– Лицемерить? – повторила за ним Онория, не сдержав удивления. Он наклонил голову, разглядывая чудовищную рану: – Думаю, что смогу представить дело так, будто я сражался с тигром. – С тигром. В Кембриджшире. Он пожал плечами: – Значит, с акулой. – С дикой свиньёй, – предложила она. – Это куда менее достойно. Онория сжала губы и хохотнула. Он тоже, и именно тогда Онория позволила себе поверить – он выздоровеет. Это настоящее чудо. Другого слова она подобрать не могла. Лицо Маркуса порозовело, и, хотя он исхудал, глаза его были ясными. Он будет жить. – Онория? Она вопросительно взглянула на него. – Ты покачнулась, – сказал Маркус. – Я бы мог тебя поддержать, но…. – Я чувствую себя немного неустойчиво, – проговорила она, подходя к кровати. – Думаю, что …. – Ты ела? – Да, – ответила Онория. – Нет. Немного. Мне, наверное, нужно поесть. Думаю, что я просто чувствую облегчение. И, к полному своему ужасу, она начала всхлипывать. Слёзы подступили неожиданно, подобно высокой океанской волне. У неё внутри всё было словно завязано узлом. Она так долго держалась, а теперь, когда узнала, что Маркус поправится, стала разваливаться на куски. Онория была словно туго натянутая струна скрипки, а теперь она разорвалась надвое. – Извини, – проговорила она, вздыхая между всхлипами. – Я не знаю…. Не хотела…. Просто я так счастлива… – Тише, тише, – вполголоса сказал Маркус, беря её за руку. – Всё хорошо. Всё будет хорошо. – Знаю, – всхлипывала она. – Я знаю. Поэтому и плачу. – Поэтому я тоже плачу, – тихо сказал он. Девушка повернулась. Слёзы не лились у него по щекам, но глаза были влажные. Она никогда не видела, чтобы он так открыто проявлял свои чувства, никогда не подозревала, что это возможно. Дрожащей рукой она притронулась к его щеке, затем к уголку глаза, отдёрнув палец, когда одна слезинка коснулась её кожи. И тут Онория сделала то, что застало врасплох их обоих. Она обняла Маркуса, уткнувшись лицом в его шею и прижавшись к нему. – Я так испугалась, – шепнула она. – Я даже сама не понимала, как сильно я испугалась. Он обнял её, вначале нерешительно, но затем, словно ему был необходим толчок, он заключил её в объятия, нежно прижав к себе и поглаживая по волосам. – Я не знала, – твердила Онория. – Не понимала. Это были просто слова, безо всякого значения и смысла. Она сама не представляла, о чём говорит – чего она не знала или чего не понимала. Она просто…. Просто…. Она подняла голову. Ей нужно увидеть его лицо. – Онория, – шепнул Маркус, глядя на неё так, словно он увидел её впервые. Глаза его были тёплыми, шоколадно-коричневыми, полными эмоций. Что-то мерцало в их глубине, и она не могла узнать, что именно. Медленно, очень-очень медленно губы Маркуса прикоснулись к её губам. Маркус никогда не сможет объяснить, почему он поцеловал Онорию. Он не знал, почему делает это. Он обнял её, когда она заплакала, и это был совершенно естественный и невинный поступок. У него не было ни стремления, ни нужды её целовать. Но когда она посмотрела на него. Её глаза, эти её удивительные глаза, блестящие от слёз, и губы – полные и дрожащие. У Маркуса перехватило дыхание. Он перестал думать. Некая сила овладела им, она возникла из глубин его существа, почуяв женщину у него в объятиях, и он пропал. Он стал другим. Он должен поцеловать её. Обязан. Это так же просто и изначально, как его дыхание, его кровь и сама его душа. И когда он поцеловал Онорию… Земля перестала крутиться. Птицы умолкли. Весь мир замер, всё, кроме него и Онории, кроме соединявшего их поцелуя, который был легче пёрышка. В нём пробудились страсть и желание. Маркус понял, что если бы не его болезненная слабость и истощение, он пошёл бы до конца. Он просто не смог бы остановиться. Он прижал бы её тело к себе, обретя блаженство в её нежности и аромате. Он целовал бы её крепко и прикасался бы к ней. Во всех местах. Он умолял бы её. Умолял остаться, умолял ответить на его страсть и принять его в себя. Он хочет её. И это ужаснуло его больше всего. Это же Онория. Он клялся защищать её. А вместо этого… Маркус оторвался от её губ, но отодвинуться от неё не смог. Прижавшись лбом к её лбу, наслаждаясь последним прикосновением, он пошептал: – Прости меня. А потом Онория ушла. Она не смогла быстро выйти из комнаты. Он видел, как она уходит, с трясущимися руками и дрожащими губами. Он просто животное. Она спасла ему жизнь, и вот как он её отблагодарил? – Онория, – прошептал Маркус. Он потрогал пальцем губы, словно мог почувствовать её там. И он почувствовал. Что было чертовски скверно. Он по-прежнему ощущал её губы и чувствовал трепет от лёгкого соприкосновения с её губами. Она оставалась с ним. И Маркус подозревал, что Онория останется с ним навсегда. Глава 14 К счастью, Онории не довелось провести следующий день в агонии из-за её краткого поцелуя с Маркусом. Вместо этого она уснула. Путь из спальни Маркуса в её собственную комнату был недолгим, так что она сосредоточилась на сиюминутной задаче – переставлять одну ногу за другой и оставаться в вертикальном положении, пока не дойдёт к себе. И едва сделав это, девушка легла на кровать и проспала целые сутки. Если ей что-то и снилось, то она ничего не запомнила. Когда Онория окончательно проснулась, уже было утро, и на ней оставалось то самое платье, которое она надела в Лондоне. Как давно это было? Ей понадобились ванна, чистая одежда и, разумеется, завтрак, во время которого Онории удалось настоять на том, чтобы миссис Уэзерби присоединилась к ней. И Онория говорила обо всём на свете, не имевшем ни малейшего отношения к Маркусу Холройду. Яичница оказалась просто потрясающей, как и бекон, а гортензии за окном совершенно невероятные. Гортензии. Кто бы мог подумать? В общем, Онория успешно избегала не только Маркуса, но и самых мыслей о нём до тех пор, пока миссис Уэзерби не спросила: – Вы уже навестили сегодня его сиятельство? Онория запнулась, поднося булочку ко рту. – Э-э, ещё нет, – ответила она. Масло с булочки капнуло ей на руку. Она положила ее обратно и вытерла пальцы. И тут миссис Уэзерби сказала: – Я думаю, он был бы рад вас увидеть. Это означало, что Онории придётся пойти к нему. После всех трудов и забот о Маркусе, когда он лежал в лихорадке, выглядело бы странным, если бы она вдруг махнула рукой и заявила: «О, я уверена, что с ним всё хорошо». Путь от комнаты для завтрака до графской спальни занял приблизительно минуты три, что было ровно на три минуты дольше, чем Онории хотелось размышлять о трёхсекундном поцелуе. Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… который, как она полагала, стал одним из её лучших друзей. И эта мысль привела её в такое же оцепенение, как и поцелуй. Как же так случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а не её. Скорее, он был другом в первую очередь Дэниела, а потом уже – её. Что не говорит о… Онория остановилась. Она запуталась.