* * * Нины Худяковой дома не оказалось; вышедший на стук Василий зыркнул свирепо и сообщил, что Нинка шляется, а где – не знает, да ему и все равно. – Может, на кладбище пошла, – неохотно крикнул он вслед, когда сыщики уже отошли от калитки. – А где кладбище? – обернулся Макар. – Сам найдешь, чай не слепой. И Василий скрылся в доме. – Чего это он злой такой? – спросил Бабкин. – Подозреваю, что выпить хочет, а Худякова держит его железной рукой за горло. – Она, значит, тоже вроде благодетеля, – сказал Бабкин, выслушав рассказ Илюшина. – Не многовато филантропов на одну деревеньку? – Они с Красильщиковым из разного теста. Худякова себе изобрела внутренне непротиворечивую систему духовного роста, подозреваю, от такой тоски и горя, из-за которых люди менее крепкие полезли бы в петлю. А ей в петлю нельзя по религиозным соображениям. Православие запрещает самоубийство. – Да-да, страшный грех. Кстати, почему самоубийство хуже убийства, я забыл? – После него нельзя раскаяться. Что-то мне подсказывает, что, если бы Бакшаеву убила Нина Иванова, она бы ее прикопала в лесочке и жила себе тихо, молилась бы за чужую грешную душу и за свою заодно. – То есть, совесть бы ее не мучила? Илюшин усмехнулся: – Свою совесть Худякова завязала бы в узел и концы прижгла, чтобы не разлохматились. Она стойкая тетка. И очень непростая. – На кладбище пойдем? – Подожди… – Макар остановился, привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за забор соседнего дома. – Может, за уши тебя поднять? – поинтересовался Бабкин, сочувственно рассматривая Илюшина с высоты своих почти двух метров. – За уши не надо. Ты бабку видишь? – Я все вижу. И бабку тоже. – Значит, не показалось, – обрадовался Макар. – Пойдем-ка к ней заглянем. Только стучи без лишнего пыла, там все сооружение дышит на ладан. Дом был темен, пахуч и грязен, он вызвал в воображении Сергея грибной суп с мухами. В слепой комнатушке, где два окна из трех были заколочены, со стен смотрели святые: строгие, черные, в тускло поблескивающих серебром окладах. Пол был усыпан крошками, на подоконнике плесневела горбушка, но светлый дух сушеных грибов был так силен, что перебивал вонь испорченной еды. Связки свисали с натянутых под потолком струн; Бабкину пришлось согнуться вдвое, чтобы не застрять, точно бык в ярме, в грибной петле. Хозяйка, горбатая старуха с гусарскими усиками, двигалась на удивление бодро. Под ее тапочками хрустели крошки. Первым делом она спросила, не из собеса ли пришли Сергей с Илюшиным, и узнав, что нет, гневно зашевелила ноздрями. Бабкин заподозрил, что их вот-вот прогонят, но Макар предъявил фотографию Веры Бакшаевой, выложив ее с таким видом, будто это был джокер, и старуха смягчилась. – Да, Верка, – сказала она, рассмотрев карточку. – Ишь какая она здесь… Ну, молодые все красивые, если не хворают. Нашли вы ее, что ли? Или сочиняет Михалыч? – Ищем, – сказал Макар. – Капитолина Игнатьевна, у нее крестик на шее – видите? Хозяйка потянулась за очками. – Это их фамильный крест, бакшаевский. Дед Верке подарил, любил ее очень. Она как надела его, так больше и не снимала. Я почему помню: из школы выгоняли ее. Не потому что крест, а больно уж вещь в глаза бросается. Верка его навыпуск носила, хвасталась. Он у нее был навроде ожерелья или кулона, как сказать-то правильно… Украшение, одним словом. Она им семье в глаза тыкала, показывала, что уела их всех. Павел с Оксаной младшую больше любили, она смирная… У этой характер-то дрянцо. А тут ей дед такие привилегии оказывает. Бабкин с изумлением слушал рассудительную и внятную речь Капитолины. При виде обстановки он проникся уверенностью, что им предстоит беседа с еще одной полоумной бабкой, вроде той, которая болтала босыми ногами, сидя на кровати в подушках, и все призывала в свидетели Бориса Ефимовича, который оказался два года как покойным. Какая-то мысль по-прежнему крутилась у него в голове. Нечто связанное с этим крестом… – А что за камень внизу, вы не помните? – Искусственный рубин. Их тогда лепили куда ни попадя. Но на всякий случай у Надежды спроси. Она вечно на этот крест облизывалась! Жадные они обе… только Надька дуреха безалаберная, а Верка… у той устройство посложнее. Я с Оксаной, их матерью, близко дружна не была, но беседовали, случалось, как иначе-то? Всю жизнь рядом, боками тремся крепче кур на насесте. Они кудахчут, вот и мы кудахтали. Оксана жаловалась, что старшая девка им жизни не дает. В деревне она, вишь, считала себя жемчужиной в навозе, выхаживала барыней, нос воротила от парней: деревенщина, мужичье… Хотя Ванька, который за ней волочился, славный был мальчуган. Шалопутный и в голове ералаш, но из него вышел бы толк. У меня на таких козлят глаз наметан. Закрутилось все не в ту сторону, да пошла телега под откос… Про что это я? – Про крест, который носила Вера. – Да… Она ведь и учиться не хотела, вот в чем беда. Надька – та со школьных лет трудилась. У нас большой совхоз, совхоз имени Крупской. – А кем она работала? – Телятницей. Молодец баба: все говорили, что она, как дом Красильщикову продаст, так сразу коровок своих и бросит, с такими-то деньжищами! А Надюха всем наперекор возьми да и не уйди с работы. Так и ездит пять дён в неделю. Это и правильно. – Капитолина Игнатьевна, а вы знаете, кто погиб во время пожара в девяносто первом? Старуха выпучила на него глаза. – Эть, милый мой, как же можно не знать? Все знают! Ленька погиб, Гришкин младший сын, упокой Господи его душу. Они с Иваном давно были в контрах. Страшную смерть принял, сгорел заживо. – Гриша – вы имеете в виду Возняка? – недоверчиво спросил Макар. – У нас больше Григориев нету. У него два сына было, старший Петька, младший Леонид. Петр уехал, он отца и не навещает, кажись. А Ленька в закрытом гробу похоронен, тут, на кладбище. Худякова за могилой ухаживает. Григорий поначалу кидался на нее, потом вроде как притерпелся. Мысль, не дававшая Сергею покоя, внезапно пробила лед и выбралась из черной проруби беспамятства. Он вздрогнул, захлопал себя по карманам, спохватился, что это был не его телефон, а илюшинский, и зашипел на ухо Макару, чтобы тот немедленно дал ему трубку. – Ты чего ерзаешь? – забеспокоилась Капитолина. – В сортир хочешь? Он у меня во дворе, за яблонями. – Извините, Капитолина Игнатьевна, – сказал Макар, поднимаясь. – Я его отведу. – Что за танец маленьких утят? – спросил он, когда они вышли на крыльцо. Бабкин глотнул свежего воздуха и возбужденно ткнул в него пальцем: – Телефон! – Зачем? У тебя свой есть. – Фотки! – взвыл Сергей. – Так бы сразу и сказал, – укоризненно проговорил Илюшин. – На, держи. Что за фотография тебе так срочно понадобилась? Сергей быстро перелистал последние снимки. Вот они зашли к Бакшаевой… Макар пытается сфотографировать обгоревший дом… На первом снимке бочка возле забора, на втором крыльцо, на третьем смазанное лицо самой Надежды, выгоняющей их со двора. «Валите, валите отсюда оба! Фоткает он, ты погляди…» Бабкин увеличил последний кадр. В разрезе домашнего халата, на который младшая Бакшаева накинула куртку, отчетливо был виден золотой крест с темно-красным камнем. Глава 4 * * * С обувью помог Красильщиков: Макару вручил сапоги, а на огромную лапу Бабкина налезли утепленные калоши. Калоши оказались обувью легкой, непромокаемой и исключительно удобной; Бабкин, топая по кромке леса, жалел лишь о том, что они невысокие: нога выше лодыжки промокала в траве и мерзла. К тому же приходилось избегать ям. Длинноногий Илюшин вышагивал впереди не разбирая дороги. Они шли к болоту. Бакшаева была здесь, сказал Макар, права оказалась та беспамятная бабулька, как ее, черт… Яковлева. На заправке Вера устроила скандал, а вечером пришла к Красильщикову, и тот ее задушил. Где была белая «Нексия»? Должно быть, во дворе под навесом. Надежде повезло: машину никто не заметил, а потом она избавилась от нее. И вот тут, сказал Макар, возникает вопрос. Машина – это тебе не труп, ее в земле не закопаешь. Можно загнать в лес и прикрыть ветками, но и здесь не все так просто, как кажется: по лесу ходят грибники, они забираются в такие чащи, куда вроде бы нормальным людям и соваться незачем. – А если перегнала в город и продала? – предположил Сергей. – Бакшаева продала? – удивился Макар. – Она из Камышовки выезжала только в свой совхоз, да по большим праздникам – во Владимир. Не факт, что она вообще умеет водить машину, тем более с механической коробкой передач. Ехать до райцентра опасно: а вдруг проверка на дорогах? Попросят документы, а у нее ни прав, ни свидетельства. Машина принадлежит даже не сестре, а Петру Возняку. Тут-то ее и спросят: на каком основании, голубушка, управляете вы чужим транспортным средством? Нет, Надежда Бакшаева вряд ли рискнула бы выезжать на оживленные дороги. Значит, машина где-то поблизости. Может, в озере? Но это должно быть глубокое озеро, чтобы машина ушла на дно и ни один рыбак не заметил бы ее сверху. Озера в округе заболоченные, поросшие камышом и рогозом. А там, где расчищен берег, в воду протянуты рыбачьи мостки. Бакшаева должна была придумать что-то другое… И тогда Бабкин наобум спросил: «А болото здесь есть?»