Она остановилась, как вкопанная, а звук передергивания затвора ввел ее в оцепенение. – Я стою… – Кто разворовывает местное поле? – прокрякал голос, затем из-за колосьев появилось сначала дуло, потом само ружье, а затем и морщинистое лицо старика. Одет он был очень странно – в грязную телогрейку и зимнюю, весьма поношенную, кроличью шапку-ушанку. И это несмотря на июньскую жару. – Экая красавица! – присвистнул дед. – Чего здесь делаешь? Ой, а откуда у тебя наш Кузька? – Что значит, наш? – Так это мой козел. Куда ты его тянешь? – А девочка Маша – ваша внучка? – уточнила Джульетта. – Да, внучечка моя… – Внучечка… Она сказала мне, что любит Кузьму, дружит с ним, а вы продали его на мясо! Фу! Это ужасно! Дед опустил ружье. – Что ж делать… Он для этого и выращивается. – Нельзя было тогда допускать ребенка до животного! Девочка привязалась к нему, а вы вырвали из ее рук и отправили на мясо! – Это наше дело… – уже не с таким пылом ответил дед, сдвинув шапку на затылок. – Вам не жалко внучку? – Жалко, – буркнул дел. – Мы его хотели продать, когда внучку в город заберут, но тут такие деньги предложили… Вот и отдали… – Вы нанесли ребенку психологическую травму! – с укором произнесла Джульетта. – Она ужасно плакала. – Маша еще маленькая, забудет… – Никогда такое не забывается! – Ты нас жизни-то не учи… Мы живем бедно, не то, что вы, городские. Нам вот с бабкой моей купить надо холодильник, стиралку… Что козленок? Домой-то она его не возьмет, там не разрешат. Да дети его замучают… – Старик поднял глаза к небу. – Ого, гроза будет. Джульетта проследила за его взглядом. «Совершенно чистое небо, хотя темнеет», – подумала она с удивлением и спросила: – Какие дети замучают? У Маши есть сестры и братья? – Да в детском доме она проживает, – виновато отвернулся дед. – Как в детском доме?! – оторопела Джульетта. – Почему? И тут на нее капнули первые крупные капли холодного дождя. – Ой! – Гроза! Чего стоим-то?! Идемте к нам! Там и поговорим! – засуетился дед. И они втроем поспешили по полю в сторону деревни. – Сама-то откуда? С турбазы? – Да я там на один день… – Не очень хорошее место, – покачал головой дед. – Раньше еще ничего было, а сейчас полная разруха, отдыхающих мало, местные тоже перестали там зарабатывать. Старик подвел Джульетту с козленком к небольшой старенькой избушке, покрашенной ярко-синей краской. – Маша говорила, что ее дом зеленый, – отметила Джульетта. – Маша путает цвета, это как-то называется… – Дальтонизм. – Он… – Дед открыл калитку, и они побежали по тропинке к двери уже под хлынувшим плотной стеной дождем. Они влетели в избу, стряхивая воду с одежды и волос. Козленок смешно отряхнулся, словно щенок. На шум в коридор высыпали Маша и пожилая женщина в фартуке, о который она вытирала руки. – Кузьма! – кинулась к козленку девочка. – Мой хорошенький! Маленький мой! Ты промок? Что это? Почему он в зеленке? Он ранен? – забеспокоилась девочка. «Она действительно красный с зеленым путает», – подумала Джулия и успокоила девочку, что козленок просто испачкался. Бабушка Маши пригласила их на маленькую кухоньку. – Не промокли? Обсушиться надо? – Нет, спасибо. – А чего Кузьку вернули? Не подошел? – спросила старушка и вздохнула: – Деньги пришли забрать? – Не я у вас его брала, и деньги отбирать не буду. Я вернула его Маше. – Эх, останемся мы с тобой, бабка, без холодильника, – сокрушался дед. Супруга пихнула его локтем. – Да ладно тебе, дед! Я уж и не рада была, что отдала его. Машка-то места не находит. И так девчонке досталось в жизни… – вытерла слезу бабка. – Поэтому придут за деньгами – отдадим! Бог с ним, холодильником… Джульетта порылась в своей сумке, достала кошелек и выложила оттуда все, что у нее было, примерно тысяч пятнадцать. – Вот возьмите, после еще пришлю. Обязательно! Будет у вас холодильник. Только не рвите сердце Маше, оставьте ей этого козленка! Старики молча смотрели на деньги. – Да что вы, девушка! Мы не можем, ей-богу… Мы же не нищие… не надо! Мы не отдадим его больше… За окном грянул гром, и на мгновение в избе погас свет, а потом снова зажегся. – Возьмите, я так хочу. Я дама не бедная. – Спасибо вам… Мир не без добрых людей, – приняла деньги старушка и унесла их в комнату. Вернулась она быстро. – Мы вас без угощения не отпустим. Да и на улице сейчас такая непогода, ужас! Меня Клавдия Михайловна зовут, а это супруг мой Константин Петрович. – Джулия. – Бабушка! Бабушка! Она же волшебница! Не отпускай ее! – кричала Маша, вбегая на кухню и обнимая Джульетту за шею. – Я не уйду. Что делает твой подопечный? – растрогалась она. – Он устал, он кушает. Я побегу к нему! – Очень хорошая девочка, – задумчиво посмотрела ей вслед Джульетта. Клавдия Михайловна расставляла чайные чашки на клеенчатой скатерти. – Да, это единственная радость наша с дедом… Своих-то детей у нас не было, так и жили… А уж когда нам лет под шестьдесят было, приютили мы у себя одну девушку – беженку. Ну, комнату ей сдали, а она надолго у нас задержалась. Учительницей в сельской школе работала, нам по хозяйству помогала. Мы потом и деньги с нее брать перестали, совестно стало. Мы жили как родственники. – Да, – кивнул старик. – Как дочка она нам стала, что ли… У нее родни не было и у нас никого. Вот и полюбили друг друга. Жили дружно лет десять… А потом… – Потом Диана забеременела… Ей уж тридцать годков стукнуло, достойного мужчину она не встретила… У нас-то тут в деревне выпивают все… А вот ребеночка для себя решила родить. А мы с дедом ее поддержали. А что? Обрадовались… Где дети – там счастье. Мы без своих прожили, хоть у Дианы счастье бы было. Вот Маша и родилась. А через пять лет случилось несчастье. Заболела наша Диана и умерла. Какой-то там тромб. Вены-то у нее очень плохие, но кто бы мог подумать, что настолько серьезно все будет. Машке тогда пять исполнилось. У нас и в мыслях отдавать ее кому-либо не было. Но кто нас спросил? Маша нам не родная по документам, да и по крови… Кто спросит о родстве души? Мы приходили и в интернат, и по другим инстанциям ходили, чтобы если не удочерить, то хотя бы опекунство оформить. Но супруг у меня инвалид, да и обоим нам под восемьдесят… Вот и живет уже четыре года наша Машенька в интернате. Мы ее навещаем, привозим гостинцы… Директор интерната – очень приятный человек, он понял нашу ситуацию и вот разрешает нам периодически брать девочку к себе. Официально он не имеет для этого никаких оснований… – Клавдия Михайловна разлила по чашкам горячий чай красивого, насыщенного коньячного цвета, поставила на стол корзиночку с печеньем и сушками и выставила вазочку с вареньем. – Машино любимое. Наше домашнее – земляничное. Пахнет так ароматно – лесом! – Спасибо вам большое! Я обязательно попробую. От ее взгляда не ускользнуло то, что каждая половица в избе скрипит и нещадно прогибается, что краска на окне давно облупилась, а проводка проведена старым дедовским способом, прямо поверх стен и потолков, намотаны провода на такие вот керамические кудельки. Плафона на потолке тоже не было, и одиноко висящая лампочка периодически мигала при сверкании молний за окном. «Очень бедная обстановочка… Доживают старики, и вместе с ними доживает дом», – вдруг закралась ей грустная мысль. Клавдия Михайловна как будто что-то почувствовала. – Бедно мы живем, да? Мы-то жизнь прожили и доживем уж как-нибудь. А что будет с Машкой? Она-то одна останется на этом свете. Диана так и не сказала, кто ее отец, но ходили слухи, что это Димка Хвостов. – Доказать можно генетической экспертизой, – захрустела сушкой Джульетта. – Да какая там экспертиза?! Мертвых еще, прости господи, беспокоить… Да и что это даст? Он же ей все равно не поможет. Димка погиб – пьяный купался и утонул три года назад. Машку видел, но не изъявил при жизни желания даже пообщаться с нею. Вот мы и переживаем, что не доведем до ума, не проконтролируем… не убедимся, что она выросла и что у нее все хорошо… На кухню бесшумно вошла Маша и обняла Клавдию Михайловну. – Бабушка, не переживай, теперь все будет хорошо, ведь пришла она… – посмотрела девочка на Джульетту. – Она не обманет, я вижу, от нее идет свет… Ты же не бросишь нас?