Маркус поднял подбородок и оглядел помещение тем же образом, как он поступал на официальных приёмах. Он выглядел скучающим и гордым, но ни то, ни другое не было правдой. Он подозревал, что никто из гостей не покажется ещё на протяжении получаса, по меньшей мере, и задумался над тем, чтобы подождать в гостиной, которая как раз должна была пустовать. Тут он заметил отблеск розового и узнал леди Уинстед, которая неслась по комнате в необычной спешке. Она торопливо подошла к нему. – О, слава Богу, ты здесь, – произнесла она. – Что-то случилось? – Он попытался понять, что означает эмоциональное выражение её лица. – Сара заболела. – Какая жалость, – вежливо ответил он. – В каком она состоянии? – Понятия не имею, – ответила леди Уинстед достаточно резко, учитывая, что речь идёт о здоровье её племянницы. – Я не видела её. Мне только известно, что здесь её нет. Маркус постарался угомонить радостное чувство в груди: -Так значит, концерт придётся отменить? – Почему все об этом спрашивают? О, неважно. Конечно же, мы ничего отменять не будем. Гувернантка Плейнсуортов немного играет на фортепиано, и она займёт место Сары. – Значит, всё уладилось, – произнёс Маркус. Он кашлянул. – Не так ли? Леди Уинстед посмотрела на него как на непонятливого ребёнка. – Но мы же не знаем, как хорошоиграет эта гувернантка. Маркус не понимал, как способности гувернантки могут повлиять на общее качество выступления злосчастного квартета, но он не стал высказываться вслух. Вместо этого он проговорил что-то вроде «ах, вот как». Или «ну, да». Что-то, послужившее цели издать звук, но ничего при этом не сказать. Он полагал, это наилучший выход из ситуации. – Ты знаешь, что сегодня наш восемнадцатый концерт? – спросила леди Уинстед. Он не знал. – Все они прошли с успехом, и тут такое. – Возможно, гувернантка окажется по-настоящему талантливой, – попытался утешить её Маркус. Леди Уинстед посмотрела него с раздражением: – Талант мало что значит, если репетировать всего шесть часов. Маркус испугался, что беседа пойдёт по кругу, поэтому он деликатно предложил свою помощь, ожидая услышать отказ, который позволил бы ему насладиться стаканом бренди в гостиной. Но, к его полному изумлению и, честно говоря, ужасу, леди Уинстед лихорадочно сжала его руку и сказала: – Да! Маркус обомлел: – Простите? – Ты сможешь отнести девочкам немного лимонаду? Она хочет, чтобы он… – Что? – Все заняты. Все. – Она развела руками, словно показывая, сколько работы. – Лакеи уже трижды переставляли стулья. Маркус оглядел зал, недоумевая, что может быть сложного в двенадцати одинаковых рядах стульев. – Вы хотите, чтобы я принёс им лимонад, – повторил он. – Они умирают от жажды, – пояснила леди. – Разве они ещё и поют? Господи, какой ужас. Она раздражённо поджала губы: – Нет, конечно. Но они репетировали весь день. Это очень изматывающий труд. Ты играешь? – На инструменте? Нет. Отец не счёл это необходимым, когда он учился. – Тогда тебе не понять, – трагически вымолвила леди Уинстед. – Бедные девочки совсем измучены. – Лимонад, – повторил снова Маркус, гадая, хочет ли она, чтобы он подал его на подносе. – Хорошо. Её брови поднялись, словно медлительность графа раздражала её. – Полагаю, у тебя хватит сил донести кувшин? Совокупность оскорблений уже перестала задевать его. – Думаю, я справлюсь, – сухо ответил Маркус. – Хорошо. Лимонад находится там, – она показала на стол. – А Онория за той дверью. – Одна Онория? Она прищурилась: – Нет, конечно. Это же квартет. С этими словами она отошла, раздавая указания лакеям, следя за горничными и надзирая за процессом, который, по мнению Маркуса, не нуждался во вмешательстве. Он подошёл к сервировочному столику и взял кувшин с лимонадом. Стаканы ещё не выставили, что заставило его задуматься над тем, не рассчитывает ли леди Уинстед на то, что он станет лить лимонад прямо в горло «бедным девочкам». Маркус улыбнулся. Забавно представить себе это зрелище. С кувшином в руке он подошёл к двери, на которую указывала леди Уинстед, стараясь не шуметь, чтобы не нарушить течение репетиции. Но никакой репетиции не было. Вместо этого Маркус увидел четырёх женщин, которые спорили так ожесточённо, словно от этого зависели судьба Британии. Ну, на самом деле, спорили только трое. Сидевшая у фортепиано девушка, очевидно гувернантка, мудро воздерживалась от участия в дискуссии. Примечательно, что все три Смайт-Смит ухитрялись проделывать это, не повышая голосов. Очевидно, это было тактические соглашение, как он предполагал, заключённое в виду того, что скоро в соседнем зале начнут собираться гости. – Если бы ты хоть немного улыбалась, Айрис, – прошипела Онория, – нам всем было бы легче. – Это кому? Тебе? Поскольку я могу тебя заверить, что мнеот этого легче не станет. – Мне всё равно, будет она улыбаться или нет, – проговорила другая. – Меня не волнует, улыбается ли она вообще. Она злюка. – Дейзи! – воскликнула Онория. Дейзи сощурилась и посмотрела на Айрис: – Ты злюка. – А ты идиотка. Маркус перевёл взгляд на гувернантку. Она опустила голову на инструмент, что заставило его задуматься над тем, как долго продолжается спор трёх представительниц семьи Смайт-Смит. – Ты можешь попытаться улыбнуться? – сердито спросила Онория. Айрис растянула губы в столь пугающей гримасе, что Маркус едва не сбежал. – Господи помилуй, – пробормотала Онория. – Больше так не делай. – Трудно изображать хорошее настроение, когда больше всего на свете хочется выпрыгнуть в окно. – Окно закрыто, – заметила Дейзи. Айрис ответила ей кровожадным взглядом: