Еще год спустя девушки уехали в Сочи. Вернулись спустя две недели с кучей сувениров, ровным темным загаром и выгоревшими волосами. В день, когда их встретили юноши, каждая почувствовала на себе оценивающий взгляд. Как раз тогда отношения Ксюши с Тарасом сдвинулись с мертвой точки. Тарас во многом казался в их компании будто чужим. Он начинал как танцовщик благодаря своему упорству, но даже его не хватило для осуществления мечты. В конце первого курса он, не сказав ни слова, перевелся на другую кафедру, начав свое становление концертмейстером. Тогда они с удивлением узнали, что за плечами юноши музыкальная школа с отличием, а сам он великолепно играет на скрипке. С тех пор всякий раз, когда ребята собирались у кого-то дома или на даче, Тарас устраивал для друзей маленький концерт, а все они сидели, словно завороженные, вслушиваясь в переливчатые звуки струн. Ксюша же всегда твердо шла к своей цели, не слушая окружающих. Ей говорили, что танцы не для нее – она упрямо приходила на каждое занятие, не пропустив ни одного. Ей говорили, что у нее нет таланта – она оттачивала движения до потери сознания. Ей говорили, что у нее не получится – она доказывала обратное. К концу третьего курса стало ясно, что та, кого всегда недооценивали, неожиданно даст фору большинству сокурсников. Нина Леонидовна тогда лишь скривила губы, не желая признавать собственных ошибок, но свое отношение к студентке поменяла. А сама Ксюша все так же не обращала на шепотки внимания, прислушиваясь лишь к самым близким людям. Нике всегда было завидно, как двое таких вроде бы разных людей смогли найти общий язык. Хотя, в общем-то, не такими уж разными они были. Куда более разными были Ира и Глеб: всепоглощающий огонь и спокойная вода. Раньше ей казалось, что Глеб будто бы сдерживает характер Иры. Рядом с ним она всегда казалась спокойнее и искреннее, хотя даже тогда Ника могла точно сказать, где заканчивалась она настоящая и начиналась фальшивая маска. Но первый раз они расстались относительно тихо, хотя Глеб не переставал ей восхищаться – это было видно. Видно и больно. Потому, когда внезапно они снова сошлись, стало немного легче. Словно именно так и должно было быть, словно, останься Глеб свободным, рано или поздно она бы не выдержала и сдалась, разрушив дружбу сразу с двумя дорогими ей людьми. А потом между ними случилась та ссора, и Ника окончательно потерялась в собственных наблюдениях. Она никому не рассказывала о том случае. Был поздний вечер, они с Ирой задержались в академии до темноты, и, когда к ним в гримерку неожиданно ворвался Глеб, хлопнув дверью, они обе вздрогнули. Только позже Ника вспомнила, что Ира тогда удивленной не выглядела, как если бы ждала и жаждала увидеть Глеба таким. Он не был зол – он был в бешенстве. Синие глаза, щурясь, глядели на Ирину с таким неверием и отвращением, что это казалось каким-то наваждением. Глеб, всегда спокойный и дружелюбный Глеб, который превозносил Иру, защищая ее от любых нападок и слухов, тогда походил на разгневанного зверя, которого загнали в угол. Все его обвинения она выслушала молча. А потом подтвердила каждое – спокойно, как нечто само собой разумеющееся. За все время их знакомства Ника особо четко поняла одно: единственное, чего Глеб никогда не простит – предательство. Она не знала, была ли на самом деле та измена, о которой он говорил, или Ира просто решила избавиться от надоевшего ей молодого человека и согласилась с очередными слухами. Не знала, о чем он думал, когда глядел на нее с ненавистью, проникающей под кожу дрожью. Не знала, насколько испугалась Ира и испугалась ли вообще, когда он подлетел к ней, прижал к стене одной рукой и ледяным тоном заявил, чтобы она не попадалась ему на глаза, иначе он за себя не ручается. Доказательством его слов стал удар в стену совсем рядом с ее лицом, отчего на костяшках расцвели кровавые следы, а на прошлогодней штукатурке остались едва заметные выбоины с алыми всполохами. Когда он вылетел за дверь – также резко, как и появился – к ним осторожно заглянули любопытные студенты, ставшие невольными свидетелями. Ника быстро выгнала всех, заперла дверь, оглянулась. И только тогда заметила, что Иру бьет дрожь. Крупная, болезненная, от которой подрагивает все тело, а ноги не слушаются. У нее на глазах Ира сползла по стене на пол рядом с оставшимся следом от удара и тихо завыла, пытаясь хоть немного заглушить рыдания. Вспоминая об этом сейчас, Ника не смогла бы точно сказать, понимала ли Ирину Митрошину хоть когда-то. Впоследствии она прокручивала ту сцену в голове еще много раз, но так и не поняла, чего ради нужно было приносить Глебу столько боли. Почему нельзя было расстаться мирно, как в первый раз? Неужели так было лучше? Или ей просто не хотелось делиться ни одним из парней, что за ней ухаживали? На самом деле, вероятно, в этом и крылась причина. Ире всегда всего было мало. Она могла манипулировать, могла лгать, притворяться, плести интриги – все ради поставленной цели, насколько бы маленькой эта цель ни была. Глеба она тогда избегала целую неделю, опасаясь попасть под раздачу. Но юноша казался таким же, как всегда, и в конце концов поймал ее после очередной пары, тихо попросив перестать от него шарахаться. Утаить от друзей все обстоятельства той ссоры было решением Ники. Слухов избежать в любом случае не вышло, но хотя бы так она могла не дать воспоминаниям причинить еще большую боль тем, кто был ей близок. Впрочем, ее саму от боли это не спасло. Звонкая трель мобильника отвлекла ее от созерцания светлеющего неба. С непонятным даже ей самой равнодушием Ника бросила взгляд на экран телефона. - Ксюш. - Не спишь? – сипло спросила Ксения. Ника что-то невнятно пробурчала. – Я всю ночь не спала. - Я тоже. Они помолчали. Обе понимали, что любые слова утешения сейчас будут бессильны и только усилят и без того гнетущее чувство утраты. Но хотя бы так, в молчаливой поддержке друг друга, становилось немного легче. - Ксюш, как мы дошли до такого? - Ты о чем? Как объяснить ей все так, чтобы не напугать еще больше? Чтобы самой окончательно не сойти с ума от страха? - О просмотре. Об убийствах. Чем мы все это заслужили? Ксюша тяжело вздохнула в трубку. - Ты тоже заметила, да? Что это не просто случайность? - Это игра на выбывание, – ответила Ника. – Вот только зачинщика этой игры мы не знаем. - Мне все больше кажется, что это кто-то из наших близких. Если бы она сейчас призналась, что ее саму такие подозрения мучают уже давно, что бы та ей сказала? - Догадалась? - Не трудно было понять, что этот псих должен знать, где все мы живем. Кандидатов остается не так уж и много. Ника мысленно вернулась к вороху имен, которые перебирала всю ночь, как украшения, в попытке понять, подходит человеку ярлык убийцы или нет. - Ник... что нам делать? – в трубке послышался сдавленный всхлип, и, перехватив мобильник, Ника с удивлением поняла, что и сама тихо плачет. – Что теперь делать? Что делать?.. Забыть? Идти дальше? Танцевать, учиться, работать, встречаться с друзьями, любить, завести семью и детей, сохранив в памяти все хорошее, что было когда-то? А получится ли?.. - Жить, Ксюш, – шепотом отозвалась Ника, до конца не веря в эти слова. – Просто жить. Глава девятнадцатая Часы до полудня Ника не запомнила. Разговор с Ксюшей, как ни странно, придал ей решимости действовать. Поселившийся под кожей страх ощущался по-прежнему, но будто бы притупился, утих под силой ее воли. Если ее выводы верны, то все дело в просмотре. Все ниточки ведут к нему, а раз это так, то она сделает все, чтобы никто из ее близких больше не пострадал. Кое-что, впрочем, оставалось для нее загадкой. Потому, дождавшись сколько-нибудь приличного для звонка времени, она набрала Глеба. Он ждал ее у подъезда спустя час – такой же собранный и невозмутимый, как и прежде. Данное вчера слово он, видимо, решил держать до конца, а Ника вдруг поняла, что ночью не смогла толком подумать о случившемся между ними – боялась в это поверить. А сейчас вот он – сильный, искренний, заботливый. Настоящий. Может быть, все же?.. - Куда мы сейчас? – тихо поинтересовался Глеб, вырывая ее из плена мыслей. – Репетиций сегодня не будет, завтра только. - Все равно в академию, – ответила Ника, обойдя его и слегка задев плечом. По коже побежали мурашки. – Нужно найти этого Виктора. - Виктора? Того, который вроде бы поклонник Иры? Зачем? - Я вчера говорила со следователем, они его тогда так и не допросили. - После вчерашнего, думаю, эту ошибку исправили. Ника согласно кивнула. - Наверняка, но мне интересно, что он рассказал. - Думаешь, он мог что-то заметить? – прищурился Глеб, сворачивая следом за девушкой к метро. - Надеюсь на это. Вопреки ее ожиданиям он не стал ее отговаривать, только молча спустился в переход и шагнул в вагон. Всю дорогу они молчали. Ника глядела в окно, почти не замечая убегающих по тоннелю проводов, и изредка ловила взглядом отражение Глеба в стекле. Он смотрел на нее с тревогой: ее желание разобраться во всем определенно приносило ему беспокойство. - Ты в порядке? – мягко спросил юноша, когда они вновь оказались на улице. Ника грустно улыбнулась. - Не думаю, что после всего хоть кто-то из нас будет в порядке. Но... знаешь, я всю ночь об этом думала. Поняла, что едва ли они хотели для нас такого: чтобы мы переживали, плакали, винили себя. Все всегда может измениться, и неважно, сколько времени для этого потребуется. Может, год, месяц, день, даже час или всего лишь секунда. В конце концов, нам не остается ничего другого, кроме как жить дальше. А раз это так, то стоит прожить эту жизнь таким образом, чтобы все было не зря. - Когда родители разводились, мне казалось, что все вокруг рушится, – вдруг сказал Глеб. Ника удивленно на него покосилась. – Но как раз тогда отец сказал мне одни слова. «Даже если кажется, что сил идти дальше нет, что все от тебя отвернулись, и ты остался один, всегда помни, что солнце все еще с тобой», – встретившись с ней взглядом, Глеб криво улыбнулся, хотя синие глаза оставались печальными. – Помни, что солнце всегда будет с тобой. Ника улыбнулась, чувствуя, как заалели щеки. Среди мыслей упорно бился один вопрос: догадывался ли он, что в ее жизни солнцем давным-давно стал он сам?.. Повисшая вновь тишина больше не казалась удручающей или вымученной. Вдвоем они вошли в академию, поднялись к уже знакомой кафедре балетмейстеров. Вышедший из аудитории им навстречу молодой человек пояснил, что Виктор Рогов скоро освободится – наступило время обеденного перерыва.