— Теперь, когда вы знаете, что ленту кто-то нарочно отклеил, есть ли у вас соображения, каким образом это могло произойти? По лицу Дирдре было заметно, что она предпринимает неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться. — Не торопитесь, — сказал Барнаби. — Ума не приложу, Том. Это рискованно… ведь бритва такая острая. Внезапно ей представились быстрые и проворные пальцы Дэвида, наклеивающие пленку на лезвие. — Что такое? — Ничего. — Прежде чем он успел повторить свой вопрос, Дирдре принялась импровизировать: — Я хотела сказать, отклеивать ленту в темноте было бы слишком опасно. И хотя до того, как подняли занавес, за кулисами и на сцене горел свет, сделать это все равно было бы невозможно, потому что могли заметить. — Кто пришел в театр сразу после вас? — Колин и Дэвид. — Вы сказали им, что всё проверили? — Сказала Колину. — Но если они были вместе, получается, вы сказали им обоим? Дирдре перевела взгляд на сухое молоко. — Вы помните, кто пришел следующим? — Признаться, нет. Пришли одновременно человек пять. Роза и Эверарды… и Борис. Все мои помощники явились к половине восьмого. — Кто-нибудь спросил, провели ли вы проверку? Барнаби понимал, что этот вопрос довольно бесполезен. Человек, который что-то сотворил с бритвой, в последнюю очередь захочет привлекать к себе внимание. Но он чувствовал, что этот вопрос задать все-таки необходимо. Дирдре помотала головой. — Вы отлучались со своего места? — Да. Я спустилась в гримерные и объявила, что до начала остается пятнадцать минут. Потом привела из буфета своих помощников и сходила встретить отца. Это было уже после восьми. Он опоздал. Вспомнив об отце, она приподнялась и сказала: — Теперь все, Том? Он ведь ждет… — Один момент. — Дирдре неохотно села. — Вам нравился Эсслин, Дирдре? Она задумалась в нерешительности, потом ответила: — Нет. — У вас есть предположения, кто мог это сделать? На сей раз она ответила сразу: — Нет, Том. Честно говоря, я думаю, что он никому особо не нравился, но не убивать же из-за этого. Верно? В ее вопросе прозвучала отчаянная мольба, как будто Дирдре надеялась услышать, что полиция ошиблась и истолковала произошедшее неверно, а лента отклеилась сама собой. Но Барнаби так и не успел произнести неутешительного ответа. В дверь постучали, и полицейский, находившийся при теле, просунул голову в гримерную и сказал: — Прибыл доктор Буллард. Тем временем за соседней дверью, на складе декораций, актеры понемногу начали оправляться от потрясения. Естественно, у одних это получалось быстрее, чем у других. Но приглушенный шепот, печальные взоры и значительные покачивания головой остались позади. Пришла очередь высказываться о произошедшем, хотя и с осторожностью, из уважения к Китти и ее горю. Не сказать, чтобы оно сильно выражалось. Китти сидела на верстаке, вызывающе глядела на Розу и раздраженно постукивала ногой. Бывшая миссис Кармайкл, разинув рот, непрерывно рыдала. Ее макияж теперь напоминал тёрнеровский закат[66]. «Можно подумать, — шепнул Клайв Дональду, — будто овдовела она, а не Китти». Эрнест, который уже сто лет назад мог пойти домой, остался при ней. Джойс, чьи окровавленные одежды вместе с испорченным платьем Калли были спрятаны за ширмой, сидела, держась за руку дочери и накинув мужнино пальто. Калли завернулась в кусок марли длиной в несколько ярдов, который нашла в корзине. Николас, не сводивший с нее глаз, подумал, что она похожа на воплощение Нефертити. Всех присутствующих оперативно обыскали, и хотя прошло это быстро и без малейшего пристрастия, как досмотр в аэропорту, Гарольд страшно разобиделся и пригрозил, что напишет жалобу в парламент. — Если у человека хватило глупости перерезать себе горло, — возмущенно воскликнул он, — я не понимаю, чего хочет полиция, подвергая моих людей такой унизительной процедуре? Никто из его людей не возразил против обыска, но все они также сомневались в необходимости подобных мер. — Совершенно не понимаю, — сказал Билл Ласт, бывший Ван Свитен, — зачем было запирать мужскую гримерную. У меня там ключи от машины. И бумажник. И все остальное. — Точно, — подхватил заядлый курильщик Борис, у которого все сигареты остались в гримерной. — Не понимаю, зачем им вообще нас допрашивать, — посетовал Клайв Эверард. — Ведь не мы ответственные за проверку реквизита. Во всем виновата Дирдре. Она просто зачем-то отклеила ленту. А назад приклеить забыла. — Обычное дело, — сказал его брат. — Никакое не обычное, — со злостью возразил Дэвид Смай. — Дирдре очень толковая. — Правильно, — вмешался Николас. Китти, видевшая, как Дирдре уводил Трой, сказала: — Она там у них уже черт знает сколько времени. По-моему, это подозрительно. — Нехорошо такое говорить, — возразил Эйвери. — Ну правда. По-моему, превратности судьбы должны пробуждать наши лучшие качества. — Невозможно пробудить то, чего нет, — сказал кто-то из Эверардов. — Сволочь какая, — сказала Китти. Но всем им, за исключением одного, пришла в голову одинаковая мысль. Было бы хорошо, если окажется, что Дирдре допустила оплошность. И проблема разрешится. К тому же не самым неприятным образом. А вполне достойно и прилично. Тогда всем можно будет переодеться и разойтись по домам. Но надеяться на это не приходилось. Весь кипя от уязвленной гордости, на склад декораций ворвался Гарольд, не пожелавший покоряться принудительному заточению. — Я только что поговорил с тем недоумком, который караулит в фойе. Спросил, из-за чего с нами обращаются в такой тиранической манере и зачем перегородили половину моего театра, но он не ответил ничего вразумительного. Пробормотал, что в подобных случаях нужно охранять сцену, а когда я поинтересовался: «В каких таких подобных случаях?», он сказал, что мне следует обратиться к старшему инспектору. «Проще сказать, чем сделать, дружище», — ответил я. Том сейчас на сцене, — продолжал он, осуждающе глядя на жену старшего инспектора, — в компании какого-то незнакомца, который кромсает на куски — кромсает на куски великолепный камзол из синей парчи. Вдобавок еще и Джойс перепачкала свой костюм, так что можно представить, какими будут мои убытки. — Таков театральный бизнес, — сказал Тим. — Начать спектакль Моцартом, закончить «Гибелью богов». — А когда я спросил Тома, что он вообще творит, он велел мне не мешать и идти ждать вместе с остальными. И какой-то мерзкий рыжий парень чуть ли не насильно отвел меня сюда. Чего я терпеть не могу, так это бесцеремонности. Гарольд обвел взглядом окружающие его недоуменные лица, одно из которых просто поражало буйным изобилием красочных оттенков. — Что с Розой? — спросил Гарольд. Наверху Джордж Буллард склонился над телом, и Барнаби наблюдал за ним — что, впрочем, доводилось ему делать неоднократно, гораздо чаще, чем хотелось бы. — Ну что ж… Причина смерти довольно очевидна. К патологоанатому не ходи. — Это точно. — Но случай из ряда вон выходящий. Перерезать себе горло на глазах у публики. Конечно, актеры любят выставлять себя напоказ, но ведь всему есть границы. По крайней мере, насчет времени смерти сомнений нет. Он был пьян или под воздействием наркотиков? — Нет, насколько мне известно. — Ладно, вскрытие покажет. — Доктор поднялся, отряхнул колени и закрыл чемоданчик. — Можешь его забирать. — С криминалистами проблема. Дэвидсон на своем масонском собрании. Фентон отдыхает на Сейшелах… — Вот как? — Буллард вопросительно взглянул на Барнаби. — Стало быть, это не так просто, как кажется? Удачи тебе. — Погоди, Джордж, не мог бы ты взглянуть на мистера Тиббса? Это отец девушки, которую я только что допрашивал. Сидит наверху, в буфете. — А что с ним? — У него душевное расстройство. Боюсь, то, что произошло сегодня вечером, может… ну… окончательно его подкосить. Он выглядел совершенно ошалевшим. — Я, конечно, взгляну, Том, но у меня при себе нет ничего, что бы ему дать. Лучше свяжись с его лечащим врачом. Боже! Это еще что? Раздался страшный вопль. Чудовищный, душераздирающий вопль, исполненный отчаяния и горя. Потом послышались стремительные шаги, и через открытую дверь они увидели Дирдре, которая пронеслась мимо них по направлению к фойе. На улице по-прежнему шел дождь. Леденящие иглы дождя пронизывали даже самую толстую ткань, не говоря уже о легкой летней рубашке и хлопковых брюках. (Свой льняной пиджак он забыл взять.) Дирдре вслепую, с перекинутым через руку пиджаком, выскочила на улицу и натолкнулась на молодого полицейского в плаще и шлеме, который промок до нитки, выполняя свой долг. Он удержал ее за руку. — Извините. Никому нельзя выходить…