Допрос других пленных – Хоккеиста и Шуберта – дал немного. В общем и целом они лишь подтвердили то, что раньше сообщил Коллинг. Да и вели они себя на допросе примерно так же. Вначале артачились и пытались изображать из себя героев, затем, подвергнутые жесткому психологическому нажиму со стороны спецназовцев, сникали и отвечали на вопросы, не пытаясь увильнуть или солгать. Настала очередь допрашивать Кларка. Допрос отложили на послеобеденное время – нужно было перевести дух. И, кроме того, пришлось еще отвечать на вопросы Вана – он пришел, чтобы узнать, как движутся дела. Во все подробности посвящать его не стали. И не потому, что спецназовцы не доверяли Вану. А просто они придерживались некоего незыблемого и многократно проверенного правила. А оно гласило, что если ты затеваешь какую-нибудь сложную, тонкую и хитроумную операцию, то о ней должно знать как можно меньше людей. Даже если эти люди твои давние и хорошие знакомые и они, казалось бы, проверены и вдоль, и поперек, и снаружи, и изнутри. Потому что все равно, несмотря на все проверки, информация, доверенная лишним людям, обязательно становилась достоянием самого широкого круга лиц, даже если ее никто преднамеренно и не распространял. Какими такими удивительными путями она становилась достоянием широкой гласности, про то, похоже, не знал никто во всем мире. Но становилась. Это был закон, объяснения которому не было. Поэтому спецназовцы и сказали Вану немногое: так, мол, и так, допрашиваем пленных, выуживаем из них информацию, а дальше – будет видно. Зато Ван принес довольно-таки безрадостные вести. Он сообщил, что минувшей ночью нападения вурдалаков (а по сути – переодетых американских солдат) случились еще, причем практически одновременно во многих местах. И ладно бы нападению подверглись вооруженные бойцы – так ведь нет! Солдатами-оборотнями разгромлены сразу три вьетнамских лагеря наподобие тех, в котором сейчас находятся спецназовцы. – Что, кого-то убили? – спросил Богданов, уже зная, каков будет ответ. И не ошибся. – Да, – ответил Ван. – Убили. Многих… В том числе женщин и детей. Вас интересует точное количество? – Нет, – ответил Богданов. – Не надо точного количества… Вопрос в другом. Что думаете предпринять? – Уже предпринимаем, – ответил Ван. – Что можем… Ведем разъяснительную работу, чтобы люди не боялись оборотней. Чтобы стреляли в них… – И как успехи? – спросил Дубко. – По-разному, – скупо ответил Ван. – Где стреляют, где прячутся. Не все сразу получается. – Не все сразу получается, – повторил Богданов, будто пробуя эти слова на вкус. – Но ведь надо, чтобы было по-другому. Надо, чтобы все сразу получилось! Иначе сколько же еще будет смертей! – Мы понимаем, – скупо произнес Ван. – Да, конечно, – кивнул Богданов. – Держите нас в курсе дела. Постоянно. Ван постоял, потоптался, будто хотел еще что-то сказать, но ничего не сказал и ушел. – Вот так! – ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Богданов. – Какой уж тут послеобеденный отдых? Ведите сержанта Кларка… * * * Первый вопрос задали не спецназовцы, а Кларк. – Вы русские? – спросил он. – Для тебя это так важно? – спросил в ответ Богданов. – Да, важно, – сказал Кларк. – Хочу знать, с кем имею дело. Может, вы такие же американцы, как и я сам. И все это, – он неопределенно повертел рукой, – тоже часть операции. Черт вас разберет, всяких психологов. – А тебе что же, не нравится эта операция? – спросил Дубко. – Не нравится! – резко произнес Кларк. – И почему же? – спросил Дубко. – Потому что я солдат, а не… – он не договорил, видно, не смог подобрать нужного слова. – Если кому-то нравится наряжаться в горилл, то это его дело, но не мое. – Но ведь и ты наряжался тоже, – вступил в разговор Соловей. На это Кларк лишь раздраженно махнул рукой и повторил свой вопрос: Так вы русские или кто? Потому что если вы американцы, то говорить мне с вами не о чем. И пошли вы куда-нибудь подальше! – Русские, – сказал Богданов. – Точнее сказать, советский спецназ КГБ. Слышал о таком? – Чем докажете? – недоверчиво спросил Кларк. – Разве ты не слышишь – мы разговариваем не по-английски? – спросил Богданов. – У нас переводчик. – Это еще не доказательство! – возразил Кларк. – Но мы находимся в лагере вьетнамцев, – сказал Рябов. – Разве могут американцы находиться во вьетнамском лагере? Кто бы их сюда пустил? А в нас, как видишь, никто не стреляет. И мы также ни в кого не стреляем. Где ты видел американцев, которые не стреляли бы во вьетнамцев? И где ты видел вьетнамцев, которые не стреляли бы в американцев? – Пожалуй, – после некоторого раздумья произнес Кларк и тут же задал следующий вопрос: – Для чего вы приволокли нас в этот лагерь? Да еще и двух наших мертвецов вдобавок? – Чтобы доказать, что никакие вы не вампиры, а обычные люди, – сказал Богданов. – То есть что вас легко можно убить. И снять с вас вашу дурацкую одежду. – Допустим, для этого хватило бы и мертвых, – сказал Кларк. – Для чего же вам живые? – Чтобы вас допросить, – ответил Дубко. – Неужто непонятно? – А потом? – помолчав, спросил Кларк. – Боишься за свою жизнь? – на лице Богданова появилось хищное выражение. – Хочешь жить? Они тоже хотели жить! Те, с кого вы сдирали кожу! – Жить? – переспросил Кларк, помолчал и добавил: – Нет, не хочу. Пожалуй, не хочу… – Что ж так? – не меняя выражения лица, спросил Богданов. – А ты сдери с кого-нибудь кожу, – безучастно произнес Кларк. – И я посмотрю, как ты потом будешь жить. И захочешь ли вообще жить… Такой поворот разговора был для спецназовцев неожиданным. По сути, это был не допрос. Это, наверное, была беседа по душам или что-то в этом роде. А нужен был допрос. По крайней мере, вначале. – Ладно, – сказал Богданов. – Поменяем тему. Кто тебе дал приказ переодеться в вампиров? – Начальство, – одним словом ответил сержант Кларк. – А точнее? – Не будет разговора, – покачал головой Кларк. – Это почему же? – спросил Дубко. – Потому что вы русские, – ответил Кларк. – То есть враги? – уточнил Дубко. – Да, – ответил Кларк. – А перед врагами следует вести себя геройски, – усмехнулся Рябов. – Ну-ну… Слышали мы про такое дело. Кларк на это ничего не ответил, лишь пожал плечами. Пожал плечами и Богданов – но совсем по другой причине. Он не знал, с какого боку подступить к Кларку. Пугать его смертью? Похоже, что вряд ли это на него подействует. Кларк не был похож на человека, который до умопомрачения боится смерти, в отличие от его солдат. Те боялись, и потому допрашивать их было несложно. А у Кларка, похоже, сейчас был душевный излом. Но что это был за излом, на какую, так сказать, тему? Это могло быть раскаянием, а могло быть и озлоблением, и злоба эта, скорее всего, направлена на тех, кто взял его в плен и вот сейчас пытается допрашивать. Или, может, Кларк озлобился на своих командиров, давших ему приказ, с которым он, Кларк, был не согласен? А может, он злился сейчас на самого себя? Может, сейчас ему мерещились окровавленные тела вьетнамских бойцов, которых он, в силу полученного приказа, вынужден был потрошить и вообще разыгрывать спектакль с вампирами, против которого протестовала его душа? Или дело обстояло проще? Уперся этот Кларк в какой-то душевный и психологический тупик и не видит из него выхода? И это такой страшный тупик, что он даже страшнее смерти. Такое бывает. Особенно с теми людьми, которые долго, изо дня в день, вынуждены делать что-то такое, против чего протестует их душа. Вот сколько было причин у этого сержанта Кларка, чтобы не отвечать на вопросы. И попробуй угадай, какая из этих причин – истинная, а какая – предположительная. А угадать было нужно до крайности. Кларк мог сообщить сведения, которые спецназовцам были очень нужны, они для них были просто-таки до крайности важны. От них могли зависеть все последующие действия Богданова и его немногочисленной команды. Да, впрочем, что там Богданов и его отряд! От сведений, полученных от Кларка, могла зависеть участь многих вьетнамцев – бойцов, женщин, детей, стариков… А потому Кларка во что бы то ни стало надо было разговорить и перетянуть так или иначе на свою сторону. Но вот только как? Примерно о том же самом размышлял сейчас и еще один человек. Этим человеком был профессор Илья Семенович Тихий. Он смотрел на Кларка, вглядывался в него, и ему казалось, что он понимает этого человека. Да, понимает, хотя и видел его впервые в жизни, и этот человек был ему чужой по сути. Но тем не менее он чем-то зацепил профессора, в отличие от тех троих солдат, которых допрашивали ранее. Те солдаты были неинтересны профессору, потому что они были просты и примитивны. А вот сержант был сложной личностью. – Я прошу прощения, – сказал профессор, обращаясь к Богданову. – Отойдем в сторонку, мне нужно сказать вам нечто очень важное. Богданов, да и все прочие спецназовцы, взглянули на профессора с интересом и недоумением: что это, мол, за несвоевременные тайны? Тут, понимаешь ли, надо делать дело, а не шептаться. Но тем не менее Богданов, ничего не спрашивая, позволил профессору увести себя в сторону. – Я прошу прощения, – повторил Илья Семенович. – Видите ли, какое тут дело… Насколько я понимаю, у вас с этим человеком… с этим пленным возникли некоторые затруднения? В первую очередь – психологического свойства. Я прав? – Похоже на то, – согласился Богданов. – Ну вот, видите… Мне кажется, я мог бы вам помочь. Помочь вашему делу, если называть вещи своими именами. – То есть? – не понял Богданов. – Позвольте мне поговорить с этим человеком. С пленным… Но только так, чтобы поблизости не было никого из посторонних. Так сказать, в четыре глаза. Мне кажется, что я смог бы его разговорить. Да-да! Именно я, а не кто-то из вас, невзирая на весь ваш профессионализм. Мне кажется, здесь нужен не профессионализм, а нечто иное… некий иной подход. У этого человека явно виден душевный надлом, душевное смятение, а потому и подход к нему нужен не стандартный, а иной… Я, можно сказать, старый человек, я много читал и многих видел, и потому мне кажется, что у меня получится. – Ну а почему бы и нет? – после короткого размышления сказал Богданов. – Нет, и в самом деле… Что ж, попробуйте. Какие вопросы нас интересуют, вы знаете… – О да, знаю! – согласился профессор. – В принципе, те же самые, которые вы задавали предыдущим пленникам. – В общем и целом – да, – сказал Богданов. – Они самые. А уж как вы узнаете на них ответы… – Это мое дело! – торопливо произнес Илья Семенович. – Именно это я и хотел сказать, – улыбнулся Богданов.