А разгребать всё это пришлось мне. Ответить им я решил после того, как счётчик непрочитанных писем превысил отметку в сотню. И с того дня переписка с близняшками вошла в привычку. Остальная корреспонденция имела сугубо деловой характер и большую важность, однако в первую очередь я отписался именно девчонкам. Ещё примерно треть от писем пришло с адресов нескольких фирм по производству деталей и комплектующих для электроприборов, объединенных в одно предприятие и работающих под крылышком у «Охаяси-Машин-Групп». Таким ловким финтом моя мама когда-то вывела некоторые наши финансовые активы в самостоятельное плавание, независимое от рода-сюзерена. Поэтому разразившаяся война благосостояния моей семьи коснулась лишь отчасти. Такэда, конечно, явно хотели наложить лапу и на эти фирмы, не вошедшие в состав «Маэда-Индастриз», но забрать причитающееся победителю силой именно в этой ситуации не представлялось возможным – Охаяси терпеть не могли этих выскочек, да и с моим родом их связывали довольно неплохие отношения. Всё-таки бизнес с участием аристократов имеет свои особенности, поэтому когда рейдерская группа Такэда встала у ворот производственной зоны, на которой находились предприятия обоих родов, то в них довольно недоброжелательно посмотрели стволы перешедшей на боевой режим охраны. К счастью, ничего критичного – в письмах содержалась отчётность за прошедшее время и лишь одна робкая просьба о досрочном выпуске изделия GSR-23 в массовое производство. Пробная партия этих систем подавления связи, также санкционированная мной, поставила рынок на уши. Массовый выпуск изделия грозил перевернуть положение в мире РЭБ-технологий и мог обеспечить фирмы долгосрочными заказами на поставку, что снимало с меня головную боль по этому поводу. И ведь нельзя было переложить все решения непосредственно на руководителей фирм. Родители часто упоминали, что управление бизнесом должно оставаться в руках членов семьи, подкидывая брату соответствующую литературу и устраивая короткие командировки на фронт высоких технологий и финансовых операций. Так что в теме я немного шарил. Отдельного внимания требовал командир родовой гвардии – Тарао Мицухиро. Поступавшая от него информация проливала свет на происходящее в Японии. И эта информация упорно утверждала, что на театре затихшей было войны стартовал новый акт. Подробностей отчаянно не хватало, память, как назло, не могла дать ни одной зацепки. Приходилось только накапливать новые сведения и пытаться выстроить свою картину происходящего. И всё это буквально пожирало моё время. Рассылка писем отняла почти всё личное время с утра, и продолжил я её уже в школе, после первого занятия, во время перерыва. С головой погрузившись в аналитические выкладки и прогнозы для того, чтобы находиться в курсе дел и положения своих предприятий на рынке, я краем глаза отметил, что среди одноклассников царит нездоровое оживление. Сбившись в кучку у кафедры, курсанты слушали монолог Хельги Войтова, предводителя нашей «золотой молодежи». Напоминало всё это революционную стачку вокруг стихийного лидера – оратор жестикулировал, энергично взывал и всем видом показывал своё явное возмущение чем-то. Мне стало любопытно, о чем же он таком говорит, и я избавился от наушников, в которых негромко буянила одна из американских рок-групп, чьё творчество сопровождало меня последние лет десять. И каково же было моё удивление, когда до меня дошло, о ком именно идёт речь. – Мы вправе сами выбирать, с кем нам учиться, а с кем нет. Боевое братство подразумевает доверие. Но разве можно доверять человеку без чести? Его присутствие оскорбительно для нас, будущих офицеров и защитников Родины, для тех, кто впитал понятия чести, достоинства и верности, для кого данное когда-то слово является гарантом его выполнения! Разве я не прав? – говоря громко и отчётливо, Хельги взывал к растущей перед ним толпе, возвышаясь над ней из-за кафедры. Чего-чего, а харизмы ему было не занимать. Рослый, широкоплечий блондин с неизменными косичками, холеный, породистый, уверенный в себе, он был воплощением того, как должен выглядеть будущий офицер и аристократ. – И поэтому я вас сейчас собрал. Мы вправе решать… – Что ты хочешь решить, Хель? – вклинился в его речь неизвестно как затесавшийся в толпу староста класса, поднимаясь к оратору на кафедру и вставая рядом с ним. Щуплый Соколов на фоне Никонова смотрелся не ахти, но его такие мелочи никогда не смущали. – Во взрослые игры тянет поиграть? – Не Хель, а Хельги Рагнарович. Мы с тобой не друзья, и тебе это прекрасно известно, – попытался пресечь его вмешательство Войтов, изменив интонации на нейтральный холод. – И ты также прекрасно знаешь, о чем именно я говорю, не дуркуй. Твой протеже нам чужой. И мы не хотим, чтобы он учился с нами. Я лично соберу подписи наших товарищей под прошением о его переводе в другой класс, – потряс он означенной бумажкой в воздухе и вновь обратился к собравшимся: – Всё так и есть, друзья мои? Ответом ему был нестройный хор голосов: – Да! – В принципе, ты прав… – Согласен! Всего за пару минут больше половины класса собралось внизу аудитории, у той самой кафедры, обстановка начала накаляться – староста продолжил перепалку с Войтовым, которому на помощь поспешили его приспешники Алабышев и Войцеховский. А я сидел и обтекал. Говорили обо мне и говорили не за спиной, в моем присутствии, говорили такое, за что, по-хорошему, пора было заставить заплатить кровью оскорблявших меня. Ведь я же предупреждал… Отложив все неоконченные дела на потом, я начал спускаться со своего дальнего ряда. – Кто из вас, господа курсанты, убежден в том, что у меня нет чести? Кто из вас придерживается того же мнения, что и он? – спросил я у собравшихся, указав рукой на Войтова. – Кто из вас? Кто?! На несколько секунд повисла всеобщая тишина. Подростки переминались, переглядывались, кто-то даже избегал смотреть в мою сторону. Они расступались, давая мне пройти между ними и пропуская непосредственно к своему негласному лидеру. Рассматривая их лица, я искал среди них тех, кто выдаст себя, но ребята прошли хорошую школу и держали эмоции в узде. Первоначальная вспышка ярости прошла, оставив после себя только холодную и спокойную ненависть к тому, кто посмел попытаться меня очернить. – Никого? Или вы боитесь, что за свои слова придется отвечать, господа? Не бойтесь, только сразу бросьте между собой жребий и занимайте очередь. Мне хватит времени на всех! – Никто здесь не боится подобного, Леон, – сказал Лёха, спускаясь ко мне и вставая рядом, плечом к плечу. Вслед за ним присоединились Савва, Дима Калашников и ещё несколько парней из «эскадрона». – Тем более что всё важное для них уже сказано… – Спасибо, я понял, – кивнул я ему, благодаря за разъяснения и поддержку. – Войтов! Как там вас – Хельги Рагнарович? Потрудитесь объясниться. Хельги улыбнулся и спустился ко мне, вставая напротив. – Не считаю нужным, Ронин. Я знаю, кто ты. Ты это знаешь. Все это знают. Зачем мне что-то объяснять трусу, который сбежал из своей страны, отказавшись исполнить свой долг? Это принизило бы меня. Толпа загомонила, зашепталась, обсуждая услышанное. Кровь отхлынула от моего лица, скрипнули стиснутые от злости зубы. Происходило именно то, чего опасались все те, кто спасал мне жизнь, принудительно эвакуируя из Японии подростка, желавшего погибнуть и сгинуть в пламени родовой войны. Тогда они мне не дали этого сделать – Гена, Андрей, Алла… Они действовали из чистых побуждений, спасая ребенка друзей, за что винить их было бы неправильно. – Думаешь, что всё так просто, варяг? Ты не прав. И у тебя нет права так говорить, – я старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но он ощутимо дрожал и звенел от охватившего меня напряжения. – Ни один человек на земле не имеет права упрекать меня в пренебрежении долгом. Я не давал присяги своему сюзерену. Долг рода на мне. Но я волен исполнить его, когда пожелаю или сочту возможным. А что до бегства… Тебя там не было. Поэтому всё, что ты говоришь, – это просто слова, сотрясение воздуха. Я сейчас говорю все это скорее для собравшихся, потому что объяснять что-то тебе, сопляку, всю жизнь прожившему под крылышком у родителей и не нюхавшему пороха иначе как на полигоне, не вижу смысла. – Лео, поаккуратнее, ты всё можешь решить и так. Не оскорбляй его, не надо. Это не делает тебе чести, – зашептал мне на ухо Алексей. – Вот ты и начал оправдываться, – торжествующе заявил Войтов и обвиняюще ткнул в меня пальцем. – Трус! Бесчестный тр… Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Уткнувшийся мне в грудь палец я перехватил ладонью и взял его на излом – резко, жёстко, как учили. Влажный смачный хруст и крик боли прозвучали для меня самой прекрасной музыкой на свете. Пострадавший взвыл и рефлекторно попытался отдернуть руку, прижать её к груди, но я её не отпустил, выворачивая сломанный палец из сустава ещё сильнее. – Я буду ждать твоих секундантов, подонок. Если осмелишься их прислать, конечно же. А пока с тебя достаточно, балабол, – отчеканил я с чувством удовлетворения, слыша, как в сознании хихикает дедушка. – Войцеховский, вызови врача, а лучше проводи его до медпункта, – коротко приказал староста товарищу Войтова, уже стоявшему рядом с пострадавшим. – А ты, Хель, следи за базаром… – Тварь! Ублюдок! Я на куски тебя порву! – заорал Хельги, кидаясь ко мне, но наткнулся на непреодолимую преграду из одноклассников, подхвативших его за руки и потащивших в сторону, от меня подальше. – Отпустите меня! Хаттори, тебе конец, ты слышишь?! – Слышу, ничтожество, очень хорошо слышу. Ты ответишь за каждое слово, так что – говори-говори. Мне нравится, что ты сам себя загоняешь в гроб! – издевательски протянул я ему вслед и отвернулся, поднимаясь обратно на свой последний ряд. – Это было лишним, Лео, – осуждающе покачал головой Лёха, пряча широченную улыбку и терпя при этом неудачу. – Он, между прочим, ветеран. А дуэльный кодекс у нас трактуется вольно, так что насчёт гроба ты прав, только как бы тебе самому в него не загреметь. – Спасибо за заботу. Как-нибудь справлюсь. Прости, Лех, мне кое-что закончить надо, поговорим позже, ладно? – сказал я старосте, вновь возвращаясь к завалу в почте и почти сразу отвлекаясь на совершенно другие мысли. Дуэль меня волновала постольку-поскольку, потому что были и более насущные и важные проблемы. * * * Визит Эраста Петровича, нашего классного воспитателя-психолога, был ожидаем и состоялся после окончания занятий, почти сразу после того, как я вернулся в общежитие. К тому времени меня уже посетили секунданты Войтова, известившие о том, что поединок состоится в субботу, на полигоне школы, по «крайним» правилам, подразумевающим поединок фактически без ограничений. Обратившись к Савелию и Алексею, я заручился их согласием быть моими представителями в подготовке к поединку и окончательно выкинул все мысли о дуэли до возвращения в общагу, где планировал как следует посоветоваться с дедом. Поэтому появление классного воспитателя было немного… не в тему, так сказать. Деликатный стук в дверь застал меня несколько врасплох – на поперечном шпагате. Использовав для этого две позаимствованные у соседей табуретки, я частично подзавис в воздухе, а подскакивать из такого положения, как это делают в фильмах, обучен не был. Оставалось только одно. – Заходите! – крикнул я, продолжая упражнение, а если быть точным, одно из таолу обязательного ежедневного комплекса. Вошедший в комнату Эраст Петрович удивлённо хмыкнул, осмотрел меня с головы до ног и перешёл к осмотру обстановки. Всё это делалось в молчании, довольно грозном, мне даже немного не по себе стало от этого. – Здравствуйте, Эраст Петрович! Чем обязан? – спросил я, в принципе, неплохо понимая, чем именно я обязан и к чему этот визит приведёт. Но воспитатель оказался непредсказуем. – Да так, заглянул проведать своего лучшего подопечного, справиться, как ты тут живёшь, может, надо чего… Скромновато у тебя, Лео, – ответил он, расхаживая по комнате и особое внимание уделяя потрескавшейся штукатурке на стенах. – А вот с силой здесь лучше не заниматься. Для этого у нас есть специальные помещения. – Да я как-то… – Вижу. Понимаю. И все же лучше там. Ты уж пойми старика правильно, – отмахнулся воспитатель от моей робкой попытки оправдаться и продолжил: – Ты делаешь неплохие успехи, мой мальчик, отставание по научным и военным дисциплинам сокращается. Пусть до приемлемого уровня ещё много работы, я счёл нужным тебя похвалить. И отметить твои успехи на недавнем собрании у ректора. – Спасибо. Приятно слышать, – пожал я плечами, заканчивая «толчок волн», и наклонился, упираясь руками в пол. Перенос веса на руки, медленный подъём корпуса и ног вверх и завершение комплекса «мостиком». – Ха! Я закончил. Прошу прощения, но иначе не было смысла начинать этот комплекс. – Все нормально, парень, не беспокойся. Мне даже интересно было понаблюдать за тобой. Кстати, до меня дошли слухи о неприятном инциденте сегодня утром. Поделишься со мной своей точкой зрения на него? Воспитатель все же затронул эту тему и сделал это так ненавязчиво, что мне не захотелось ему отказывать. – Вопрос чести, насколько мне известно, решается одинаковым способом во всех странах. Я всего лишь воспользовался одной из вариаций, довольно прямолинейной, тут не поспоришь, и самой действенной, – поразмыслив немного, ответил я на его вопрос и улыбнулся: – По вашей реакции видно, что это происшествие не вызвало резонанса. – А ты ждал грома и молний? Побойся бога, Лео, здесь большая часть детишек – аристократы, поэтому дуэли дело частое и привычное. Я про другое спрашивал. Причина конфликта в твоём положении в обществе, верно? Оно несколько неоднозначно, вот ты и внёс ясность, не более, – тоном доброго дядюшки заговорил он. – Меня и не только меня интересует только одно: как далеко ты собираешься зайти? – Насколько потребуется, Эраст Петрович, – я постарался вложить в эту фразу всю холодную уверенность и спокойствие. Воспитатель смерил меня задумчивым взглядом и присел на одну из табуреток. Вид у него был уставший, под глазами проступили черные круги, щёки впали. Невысокий, грузный, немного неуклюжий, в цветном клетчатом костюме – он почему-то напоминал мне грустного клоуна. Уставшего, разочарованного и циничного клоуна на пенсии. – В общем, так: Войтов – сын одного из совета попечителей школы… – Мне нет разницы, чей он сын, хоть самого императора. Любого из тех, что вас устроит, – прервал я его, давая понять, что увещевания или призывы к благоразумию бесполезны. – Ты опять спешишь… Никто не собирался даже пытаться тебя отговорить. Рагнар Ульфович уже полностью в курсе ситуации, так что твоё право им не оспаривается. Но ему очень не хочется, чтобы с его сыном произошла какая-нибудь нелепая случайность, по неосторожности закончившаяся смертью, – сухо заметил Эраст Петрович, продолжая сверлить меня взглядом. – А вы в курсе, что Хельги вообще-то сильнее меня как одаренный? Ветеран как-никак, мне с моим рангом подмастерья с ним не тягаться, – отпарировал я, сев напротив воспитателя и встретив его взгляд своим. – Но я вас услышал. Это всё? – Я передам твои слова, Лео. Жаль, что ты не чувствуешь разницы в отношении к себе по сравнению с другими учениками… – кивнул он и поднялся на ноги, направляясь к выходу. – Какой именно разницы, Эраст Петрович? Воспитатель дошёл до двери, когда его настиг мой вопрос, и остановился, держа её чуть приоткрытой. – Хельги ещё ребёнок. Взрослый, вздорный и глупый, как большинство детей в его возрасте. К тебе так никто не относится. Те, кто выживает в битвах войны на уничтожение, те, кто может дать отпор отряду ликвидации темного клана, достойный отпор, стоит заметить, те, кто готов не менее достойно встретить свою смерть… в наших глазах они перестают быть детьми. С вами мы ведём себя как равные. Запомни это, – сказал он, вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив меня в одиночестве. – Ну и что ты понял, бестолочь? – тут же поинтересовался у меня дед, стоило только воспитателю выйти. – Со мной считаются. Это приятно, – сказал я, на самом деле испытав некую гордость за себя. – Так я и думал. Не пыжься так сильно, а то от самомнения лопнешь. Равного уважают, но и спросят, если что, больше, чем с ребенка. Уяснил? – с грустью в голосе проговорил дух предка и замолк, погрузившись в какие-то свои размышления. – Вижу, ты уже размялся. Это прекрасно. Приступим. Покажи мне, чем ты собираешься блокировать удары ветерана на дуэли… * * * Еще через сутки выматывающей гонки, в которой я безуспешно пытался наверстать упущенное, я сдался и, вспомнив цитату, без колебаний позвонил единственному человеку, без сомнений знающему, как именно помочь мне в сложившихся условиях. – Лёха! Добрый вечер, не помешал? – Не помешал, Ронин, не помешал. Чем обязан высочайшему соизволению вашей милости снизойти до нас, грешных? – ответил мне заспанный до возникновения зависти к дрыхнущему и немного хриплый голос старосты.