Ох, морока. Наверное, Маркус вообще не задумывается об этом поцелуе. Возможно, он тогда был в бреду. Может, он и не вспомнит ни о чём. И разве это можно назвать поцелуем? Он был очень и очень коротким. Что означает такой поцелуй, если целующий (он) ощущает благодарность к тому, кого целует (к ней) и, возможно, даже чувствует себя в некотором роде обязанным ей, самым естественным образом? Она ведь спасла ему жизнь. Нельзя сказать, что поцелуй был совершенно неуместен. Кроме того, Маркус попросил прощения. Засчитывается ли поцелуй как таковой, если целующий принёс за него извинения? По мнению Онории, нет. И меньше всего на свете девушке хотелось обсуждать это с самим Маркусом, поэтому раз миссис Уэзерби сказала, что тот ещё спал, когда она заходила к нему, Онория решила срочно навестить больного до того, как он проснётся. Дверь спальни оставалась неплотно закрытой, поэтому она приложила руку к тёмному дереву и очень медленно толкнула. Трудно вообразить, чтобы в доме, который содержался столь безукоризненно как Фенсмур, имелись скрипучие петли, но осторожность никогда не повредит. Когда образовалась достаточная щель, Онория заглянула в неё, просунула голову, чтобы посмотреть на Маркуса и … Он повернулся и взглянул на неё. – О, ты проснулся! – слова сорвались с её губ как стайка вспугнутых птичек. Чёрт побери . Маркус сидел в кровати, до пояса закутанный в одеяла. Онория с облегчением заметила, что он, наконец, облачился в ночную рубашку. В руках у него была книга. – Я пытаюсь читать. – Тогда не буду тебя отвлекать, – быстро ответила Онория, несмотря на то, что тон его явно относился к роду «я пытаюсь читать, но у меня ничего не выходит». И затем она сделала реверанс. Реверанс! Какого дьявола она стала его делать? Она в жизни не приседала перед Маркусом. Она наклоняла голову и даже один раз слегка согнула колени, но, о святые небеса, он бы свалился от хохота, если бы она сделала ему реверанс. На самом деле, он, вполне возможно, смеётся прямо сейчас. Но ей этого не узнать, поскольку она убежала до того, как Маркус успел издать хоть звук. Однако когда Онория появилась перед матерью и миссис Уэзерби в гостиной в тот же самый день, она могла с чистой совестью сказать, что она навещала Маркуса и считает, что его состояние значительно улучшилось. – Он даже читает, – сообщила она самым обыденным образом. – Это очень хороший признак. – А что он читает? – вежливо спросила мать, наливая ей чай. – Э-э, – Онория заморгала, но, кроме тёмно-красного переплёта, ничего вспомнить не сумела. – Я, честно говоря, не заметила. – Наверное, нужно принести ему больше книг на выбор, – сказала леди Уинстед, передавая дочери её чай. – Горячий, – предупредила она. – Ужасно скучно быть прикованным к постели. Я говорю по собственному опыту. Я четыре месяца провела, не поднимаясь, когда ждала тебя, и три месяца с Шарлоттой. – Я не знала. Леди Уинстед отмахнулась: – Ничего не поделаешь. У меня не было другого выбора. Но я могу сказать наверняка, что книги спасли меня от помешательства. Можно либо читать, либо вышивать, но я не представляю Маркуса с иглой и пяльцами в руках. – О, да, – согласилась Онория, усмехнувшись самой мысли об этом. Мать сделала ещё глоток чая. – Ты должна обследовать его библиотеку и посмотреть, что можно для него подобрать. И он сможет взять мой роман, когда мы уедем. – Она поставила чашку на блюдце. – Я привезла роман Сары Горли. И почти дочитала его. Пока что он восхитителен. – «Мисс Баттерсуорт и Безумный Барон»? – с сомнением переспросила Онория. Она тоже читала эту книгу и сочла её крайне занимательной, но роман был мелодраматичен без меры, и ей показалось, что Маркус вряд ли получит от него удовольствие. Если Онория верно запомнила, то там было немало падений с утёсов. И с деревьев. И с подоконников. – Ты не думаешь, что он бы предпочёл что-то более серьёзное? – Я уверена, что он думает, что предпочитает более серьёзные книги. Но этот мальчик и так слишком серьёзен. Ему недостаёт лёгкости в жизни. – Он уже давно не мальчик и … – Для меня он всегда будет мальчиком, – леди Уинстед обратилась к миссис Уэзерби, которая сидела в молчании на протяжении всего разговора. – Разве не так? – О, да, – согласилась миссис Уэзерби. – Но ведь я знаю его ещё с пелёнок. Онория была убеждена, что Маркус не одобрил бы подобных разговоров. – Наверное, ты сможешь выбрать для него книги, Онория, – сказала мать. – Уверена, что тебе его вкусы известны лучше, чем мне. – На самом деле, я в этом не так уверена, – проговорила Онория, вглядываясь в свой чай. По какой-то причине этот факт её беспокоил. – У нас в Фенсмуре очень разнообразная библиотека, – с гордостью отметила миссис Уэзерби. – Я уверена, что найду что-нибудь, – ответила Онория, изобразив самую радостную улыбку. – Тебе придётся это сделать, – сказала мать. – Если только ты не хочешь учить его вышиванию. Онория с испугом взглянула на неё, но увидела смешинки в глазах матери. – О, ты представляешь себе? – со смешком спросила леди Уинстед. – Я знаю, что мужчины прекрасные портные, но я уверена, что в задних комнатах они прячут целую армию швей. – У них слишком толстые пальцы, – согласилась миссис Уэзерби. – И они не могут правильно держать иглу. – Ну, вряд ли Маркус смог бы вышивать хуже, чем Маргарет, – леди Уинстед повернулась к миссис Уэзерби и пояснила: – Это моя старшая дочь. Я ещё не видела никого более неловкого в обращении с иглой. Онория смотрела на мать с интересом. Она никогда не подозревала, что Маргарет была столь бездарной рукодельницей. Маргарет старше неё на семнадцать лет. Она вышла замуж и покинула дом Смайт-Смитов ещё до того, как Онория стала хоть что-то запоминать. – Но хорошо, что у неё оказался такой талант к игре на скрипке, – продолжила леди Уинстед. Онория усомнилась. Ей доводилось слышать, как играет Маргарет. Она не стала бы употреблять такое слово как «талант», чтобы описать услышанное. – Все мои дочери играют на скрипке, – с гордостью заявила леди Уинстед. – Даже вы, леди Онория? – спросила миссис Уэзерби. Онория кивнула: – Даже я. – Жаль, что вы не привезли с собой инструмент. Я бы с удовольствием послушала, как вы играете. – Я не столь одарена в этом смысле, как моя сестра Маргарет, – ответила Онория. Что было трагической правдой. – Ах, не будь глупышкой, – сказала мать, шутливо похлопав её по руке. – Я считаю, ты великолепно выступила в прошлом году. Тебе просто нужно чуть больше заниматься. Она повернулась к миссис Уэзерби: – Наша семья ежегодно устраивает музыкальный вечер. Все в городе мечтают получить на него приглашение. – Какое счастье, должно быть, родиться в столь музыкально одарённой семье. – О, да, – проговорила Онория, поскольку не знала, что ещё она может сказать. – Я очень надеюсь, что твои кузины усердно репетируют в твоё отсутствие, – лицо матери выразило озабоченность. – Я не уверена. – Ответила Онория. – Это же квартет. Нельзя репетировать, если одна из скрипок отсутствует. – Да, полагаю, это так. Просто Дейзи ещё так молода. – Дейзи? – Спросила миссис Уэзерби. – Моя племянница, – пояснила леди Уинстед. – Она ещё слишком юная, и… Голос её упал до шёпота, хотя Онория даже ради собственной жизни не смогла бы догадаться, почему. – … у нее нет музыкального таланта. – О, Боже, – вздохнула миссис Уэзерби, прижимая руку к груди. – Но что же делать? Концерт будет испорчен? – Я вполне уверена, что Дейзи сумеет не отстать от нас, – со слабой улыбкой заметила Онория. По правде говоря, Дейзи играла ужасно. Но трудно вообразить, чтобы её игра могла сделать их квартет хуже, чем они уже были. И она привнесёт столь необходимый им энтузиазм. Сара до сих пор утверждает, что она скорее позволит выдернуть себе все зубы, чем снова выступит в составе четвёрки. – Посещал ли лорд Чаттерис ваши концерты? – спросила миссис Уэзерби.