Мальнев внимательно ее слушал, пока остальные изумленно смотрели на подругу. Только Глеб не выглядел удивленным, и следователь про себя подумал, что парень с девушкой определенно стоят друг друга. - И только на основании того, что Ирину отравили, вы решили, что это инсценировка сцены из спектакля? – уточнил капитан. - Я знала, что этого слишком мало для подозрений. Но Ира однажды играла эту партию. Капитан мгновение подумал, обернулся, посмотрел на тело Тани и вновь повернулся к Нике. - На самом деле у Ирины на руке были две маленькие ранки, как от укуса. Но получила она их уже после смерти. До ваших слов, Вероника, мы не знали, имеют они отношение к делу или же нет. - Имеют. Потому что смерть Тани – это тоже инсценировка. На первом курсе она играла Джульетту во втором составе. В пьесе героиня закалывает себя кинжалом. - Я тоже учился в школе, спасибо, – не сдержался от упрека Мальнев. Нервов определенно не хватало, и он с завистью покосился на внешне невозмутимого Глеба. – Вот только здесь у нас точно не самоубийство. - Ник, ты же не хочешь сказать, что это какой-то психопат орудует? – пролепетала Лена. – Так ведь любой может быть следующим! - Не любой, – впервые за весь разговор произнес Глеб. – Должна быть причина, почему погибли именно Ира и Таня. - Согласен. Что ж, господа студенты... идите-ка подобру-поздорову по домам, а? И одни все же не оставайтесь. Если еще что понадобится, в отделение подъедете. Сказав это, Кирилл Сергеевич удалился, недовольно цокая языком. Папка с их показаниями в его руках грозила в скором времени порваться. Нина Леонидовна все еще пребывала в шоке. Студентам с трудом удалось привести ее в чувство с помощью валокордина, который щедро накапала медсестра Галина Викторовна, хотя сама худрук не отказалась бы от чего-нибудь покрепче. Чудом встав на ноги, женщина поправила растрепавшиеся волосы и тихо проговорила, что репетиция отменяется, а все вопросы по поводу следующих занятий будут оговорены с ректором. Расходились с четко ощутимым чувством опасности. Казалось, будто даже дышать стало тяжело, как если бы воздух внезапно стал густым и вязким. Лена еле передвигала ноги, поддерживаемая Никой, Ксюша ухватилась за белого как мел Тараса, который ждал их под дверями зала, а Глеб замыкал их процессию. Гибель Тани потрясла всех. Девушки, общавшиеся с ней за полчаса до ее смерти, были особенно шокированы, и Глеб с опаской посматривал на Нику. Он помнил, как сильно ее подкосила смерть Иры, с Таней же они были намного ближе. Но все же Ника держалась, хотя в глазах то и дело мелькали слезы, а плечи едва заметно подрагивали. В метро спустились все вместе. Тарас клятвенно обещал не оставлять Ксюшу, проводить до самой квартиры и никуда ее одну не выпускать. Ника в ответ взяла Лену под локоть и повела к поезду до пересадки. Глеб тенью последовал за ними. Он никак не ожидал, что, оставив ее со следователем утром, в следующий раз увидит за пару минут до нового убийства. Хотелось поговорить с ней, все объяснить, как-то утешить, но один ее вид говорил, что в его словах она не нуждается. До Белорусской доехали молча, и до самого дома так и не произнесли ни слова. Лишь у квартиры Лена встрепенулась, обернулась к Глебу и тихо попросила проводить Нику до самых дверей. Он успел заметить, как она поморщилась, но возражать не стала. На Сокольниках девушка вместо привычной дороги к дому свернула в парк. В середине рабочего дня народу было не так много, и, шагая по полупустым дорожкам, она думала о чем-то своем, пока Глеб тихо шел рядом. Когда они поравнялись, он даже не заметил. - Как думаешь, что ему нужно? – устало спросила Ника. - Не знаю, но у него должна быть какая-то цель. Почему баядерка, почему Джульетта? Ответа на этот вопрос не было ни у одного из них, но каждый думал об этом. В чем вообще причина этих убийств? В случае Иры все было понятно: яркая девушка затмевала собой абсолютно всех, при этом не владея особым талантом и задевая окружающих. Ее многие любили, но еще больше – ненавидели. Но Таня, она кому перешла дорогу?.. С Ирой у них не было ничего общего, пусть они и общались. Единственное, что приходило Глебу в голову – предстоящий просмотр, на котором Таня как раз и заменила Иру. Неужели все дело в этом? Неужели кто-то просто устраняет конкурентов? Тогда тот, кого выберут вместо Тани, окажется следующим в списке убийцы? При мысли об этом ему поплохело, и он поторопился ухватить Нику за руку. Та удивленно вскинула брови. - Что с тобой? - Ты будешь участвовать в пробах на место Тани? – севшим голосом спросил Глеб. - Что? Ты о чем? - Теперь, когда погибла и Таня, место главной танцовщицы опять опустело. Если просмотр не отменят, ты будешь участвовать в пробах на эту партию? - О каких пробах может идти речь, когда у меня погибли две подруги? – четко произнесла Ника, вырывая руку. – Даже если просмотр не отменят, я не стану брать на себя дополнительную нагрузку. Раньше, может, и согласилась бы, но теперь... Почему ты вообще об этом спросил? - Да так... Возникло одно подозрение. Теперь уже первой остановилась Ника. - Хочешь сказать, что все дело в просмотре? В борьбе за место примы? Кто в здравом уме станет убивать за такое? - Тот же, кто вполне может подсыпать толченого стекла в пуанты, – отрезал Глеб. – Мы всегда знали, что мир балета – все равно что мир насилия. Разве что методы здесь другие. Там, где в обычной ситуации все решается дракой, у нас все сводится к закулисным интригам. Ника задумалась, погрузившись в свои размышления. Изрядная доля правды в его словах была, но верить в них совершенно не хотелось. Ведь тогда нужно было признать, что за девять лет кропотливой работы она так до конца и не поняла, в какой среде оказалась. Ее окружали хищники, готовые разорвать друг друга ради мизерного шанса на лучшее будущее. Достойных танцовщиков всегда много, но по-настоящему великими становятся единицы – так было всегда. И если ей не удастся стать такой... Пожалуй, она не станет сильно горевать. Она любила балет всей душой. Любила за красоту и изящество, за чувства, которые вкладываются в каждое движение или даже простой наклон головы, за легкость музыки и чувство полета. Ей было достаточно заниматься тем, что ей нравилось, и, если однажды ее умения оценят по достоинству, для нее это будет лучшей наградой. А до тех пор она сосредоточится на пути к мечте, а не на итоговом результате. Сейчас же хотелось как можно скорее оказаться дома, закрыться в своей комнате, завернуться в одеяло, включить что-нибудь для просмотра, забыть обо всех и просто выплакаться. Она и не представляла, что может столько плакать, и сегодня терпела из последних сил, решив, что больше не покажет своей слабости. Ближе к дому Ника неосознанно ускорила шаг и очнулась только, когда почувствовала крепкую хватку на своем запястье. - Я провожу. - Я ведь уже у дома. Возвращайся. - Мне так будет спокойнее, – упрямо повторил Глеб, и она не выдержала. - Зачем ты это делаешь? – измученно прошептала Ника, поворачиваясь к нему, скользя серым взглядом по сосредоточенному лицу. - Делаю что? – так же тихо переспросил Глеб, подходя к ней ближе. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее за руку. – Что, Ник? Почему я не могу за тебя волноваться, заботиться о тебе? Почему нет? - Глеб, я не хрустальная. Да, я могу быть слабой, могу быть беспомощной или напуганной, и в такие моменты мне правда легче, если ты рядом, но... - Но что? Опять скажешь, что я просто тебя жалею? Бедная девочка, которая оказалась не в том месте не в то время, которая винит себя во всех грехах этого мира? – мужская ладонь скользнула по запястью вверх и остановилась на плече. - А разве вчера все было не так? Всего лишь момент слабости, вызванный жалостью – но ты не спросил меня, нужно мне это или нет. Я не жалости ищу, Глеб, понимаешь? Синие глаза напротив нее чуть прищурились, в их глубине полыхнула злость, и Ника вдруг подумала, что могла поторопиться с выводами. Подумала – и неожиданно испугалась. А Глеб только криво усмехнулся. - С чего ты взяла, что это была жалость? Жадное прикосновение губ разбило все сомнения на мелкие осколки, оставив только глубокое светлое чувство. Поцелуй вышел резким, почти грубым, дыхание то и дело срывалось. Мужские руки скользнули на тонкую талию, притягивая ближе и не желая отпускать, пока тонкие женские пальцы лихорадочно цеплялись за ткань футболки. Оставив напоследок еще один поцелуй в уголке ее губ, Глеб нехотя отстранился, перевел дыхание и наклонился к ней, все еще растерянной от его яростного напора. От тихого шепота, раздавшегося у самого ее уха, по коже побежали мурашки. - Я не стану давить, пока сама не решишь, что готова мне поверить, пока не перестанешь бояться. Но ты никакими силами не сможешь вышвырнуть меня из своей жизни, слышишь? Я буду рядом – пока я тебе нужен. Руки на ее талии на мгновение сжались еще сильнее и отпустили. В эту секунду Ника осознала, что ему она всегда была готова поверить на слово. Но вслух так ничего и не сказала. Глава восемнадцатая Сон бежал от нее семимильными шагами. Провалявшись в постели всю ночь и так и не сомкнув глаз, Ника встала, едва за окном забрезжил рассвет. С улицы тянуло утренней прохладой, заливались звонкой трелью птицы, а безоблачное небо медленно светлело. На душе было пусто. Даже грядущий день казался ей насмешкой: о каком вообще свете может идти речь, когда вокруг творится подобное?.. Придя вечером домой, она думала, что, наконец, сможет дать себе волю. Подсознательно даже готовилась к истерике, но, когда оказалась у себя, слез не было. Опустошение, тоска и скорбь. Она долго сидела, завернувшись в одеяло. Сперва прислушиваясь к себе, затем листая фотографии в соцсетях. С экрана мобильного на нее смотрели Таня, Ира, Ксюша с Тарасом, Глеб, Рома, Лена и она сама. Это было на первом курсе, когда Глеб с Ирой еще встречались, а Ксюша с Тарасом только начинали друг другу симпатизировать. Первый раз, когда они все вместе выбрались на каток. В Парке Горького тогда было много народу, и кто-то предложил пойти на каток в сад «Эрмитаж». Мальчишки приехали со своими хоккейными коньками, Лена потащила свои фигурные коньки на заточку, а все остальные пошли в прокат. Каток был открытый, лица у всех раскраснелись, руки замерзли, но им было весело. С того похода у нее остались несколько фотографий. Рома, опирающийся на игрушечного пингвина для детей – тогда была его первая попытка прокатиться на коньках. Глеб с Ирой в обнимку у елки, красивые и счастливые. Ксюша с Тарасом на скамейке с горячим чаем в руках. Лена, Таня и сама Ника на фоне новогодних украшений. И общая фотография у все той же скамейки: мальчишки втроем сидели, позади них стояли Ира и Таня, а Ксюша, Лена и Ника сели прямо на лед перед скамейкой. Снимавшая их тогда женщина с дочкой сказала, что у них очень дружная компания. Ника помнила, как они катались гуськом, словно водили хоровод. Поначалу длинная вереница состояла лишь из них, затем к ним подтянулись посторонние – дети и подростки. Маленький каток быстро оказался занят длинной змейкой, и стоявший в ее главе Тарас не сразу сообразил, почему ехать стало так тяжело. Годом позже они поехали в Петербург. Ирина тогда от поездки отказалась: в Питере жила мама Глеба, которую вся компания хотела навестить, а они сами на тот момент уже расстались. Тогда Ника едва ли не впервые подумала, что в глубине души Ира – удивительно одинокий человек. Тем летом они объездили окрестности, даже умудрились побывать в Мариинке, куда мама Глеба смогла в последний момент достать им билеты. Ника поражалась ее отзывчивости и живости характера: женщина казалась для всех них ни матерью их друга, а чьей-то старшей сестрой или доброй подругой. И, когда они уезжали, каждый на прощание услышал, что она всегда будет рада вновь их видеть. Глеб прощался с матерью долго, а они стояли и тихо наблюдали. Тогда уже многие знали, что за внешним спокойствием молодого человека таится множество самых разных чувств, и чувство тоски по родным, оставшимся за много километров от него, было, пожалуй, самым сильным. Домой тогда возвращались на поезде, выкупив два купе. Мальчишки играли в карты, девчонки тихо болтали, сидя на верхних полках, и утром, проснувшись все вместе в одном тесном купе, все были до странного счастливы.