— Попросить их о помощи? — Они сами разберутся, что делать. Эрнест с по-прежнему неуверенным видом ушел. За кулисами к тому времени уже столпились актеры и сценические рабочие. Барнаби с некоторым облегчением заметил, что его жена сбросила с себя жуткое оцепенение и теперь плакала на плече у дочери. Вернулся Колин, и старший инспектор попросил его принести коробку или хозяйственную сумку и что-нибудь, чем накрыть тело. Колин вытряхнул электрические провода из обувной коробки и подал ее Барнаби, который накрыл ею бритву, лежавшую рядом с правой рукой Эсслина. Нашлась какая-то занавеска, и Барнаби накрыл труп, обойдя еще вытекавшую наружу кровь. Она образовала большое пятно грушевидной формы, похожее на перевернутую карту Африки. Занавеска, разрисованная радугами, воздушными шарами и веселыми медвежатами, выглядела чудовищно неуместно. Барнаби снял с гвоздя ключ от мужской гримерной, спустился вниз (неотступно сопровождаемый Гарольдом), запер ее и вернул ключ Колину. — По-моему, вы много на себя берете, — сказал Гарольд. На фоне напуганных и удрученных лиц его лицо выделялось живым негодованием. — Для чего это все, Том? Все это… — сказал Колин и помахал ключом. — Конечно, произошло страшное событие, но ведь это несчастный случай… — Вероятно, вы правы, — ответил Барнаби. — Но пока не сложится ясная картина, имеет смысл предпринять некоторые меры предосторожности. — Должен сказать, я не понимаю зачем, — возразил Гарольд. — Устроили какую-то показуху. Раздаете распоряжения, бегаете туда-сюда, запираете входы и выходы. Кем вы, черт побери, себя возомнили?! — Сейчас я собираюсь обратиться к зрителям, — продолжал Барнаби. — Объяснить, что происходит. Постараемся не задерживать их слишком долго. — Ни к каким зрителям вы не обратитесь! — вскричал Гарольд. — Обращаться к зрителям могу только я. Это мой театр. Я здесь главный. — Отнюдь нет, Гарольд, — холодно, каким-то чужим голосом ответил старший инспектор. — До дальнейших распоряжений главный здесь я. Прошло полчаса. Прибыла полиция. Зрители сообщили свои фамилии и номера телефонов и, за исключением одного, разошлись по домам гораздо более взволнованными, чем пришли, — ведь в первый раз, как сказал один пожилой джентльмен, застегивая пальто, состоялась в своем роде премьера. Одному из обеспокоенных родителей, ожидавших своих детей-старшеклассников снаружи, чтобы отвезти их по домам, разрешили войти в театр и присутствовать при допросе в женской гримерной, где подростков мягко расспрашивали о том, что они видели. Были записаны регистрационные номера автомобилей, припаркованных на стоянке и прилегающих улицах, а возле главного входа под проливным дождем поставили полицейского. Другой полицейский сидел на сцене, на троне императора Иосифа, под цветастым балдахином. В буфете Дирдре пыталась заставить своего отца выпить кофе. Когда опустили занавес, она сразу кинулась к нему, с ужасом увидев, как он таращит глаза и неистово машет руками. Его колени тряслись, и он переступал ногами, словно закусившая удила лошадь. Окружающие или не обращали на него внимания, или глядели с сочувствием, или, как подростки, сидевшие с ним в одном ряду, истерически смеялись. Дирдре, по бледному лицу которой от жалости текли слезы, постепенно удалось более или менее успокоить его. Он дернулся и пролил кофе на диван. Дирдре ласково разговаривала с ним, пытаясь подбодрить, а он пристально смотрел ей через плечо. Наконец он издал глухой невнятный звук. Вдруг дверь отворилась и вошел молодой мужчина с рыжими волосами и энергичным лицом. На нем были спортивная куртка и брюки, покрытые безобразными темными пятнами. — Вы мисс Тиббс? Старший инспектор хочет с вами поговорить. — Извините, — сказала Дирдре. — Я не могу оставить своего отца одного. — Это не обсуждается, мисс. — Ладно. Дирдре нерешительно поднялась. Она подумала, почему бы старшему инспектору не переговорить с ней в буфете, но быстро поняла, насколько это глупая идея. Ей меньше всего хотелось, чтобы при отце, который наконец-то немного успокоился, ей задавали вопросы, напоминающие о кровавой развязке спектакля. — Может быть, вы с ним побудете? — Простите, не могу. — Трой придержал дверь и успокаивающе добавил: — Ничего с ним не случится. Не волнуйтесь. Дирдре почувствовала себя немного увереннее, когда вошла в женскую гримерную и поняла, что под старшим инспектором подразумевался Том. Она спросила, надолго ли он ее задержит, потому что она хочет поскорее отвести отца домой. — Не дольше, чем необходимо, Дирдре. Но чем быстрее мы разберемся с этим происшествием, тем лучше. Уверен, вы всячески готовы нам помочь. — Ну… конечно, готова, Том. Но я просто не понимаю, как могло случиться подобное. На репетициях все получалось безупречно. — Когда вы проверяли реквизит? — Перед самым началом. Примерно в двадцать минут восьмого. — И лезвие было заклеено? — Конечно. Иначе я бы… — она замолчала и вытаращила глаза. — О боже… вы хотите сказать… — в ее взгляде смешались ужас и недоверие. — Хотите сказать… — Что, по-вашему, произошло? — Ну… наверное, лента оказалась слишком тонкой. Или порвалась. — Боюсь, нет. Ее полностью отклеили. Дирдре вновь произнесла: «О боже» — и закрыла лицо руками. Спустя некоторое время она подняла глаза и сказала: — Кто мог совершить такое страшное дело? Барнаби мгновение подождал и спросил: — Где находился поднос, на котором лежала бритва? — На реквизиторском столе. С самого дальнего краю. Ведь его выносят на сцену только один раз. В самом конце. — За кулисами обычно довольно темно? — Да. Конечно, какой-то свет проникал со сцены. А при мне была лампа. Чтобы видеть текст пьесы и знать, когда подавать сигналы на смену освещения. Не то чтобы в этом возникла необходимость. Тим все сделал по-своему. Он уже много лет грозился, но никто не думал, что он когда-нибудь осмелится. — Вы видели, чтобы кто-нибудь в течение спектакля трогал поднос или вертелся возле реквизиторского стола? Дирдре помотала головой. — Или чтобы к столу подходил кто-нибудь посторонний? — Нет. Но тогда у меня были другие заботы, Том. В «Амадее» почти тридцать сцен. У нас нет ни секунды на посторонние размышления. Конечно, к столу подходила Китти. И Николас. Он сидел там какое-то время после своего последнего выхода. — Расскажите сначала о Китти. — Ну… вы наверняка видели, что произошло во втором действии. Не знаю, как это смотрелось из зала… — Просто кошмарно. — Я хотела остановить спектакль, но Колин не согласился. Когда Китти вышла за кулисы, она едва стояла на ногах. Я посадила ее у стола. — Заметив, что Барнаби насторожился, Дирдре поспешно добавила: — Но она просидела недолго. Я спустилась в гримерную принести ей воды и аспирин… — И надолго вы отлучились? — На несколько минут. Сначала я не могла найти аспирин… Потом не могла открутить крышку… Потом мне пришлось сполоснуть кружку. Потом я запаниковала. Можете вообразить? — Барнаби кивнул, вообразив все это очень живо. — Когда я вернулась, Китти у стола не было, и я нашла ее в туалете. — Как она отреагировала на случившееся? — Она страшно разозлилась. Была в бешенстве. Она… ну, она много ругалась. Потом сказала: «Если он меня еще хоть пальцем тронет…» — Дирдре замялась. Она посмотрела по сторонам, на расставленные повсюду флакончики, жестянки и пышные букеты, а также открытку с надписью: «Удачи!» и изображением черного кота, который явно не исполнил своего предназначения. — Извините, Том… Не помню, что она сказала после этого. — Дирдре! Дирдре обвела взглядом банки с кофе, сахарозаменителем и сухим молоком. — Посмотрите на меня. Она взглянула на него с робостью и мольбой. — Мы ведь расследуем не какой-нибудь розыгрыш. — Нет, конечно… — Ну так что сказала миссис Кармайкл? Дирдре проглотила комок в горле и сделала глубокий вдох. — «Если он меня еще хоть пальцем тронет…» — окончание фразы она невнятно прошептала. — Говорите громче. — «…я его убью». Но она не собиралась этого делать. — Дирдре подалась вперед. — Я знаю, не собиралась. Ведь люди постоянно такое говорят, правда? Матери говорят такое детям прямо на улице. То и дело слышишь. Но это ничего не значит, Том. И ведь она беспокоилась из-за ребенка. Она сильно ушиблась об арку просцениума. — Куда она направилась, когда вышла из туалета? — Обратно за кулисы. Джойси принесла ее набрюшник. Я пошла следом. Уверена, она больше не подходила к столу. — У вас есть предположения, почему Эсслин так себя вел? — Нет, я этого совершенно не понимаю. До антракта все было хорошо. — Вы не слышали никаких сплетен? — Сплетен? О чем? — Возможно, о любовнике? — Как можно, что вы? Ведь Китти беременна. «Ну и народ», — подумал сержант Трой, кладя ручку на блокнот, который он позаимствовал у полицейского, дежурившего у входа. Сначала этот безумный старикан, теперь его плоскогрудая дочь, которая думает, что если женщина залетела, то на ней появляется вывеска: «Посторонним вход запрещен». А ведь на самом деле только в такую пору женщина может вести самый что ни на есть свободный образ жизни, не опасаясь, что впоследствии ей придется расплачиваться по счетам. Он прикрыл губы тыльной стороной ладони, чтобы скрыть невольную усмешку.