— Мириам Феррис и Гершель Каплан родственники?! — Свояки. — Свояки?.. Я никак не могла сообразить. — Это звание обычно присваивается после свадьбы. — Райан мило улыбнулся. — Надо отдать дань твоему антропологическому прошлому. Я попыталась включить логическое мышление. — Мириам Феррис была замужем за братом жены Гершеля Каплана? — Бывшей жены. — Но Мириам отрицает, что знакома с Капланом. — Мы спрашивали о Кесслере. — Это один из его известных псевдонимов. — Непонятно, верно? — Если Каплан — член семьи, Мириам должна его знать. — Вероятно, — согласился Райан. — Она бы узнала его на вскрытии. — Если Мириам видела этого парня. — Ты действительно думаешь, что Каплан и Кесслер — одно лицо? — Ты же опознала его на фото, — сказал Райан, заглядывая в коробку на моем столе. — Брат жены Каплана еще жив? — Бывшей жены. До развода он приходился Каплану шурином. Впрочем, это не столь важно: он все равно умер от диабета в девяносто пятом. — Таким образом, Каплан развелся с женой и остался один. Муж Мириам умер, и она тоже осталась одна. — Ага. Смерть Ферриса разбередила старую рану. Что в коробке? — Несу череп к Бержерону, чтобы он высказал свое мнение по поводу зубов. — Его пациентам это понравится, — сказал Райан и скорчил безумную гримасу. Я закатила глаза. — Когда состоялась свадьба Мириам и Авраама Ферриса? — В девяносто седьмом. — Достаточно быстро после смерти первого мужа. — Некоторые вдовы легко отходят от потрясения. Мириам произвела на меня совсем другое впечатление, и я взяла это себе на заметку. — Как давно развелся Каплан? — Во время второго срока заключения в Бордо. — Ясно. — Я проверил досье Каплана. В тюрьме вел себя хорошо, проявил искреннее желание исправиться, за что и скостил себе половину срока. — Значит, за ним закрепили полицейского по надзору за условно освобожденными? — Майкла Гинсона. — Когда его выпустили? — В две тысячи первом. По словам Гинсона, Каплан с тех пор занимается честным бизнесом. — Каким? — Связанным с аквариумными рыбками и морскими свинками. Я удивленно моргнула. — Он открыл зоомагазин? Райан кивнул. — У него собственный дом с магазином на первом этаже. — Он все еще отмечается в полиции? — Ежемесячно. Образцовый подопечный. — Восхитительно. — Всегда точно в срок. Кроме последнего раза. Он не позвонил и не появился четырнадцатого февраля. — В понедельник, следующий после убийства Ферриса. — Верно. — Бержерон уже ждет меня. Райан посмотрел на часы: — Встретимся внизу в два тридцать? — Я принесу «Чаппи». Офис Бержерона находится в многоэтажном здании на пляс Виль-Мари. Он делит его с партнером, неким Бугенвиллером, чья фамилия вызывает у меня какие-то винные ассоциации. Я припарковалась на подземной стоянке и на лифте поднялась на семнадцатый этаж. Бержерон был занят с пациентом, поэтому я присела в комнате ожидания, поставив коробку под ноги. Напротив возвышалась какая-то громадная женщина, которая читала «Домохозяйку». Когда я потянулась за журналом, она подняла глаза и улыбнулась. К дантисту я бы пропустила ее без очереди и лишних разговоров. Через пять минут женщину пригласили в кабинет. Думаю, она там долго не пробудет. Секундой позже из кабинета выскочил мужчина без пиджака и с развязанным галстуком. Появился Бержерон и пригласил меня к себе. Из кабинета раздалось тихое подвывание. Я представила большую женщину в камере пыток. Распаковывая коробку, я рассказала Бержерону некоторые подробности. Он внимательно слушал, скрестив костлявые руки на груди. Выслушав меня, дантист взял череп и осмотрел верхние зубы. Затем челюсть. Соединив все вместе, изучил прикус. Протянул руку. Я дала ему коричневый конверт. Включив проектор, он тщательно изучил рентгеновские снимки. В ярком флуоресцентном свете его голова выглядела как одуванчик. Прошло несколько секунд, минута. — Mon Dieu,[3] вопросов нет, — сказал Бержерон, постучав пальцем по второму и третьему верхним коренным зубам. — Посмотри на эти полости и каналы. Мужчине было, по крайней мере, пятьдесят. Может, больше. Палец передвинулся к первому коренному зубу. — Здесь дентин разрушен гораздо меньше. Этот зуб однозначно принадлежал молодому человеку. — Насколько молодому? Бержерон выпрямился. — Лет тридцать пять — сорок. Не больше. — Он вернулся к черепу. — Очень маленький кончик зуба.