицанием в нашем дуэте. Оставалось раскрыть глаза брату Нудилки. Сие было отважным замыслом. Нудилка начала этот дерзкий эксперимент отрепетированным вопросом: — А почему ты, звезда, допускаешь, чтобы в твоей школе Выпендрилка сделалась примой? — Кого ты имеешь в виду? — задуманно не поняла я. — Выпендрилку… Какое ужасное прозвище! — Не хуже Нудилки. — Хуже, гораздо хуже… И чем Выпендрилка заслужила его? — Тем, что выпендривается. Выставляет себя напоказ… — Как выставляет? Вот так?.. Я стала демонстрировать, как Выпендрилка не замечает окружающих, как взбивает волосы, рассматривает свои руки и ноги… Зал надрывался. — Проведем голосование: можно ли дорогой выпендривания взлететь… до звезд? — предложила Нудилка, поскольку мне, звезде, предлагать это было нескромным. Зрители оставили Выпендрилку без единого голоса. Тот, ради которого мы затеяли этот номер, находился в зале среди гостей. Я никак не могла его отыскать. Вероятно, на нервной почве… — В пятом ряду, — подсказала Нудилка. Он не аплодировал, и глаза его не распахнулись, а, наоборот, запахнулись. Он напряженно задумался… О чем? Я нередко хочу проникнуть в чужие раздумья. Но нет ничего более тайного, чем затаенные мысли. А если я все сделала напрасно, не так? Я нуждалась в мудрости бабули. Сама я не могла догадаться, какой бы она дала мне совет… Нудилка же не одобряла такой сюжет, но пошла на звездном моем поводу. — Оставайтесь с нами! Не уходите… — попросил ведущий гостей, а также всех прилипших к экранам. И к нашему с Нудилкой дуэту… Но мы с Нудилкой оставаться уже не могли, потому что номер наш завершился. А кроме того… Как после первой телевизионной передачи, в которой меня открыли, бесшумно приоткрылась дверь, и так же осторожно, словно на цыпочках, в щель просунулась мама. Она, как и тогда, согнутым указательным пальцем поманила в коридор. Но уже нас обеих… Неужели на весь день отлучилась из адвокатской фирмы? Чтобы волноваться за стенами студии… Неужто без отдыха трепетала в комнате отдыха, где участники передач не отдыхали, а переживали свой успех или его отсутствие? Но там ждала нас не одна моя взволнованная мама, но и, как в тот исторический для меня день, прославленный режиссер. Тот самый, который превратил меня в звезду на земле… Он, продолжавший быть ребенком больше, чем сами дети, на этот раз был не в трусах и не в шортах, а успел натянуть брюки. Как о любви моей заподозрила общественность «Я был на краю пропасти!» — признавался режиссер раньше. То есть пребывал у пропасти в прошлом, но в нее не угодил. А тут впервые оказалось, что он находится на том страшном краю в данный момент. Я внимательно огляделась… Увидела паркет, а на нем — ковер, но пропасти не было. Чтобы мы не сомневались в его сообщении, режиссер достал из наружного кармана своей традиционной куртки почтовый конверт, а из конверта — письмо. Торопливо, в районе переносицы, нацепил очки и прочитал: «Ваша Смешилка, как мать Тереза, всем помогает, всех выручает. А не пора ли ей в кого-то влюбиться? На всякий случай посылаю свою фотографию». Дальше случилось невероятное: Нудилка вырвала фотографию из рук режиссера, разорвала ее на мельчайшие клочки и выбросила в мусорную корзину. Она так защищала интересы своего брата, будто брат ее мной интересовался. — Вы можете оградить Смешилку от этой фотографии и этого письма. Но как оградить от других — а по смыслу таких же! — писем, которыми завалена киностудия? Пришлось взять дополнительную сотрудницу для их прочтения… Как оградить Смешилку от напора поклонников, рвущихся на студию? Пришлось нанять и дополнительного охранника. — Они восхищаются моей дочерью не в том смысле, не как женщиной… — перекрыла режиссерский речевой поток мама. Подобное я уже слышала. Но сама-то предпочитаю, чтобы мной восхищались в том самом смысле. И возразила: — Почему не как женщиной? — Потому что об этом тебе думать еще рано. — Думать уже поздно — пора действовать! — отреагировал режиссер. Мама схватилась за сердце. Но не сдавалась: — Они поклоняются ее доброте, благородству. И конечно, таланту… Я же хочу, чтобы поклонники мои поклонялись не доброте, не благородству и даже не таланту, а персонально мне. — Любопытно, а как вы, популярнейший воспитатель и гуманист, реагируете на эти письма и несвоевременные, досрочные поклонения? — не без иронии осведомилась мама. — На официальном бланке отвечаю всем одинаково: «Несовершеннолетних ни с кем не знакомим!» — Это правильно! И морально, — согласилась мама. Они ненадолго обрели, как говорится, консенсус, что значит — взаимопонимание. А взаимопонимание между людьми самое ценное, как объясняла бабуля. И все-таки воспитатель и гуманист уточнил: — Но на чистое первое чувство Смешилка имеет право. Тогда бы мы, отвергая письма и прочее, оповестили общественность, что, как говорится, сердце ее занято. Однако она не влюбляется… Почему? — Вы ошибаетесь. Она влюблена! — оповестила пока что не всю общественность, а режиссера Нудилка. — Понимаю. Так можно сказать, потому что она влюблена в людей, о которых заботится, в своих зрителей… — И в моего брата! Мама опять схватилась за сердце. Режиссер себе, а не ей забросил в рот крошечную пилюльку и, не запив водой, проглотил. Видимо, от радостного возбуждения. — Влюбилась?! Ты уверена? — Как в том, что ее прозвище Смешилка, а мое — Нудилка. Она влюблена давно. И, простите за выражение, по уши! Я потрогала уши. А мама вскричала: