– Вот именно. – Прошу вас, – взмолилась Онория. – Давайте просто сделаем это? – А я думаю, мы играем просто отлично, – фыркнула Дейзи. – Никто не заподозрит, что у нас было всего шесть часов, чтобы репетировать с Анной. Гувернантка подняла голову, услышав своё имя, но едва стало ясно, что отвечать ей не требуется, снова приняла прежнюю позу. Айрис набросилась на сестру с чувством, опасно близким к злобе: – Тебе не отличить хорошую… Ой! Онория! – Прости. Это был мой локоть? Извини. – Прямо в рёбра! Как Маркус понял, Онория шепнула Айрис что-то, предназначенное только ей, но это явно касалось Дейзи, поскольку Айрис смерила младшую сестру пренебрежительным взглядом, закатила глаза и процедила: – Хорошо. Маркус снова посмотрел на гувернантку. Кажется, та пересчитывала пятна на потолке. – Сыграем в последний раз? – предложила Онория устало, но твёрдо. – Не думаю, что это поможет, – эти слова, разумеется, исходили от Айрис. Дейзи испепелила её взглядом и отрезала: – Практика приводит к совершенству. Маркусу показалось, что гувернантка пытается сдержать смех. Тут она подняла взгляд и заметила его, стоящего с кувшином лимонада. Он приложил палец к губам, девушка слегка кивнула, улыбнулась и повернулась к пианино. – Готовы? – спросила Онория. Скрипачки подняли свои инструменты. Руки гувернантки легли на клавиши. Айрис издала душераздирающий стон, однако взялась за виолончель. И тут начался подлинный кошмар. Глава 20 Ни за что на свете Маркус не мог бы описать звуки, исходившие от инструментов в репетиционной зале Смайт-Смитов. К тому же ему не хватало уверенности в том, что подобные слова можно употреблять в приличном обществе. Он был не склонен называть это явление музыкой. Честно говоря, оно гораздо больше напоминало грозное оружие, чем что-либо другое. Маркус поочерёдно взглянул на каждую из девушек. Гувернантка казалась слегка обезумевшей, её глаза метались между клавишами и нотами. Дейзи закрыла глаза и кивала головой, словно её ошеломляла красота и величие – всё-таки ему придётся употребить слово – музыки. Айрис выглядела так, будто ей хотелось разрыдаться. Или, возможно, убить Дейзи. А Онория… Она выглядела столь прелестно, что Маркусу тоже хотелось зарыдать. Или, возможно, жестоко расправиться с её скрипкой. В отличие от прошлогоднего концерта, когда она стояла с безмятежной улыбкой и глазами, исполненными страсти, Онория набрасывалась на свою скрипку с угрюмой решимостью. Она щурилась и стискивала зубы, словно вела в сражение войска. Именно её усилиями держался этот смехотворный квартет, и он не мог любить её сильнее, чем в этот миг. Маркус не знал, намеревались ли девушки исполнить пьесу целиком, но, слава Богу, Айрис заметила его, и ее громкое «Ой!» прервало репетицию. – Маркус! – воскликнула Онория. Он мог бы поклясться, что она рада его видеть, однако не был уверен, можно ли полагаться теперь на его суждения. – Что ты здесь делаешь? – спросила она. Маркус показал графин. – Ваша мать прислала меня к вам с лимонадом. Она какое-то мгновение просто смотрела на него, затем залилась смехом. Айрис засмеялась следом за ней, и даже гувернантка выдавила улыбку. Одна только Дейзи оставалась в полном недоумении: – Что тут смешного? – Ничего, – выдавила Онория. – Просто… О, Боже мой… Весь этот день, а теперь мама присылает к нам графа подать лимонад. – Мне совершенно не смешно, – заявила Дейзи. – Я нахожу это в высшей степени непристойным. – Не обращайте на неё внимания, – посоветовала Айрис. – Она начисто лишена чувства юмора. – Неправда! Маркус стоял неподвижно, одним только взглядом взывая Онорию о помощи и подсказке. Онория едва заметно кивнула, подтверждая слова Айрис. – Скажите нам, милорд, – с чрезмерным энтузиазмом заговорила Айрис. – Что вы думаете о нашей игре? Маркус не стал бы отвечать на этот вопрос ни при каких обстоятельствах. – Я здесь только для того, чтобы налить вам лимонад, – сказал он. – Молодец! – шепнула Онория, подходя к нему. – Надеюсь, у вас есть стаканы, – продолжил он, – поскольку я не принёс с собою ни одного. – Есть, – подтвердила Онория. – Будь добр, налей, пожалуйста, вначале лимонад для мисс Уинтер. Ей пришлось потрудиться больше всех, поскольку она присоединилась к нашему квартету только сегодня. Маркус согласился и подошёл к фортепиано. – Вот, прошу вас, – несколько натянуто произнёс он, но ведь ему впервые пришлось разносить напитки. – Благодарю, милорд, – сказала девушка, протягивая стакан. Он налил и вежливо кивнул. – Мы с вами встречались прежде? – спросил Маркус. Девушка выглядела чертовски знакомой. – Я так не думаю, – ответила мисс Уинтер и поспешно взяла свой стакан с лимонадом. Он мысленно пожал плечами и подошёл к Дейзи. Можно было бы предположить, что у гувернантки просто такой тип лица, который всегда кажется знакомым, но дело не в этом. Она обладала ошеломляющей красотой, тихой и невозмутимой. Таких женщин матери редко хотят нанимать в гувернантки. Маркус предположил, что леди Плейнсуорт, очевидно, чувствует себя в безопасности – сыновей у неё нет, а муж никогда не выезжает из Дорсета. Маркусу не доводилось с ним встречаться. – Благодарю вас, милорд, – проговорила Дейзи, когда он наливал ей лимонад. – С вашей стороны весьма демократично взяться за такое занятие. Маркус не знал, что ответить на это, поэтому ограничился неловким кивком и повернулся к Айрис, которая как раз закатила глаза, передразнивая сестру. Она улыбкой поблагодарила его за напиток, и он наконец смог возвратиться к Онории. – Спасибо, – сказала она, отпивая глоток. – Что вы собираетесь делать? Она вопросительно взглянула на него: – Делать с чем? – По поводу концерта, – пояснил Маркус, которому это казалось очевидным. – Что ты имеешь в виду? Я буду выступать. Что еще мне делать? Он указал на гувернантку незаметным кивком: – У вас есть безупречная причина для отмены концерта. – Я не могу так поступить, – ответила Онория с лёгкой горечью в голосе. – Ты не должна приносить себя в жертву ради семьи, – тихо сказал Маркус. – Это не жертва. Это… – Она улыбнулась беспомощно и немного тоскливо. – Не знаю, что это, но не жертва. И она подняла на него большие, лучащиеся теплом глаза: – Это то, что я сделаю. – Я… – Что такое? – спросила она, подождав немного. Маркус хотел сказать, что она, возможно, самая храбрая и наименее эгоистичная личность из всех, кого он знает. Он хотел сказать, что готов посетить тысячи концертов Смайт-Смитов, если это позволит ему быть с ней. Он хотел сказать, что любит её. Но сказать этого здесь он не мог.