«Не больше одной таблетки». Она выпила две, забралась под одеяло и сказала себе, что, когда проснется, боль уже закончится. Это вранье никогда не действовало прежде, не сработало и теперь. * * * Сергей Бабкин нашел Макара в комнате, которую отвел им Красильщиков; впрочем, тот обещал, что к вечеру будет готова другая, в которую сможет отселиться один из них. «Там было не прибрано, – извинился он. – Если вам не нравится в тереме, можете переехать в сорок восьмой». В сорок восьмой ни Макар, ни Бабкин не захотели. – Пятнадцатого августа Вера заправляла машину Возняка в тридцати километрах отсюда! – торжествующе сообщил с порога Сергей. – Красильщиков не врет. Он выложил подробности разговора с сотрудниками заправки. – Ай да Бакшаева! – восхитился Илюшин. – Ага, шумная бабенка. Но мы должны сказать ей за это спасибо. Не закати она скандал, черта с два бы ее кто вспомнил. – Я про младшую. Не видела, значит, она сестру… – Врет! Спорим, она тело перепрятала? – Зачем и куда? – заинтересовался Макар. Сергей сказал то, что давно засело у него в голове: – Перезахоронила по-человечески. Как ни крути, мертвая сестра ей выгоднее, чем живая: не нужно никому возвращать деньги Красильщикова. Уверен, она ни копейки ей не отправила. Подруга Веры не смогла вспомнить, чтобы старшая сестра хоть раз упоминала о делах младшей. Надежда провернула сделку втихомолку, никому ничего не рассказала и сидела на трех миллионах. – Хорошая версия, – согласился Макар. – Только пока недоказуемая. Ты мне об этом сюрпризе говорил по телефону? – Не совсем. Сергей выудил из папки старую бумажную фотографию, которую ему удалось выпросить у Прониной. Вере Бакшаевой на ней было не больше двадцати. Скорее, восемнадцать, и вспомнив паспортный снимок Веры, сделанный примерно в те же годы, Илюшин покачал головой: что же за бракодел ее фотографировал? Как получилось у него перевести эту бьющую через край жизнь в заурядное тусклое лицо? Вера Бакшаева была исключительно хороша собой. Широко расставленные прозрачные глаза под густыми бровями, полные губы, сложенные в насмешливую полуулыбку, темные кудри – дерзкая, жадная красота, не допускающая, что кто-то пройдет мимо и не оглянется. Вульгарная? Да кто вульгарен в двадцать лет! Хороший вкус – удел старости. «Из-за такой женщины могли и всю деревню спалить», – подумал Макар. Бабкин вывел на экран второй снимок. Ему хотелось добавить что-нибудь вроде «эх, что жизнь-то с людьми делает» или «годы никого не жалеют», но он справедливо опасался, что Макар не спустит ему с рук банальностей. – М-да… Вот что жизнь с людьми делает, – сокрушенно сказал Илюшин. – Какая прискорбная метаморфоза. – Из Золушки в тыкву, – пробубнил Бабкин за его спиной. – А рядом с ней кто? Подруга? – Да. Светлана Пронина. Нормальная тетка, и, похоже, единственный человек, что мог выносить Бакшаеву, не считая Возняка. – Слушай, а я ведь знаю, кто ее снимал! – внезапно сказал Макар. – Фотограф Ильясов! Я уже видел одну его работу. Портретист он был, похоже, от бога… – Что за одна работа? – Худякова рассказывала мне о своей семье и показала карточку. Занятная она старушенция! Ум ясный, скептический. – Что-нибудь новое узнал? – При пожаре девяносто первого года в сарае Бакшаевых находился человек. Он погиб. Бабкин присвистнул. – А звали-то его как, человека? – Худякова, по-моему, пожалела, что проговорилась, и больше ничего вытянуть из нее не удалось. Я рассчитывал, что получится достать дело из архива. Позвонишь следователю? Тебе он охотнее пойдет навстречу, чем мне. – Позвоню, – сказал Бабкин. – Только что-то мне слабо верится в успех этой затеи. Он подошел к окну, потягиваясь на ходу: спина затекла после долгой езды. Сергей подышал на стекло и стоял, ждал, с детским удовольствием наблюдая, как тает мутное пятно и открывается скупой графичный пейзаж – избы, березы да грязная колея, жиденький перелесок и вороньем облюбованный старый тополь. Серость мышиная, полынная горечь. «Век бы так смотрел». – Слушай, а кто все время стучит? – спохватился он. – Бешеный дятел. – Нет, серьезно! – Печник приехал, возятся с утра вместе с хозяином, чинят дымоход. – Ну дает Красильщиков! – Нет бы водку пил и плакал! – осуждающе подхватил Макар. – Что за народ… Он хотел еще что-то сказать, но вдруг нахмурился и склонился над бумажным снимком: – Серега… – Ась? Бабкин рассматривал Камышовку. – Воздух какой прозрачный… – вслух подумал он. – Красота! – Тоска и тлен! – отозвался Илюшин. – Глянь сюда. Сергей с неохотой отвел взгляд от курившихся над избушками дымков. – Что там? – Вот. Смотри… Бабкин склонился над снимком Веры Бакшаевой. Ее толстую шею оплетала цепочка с крупными звеньями, на которой болтался православный крест. – Ничего странного не замечаешь? – Крест. На золотой цепочке, – признал Бабкин, недовольный тем, что это заметил Макар, а не он. – Я бы сказал, цепь. И сам крест какой-то необычный… У тебя лупа далеко? Лупа нашлась в складном карманном ноже между штопором и отверткой. – Я тебе и так скажу, без лупы… – Сергей придвинул лампу. – Э-э-э… Здесь, похоже, какой-то камень… – Гранат, – сказал Макар. Бабкин даже не заметил, как его нож с выдвинутой лупой оказался в руках Илюшина. – Почему не рубин? – Темноват для рубина. Хотя черт его знает… Приметная штуковина! – Она его, похоже, не снимала. – Бабкин отодвинул бумажную карточку и увеличил снимок на экране. Теперь настала очередь Макара досадовать на то, что он не сообразил воспользоваться таким простым способом. Вера Бакшаева носила трикотажные футболки с глубоким вырезом, а длина цепочки была невелика: украшение виднелось над краем ткани почти целиком. Сергей раздвигал границы кадра до тех пор, пока крест не стал превращаться в размытые пиксели. Круглый камень под нижней планкой просматривался отчетливо; без сомнения, это был один и тот же крест или его точная копия. В уголке памяти вдруг засвербело, словно там слабо царапалось неопознанное воспоминание. Сергей попытался рассмотреть его, но внутренняя лупа не работала. – Любопытно, любопытно, – забормотал Илюшин. – У меня родилась идея. Давай-ка найдем кого-нибудь из местных, желательно в своем уме. – Красильщиков? – Нет, он здесь не поможет. Нужен тот, кто помнит Бакшаеву с юности.