 — Все одинаковые, — выдохнул, выбрасывая окурок в стоящую рядом урну рядом с припорошенной снегом лавочкой под голой березой. Злость затопила сознание второй раз за сутки. Она обманула его. Врала, смотря невинным взглядом, рассказывая о своих чувствах так, что он почти поверил. Едва ошибку не совершил, самую глупую и страшную, которую поклялся боле никогда не делать. Захотелось сломать так же, как ломал подобных ей женщин, чтоб на собственной шкуре ощутила, что означает предательство. Почему нет? Пусть видит. Каждый след помады, слышит запах духов. Звонки от других женщин, ей подобных, — навсегда разучится врать так умело. А затем перешагнет через нее, как делал тысячи раз, оставляя после себя сломленную личность с вывернутой прогнившей душой. «Тогда, я научу тебя любить. Через день, неделю, месяц, неважно. Буду бороться до того момента, пока собственное сердце не остановится». Сжал кулак, вспоминая каждое слово той самой клятвы. О, он обязательно доведет до момента, когда она бросит гиблое дело заставить его полюбить себя. И после раздавит ее сердце, словно хрупкий кусок льда, как поступали с ним. Добрался до смартфона в кармане, включая вновь. Пришлось отключить на некоторое время, ведь бесконечно сыпались звонки да сообщения, особенно от Кенара. Прямо так не терпелось поздравить с Новым годом, что позвонил не меньше сорока раз. Едва появилось меню, тут же сонную относительную тишину раннего утра нарушил очередной звонок. Который уже было бы странным игнорировать и Тасманов вздохнув, нажал вызов, поднося телефон к уху: — Алло? «Тебя, где носит, твою мать?! Я уже половину отделений УВД города заставил очнуться от раннего опохмела, чтобы тебя скотину белобрысую найти!», — заорал в трубку Паша вместо приветствия. Ярик отвел трубку подальше, скривившись от рева на том конце и длительной череды отборных матов, лишь спустя пять минут Канарейкин успокоился, затем деловым тоном заявил: «Советую явить свой зад немедленно в квартиру, сделать улыбчивое селфи на фоне дивана, успокоить Раису и прислать мне отчетное фото. Иначе, клянусь Богами, если Кира расстроится еще хоть раз, я твои бубенчики блудливые не просто вместо брелка на ключи повешу. Самолично убью, закопаю в полисаднике, затем выкопаю, воскрешу и снова убью. Понял меня?» В этот момент вся жизнь промелькнула перед глазами Ярослава. Прямо как в той знаменитой поговорке про полет, мост и решаемые проблемы. Резко подорвавшись, выдохнул: — Щас буду! «Твои последние секунды пацанской беззаботной жизни пошли, гиена. Не знаю, как ты будешь извиняться, но идея Киры у*бать тебя сковородкой мне очень греет душу!» Справочная информация*: Картина Сандро Боттичелли «Клевета» По утверждениям Сандро Боттичелли, написал ее для своего друга Антонио Сенъи, который посоветовал воссоздать утерянные образы. Сюжетом произведения послужила утерянная работа греческого художника Аппелеса. В оригинале Апелеса, который был придворным художником, обвиняют в измене. Якобы он предал египетского царя Птолемея IV. После того, как его в память об ужасных застенках тюрьмы, чтобы, как то восстановить себя от несправедливости, греческий художник написал картину Клевета. К сожалению, оригинал бесследно исчез спустя века, а Боттичелли создал ремейк на эту картину, используя описание первоисточника из трактата Лукиана «О клевете». На картине трон с сидящим царем Мидасом с ослиными ушами, которыми его наделил Аполлон из-за несправедливого оглашения победителя. По сути дела в соревнованиях победил он, царь присудил победу другому. Вот он и обиделся. По обе стороны от царя стоят образы Подозрительности и Неведения. Они что-то шепчут в уши царя, а он их внимательно слушает, с закрытыми глазами. И в то же время просит, чтобы ему помог уродливый человек в черном одеянии по имени Злоба, который протянул царю свою левую руку. Злоба тащит к царю Клевету. Царь Мидас слушает любую Клевету, потому что руководит мыслями царя Злоба. Волосы у Клеветы захватили два персонажа и стараются заплести ей косы. Эти два персонажа являются Завистью и Ложью. Внешне красивые, но коварные, они хотят символами красоты: белыми лентами и розами себя таким образом отожествить с чистотой. Тем временем Клевета вцепилась мертвой хваткой в обманутую, обнаженную для того чтобы ее поняли, и молящую о пощаде Жертву в образе юноши. Но все тщетно. Слева художник изобразил обнаженную фигуру по имени Истина, распознавание которой дано лишь Раскаянию, старухе — плакальщице. В действительности эта картина, так и осталась загадкой для многих поколений. Никто не знает истинную причину написания этой картины мастером.  Глава 26 — Все или ничего Когда Раиса бросилась в его объятия, стоило только переступить порог квартиры, а тявкающая Пуся подбежала, принявшись царапать его ногу коготками — стало стыдно. Мысли о мести отошли на второй план, стоило заглянуть в полные слез, большие синие глаза попросту исчезли из головы. Кулачки ударились о его плечи, пришлось даже поймать тонкие запястья, слушая сдавленные рыдания. — Ты хоть знаешь, как я волновалась?! — она впервые сорвалась на истошный крик, а Тасманов уже не был уверен в своих убеждениях, как всего минут десять назад. Женщина, плачущая одновременно от горя и облегчения, еще некоторое время назад представлялась ему самой настоящей обманщицей Далилой, что заманила в свои сети дурака*. Теперь же хоть вешай образ непорочной Сусанны*, - женщины такие женщины. — Прости, — выдохнул, зарываясь пальцами в волосах, утыкаясь носом в макушку и прикрывая глаза. Самого мотает, точно маятник, еще чего-то от нее хочет. Угрозы Паши уже не такие пугающие, хотя все-таки стоило бы отправить ему, чертово селфи. Вдруг правда Кира разволнуется, а ей ведь нельзя. Этого «прости» оказалось достаточно для нее, хотя надо быть конченной дурой, чтобы не почувствовать чужой запах на рубашке, не увидеть несколько красных пятнышек на коже, оставленных чужими губами. Да и след от помады на вороте вполне сам за себя говорит. Где был, что делал, — ясно без всяких подсказок да полунамеков. И Тасманов прекрасно понимал, что она знает, но ничего не говорит. Молчит, даже упрека в глазах нет. Только легкая грусть да затаенная печаль, разъедающая душу постепенно. «Одинаковые, они все одинаковые. Она тебе лжет, притворяется» Голос отца в голове заглушить невозможно, он словно рядом за спиной стоит, нашептывает гадости на ухо, пока они стоят вот так в обнимку. — Надо Паше отослать фото, иначе он меня точно выкинет из окна в следующий раз при встрече, — немного нервно рассмеялся, пытаясь шутить в такой напряженный момент. Рая сглотнула слезы, молча кивая, но отпустила лишь спустя некоторое время. Боялась. Оно понятно, видно, как волновалась, и оттого стало совсем противно от себя самого. Пришлось даже взять на руки Пусю, продолжавшую голосить пока, не поднял на уровень своих глаз, получив в ответ только недовольное рычание да оскаленные зубы. — Она тоже очень волновалась, — выдала Рая, на что Ярик с сомнением покосился в ее сторону, ставя Пусю на лапы. Возмущенная таким отношением собака отвернулась, «закопала» его задними лапами, двинувшись в сторону одной из спален. — Мне кажется, она бы с большим удовольствием перегрызла бы мне глотку, — буркнул, шагнув в гостиную, встав на фоне своего кожаного дивана, ища удобную позицию для селфи. Пара снимков, один из которых со средним пальцем в кадр — задание выполнено, можно выдохнуть. — Ощущаю себя так, будто загулялся и не взял трубку, когда звонила мама, — рассеяно проговорил, убирая телефон. И наступало то, чего следовало ждать: неловкое молчание, погрузившее гостиную в атмосферу напряжения. Стояли друг напротив друга, смотря в разные стороны. Рая молчала, будто не решаясь открыть рот, а Тасманов поступал аналогично, поскольку уже сам не понимал своих собственных чувств. — Паршивый Новый год, — выдал, дабы заполнить уже сосущую пустоту, получив в ответ столь же короткое: — Ага. Опять вакуум через который не получается пробраться. По-хорошему бы стоило начать выяснять отношения. Тот поцелуй, он снова и снова возникал в голове, дразня, точно красная тряпка разъяренного быка. Раздувая вновь пламя сомнения, пока Раиса не заговорила, нарушая мысленный поток бесконечных эмоций, одна сменявшую другую. — Я пойду, наверное, надо еще будет заехать к родителям, посидеть с ними, — выдохнула, а в глазах застыла надежда. Будто просьба тихая, безмолвная, — остановить, не дать уйти. Да только Ярослав молчал, лишь кивнул, стоило девушке шагнуть в коридор. — Проводить? «Еще давай ковер красный постели, тупой недоумок», — сам себя обругал, ляпнув, не подумав, заметив, как вздрогнула Кошкина. — Не нужно, сама доеду на такси. Ты же устал, — отозвалась тихо, собираясь, отводя взор. Натянула тот саамы злосчастный пуховик, нахлобучивая вязаную шапку на голову. Пакет с платьем, которое она переодела, взяла в руки вместе с небольшой сумочкой. Косметика стерлась, остались лишь припухшие красные глаза да нос, однако это ее совершенно не портило. Взглянула на Ярослава напоследок, говоря неловко: — Там… В общем, с собакой я погуляла. Надо было себя чем-то занять. Кое-что приготовила. Посмотришь, — а после отвернулась, открывая входную дверь, перешагивая порог. «Пусть уходит» Не хочет он, чтобы она уходила. «Она тебе не нужна» Нужна. Очень нужна, возможно, даже больше, чем сам Тасманов подозревал. Смотрел, как она уходит, но сдвинуться с места не мог, будто кто-то приклеил к паркету собственной квартиры. Держал крепко, не отпуская, совсем не подозреваю, что единственный его надзиратель — он сам. Раиса почти дошла до лестницы, загружая приложение такси, когда внезапно Ярик заставил себя сдвинуться с места, бросившись вперед с криком: — Подожди! А затем обхватил руками со спины, прижимая к себе, чувствуя, как Кошкина обхватила его запястье с подаренными на нем часами, застыв. С минуту стояли так посреди коридора, не решаясь ни сдвинуться, ни заговорить. И лишь стоило Рае прошептать сдавленно слова, которые ударили точно в цель, очнулся, будто ото сна: ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Любовь к тебе — убивает, Ярослав. Я знаю, что обещала, помню собственные слова. Но ты словно маятник: сейчас один, через пару часов совершенно другой. Понимаю, невозможно изменить человека без его согласия или попытаться исправить, но прошу — не делай так больше. Ты даже не представляешь, какие ужасы я пережила в голове, пока этот чертов телефон выдавал мне лишь один ответ: абонент недоступен. Шумно вздохнул, прикрывая глаза и слыша стук собственного сердца. Вообще-то это больно. Ему раньше говорили подобное, но как-то совсем не пробирало, разбиваясь о ледяную стену, выстроенную им самим. Однако сейчас все иначе, словно Раиса нашла невидимую глазу трещину, ударяя по ней все сильнее молотком правды. — Если ты уйдешь, у меня ничего не останется, — выдавил с трудом признание раньше, чем успел себя остановить. — Я просто закончу свое существование без тебя. — Люди не исчезают и не умирают только потому, что их покинули, Яр, — вздохнула, поглаживая большим пальцем его руку, пытаясь сосредоточиться, чувствуя горячее дыхание за ухом. — Я знаю, что дура наивная. И прощаю совершенно зря. Не надо мне этого доказывать или говорить. Но все равно буду пытаться достучаться до тебя, однако моя любовь не всесильна. Иногда ее просто не достаточно, чтобы все исправить. Если так случится, значит бороться у меня не осталось сил. Вместо слов, обнял еще крепче, слыша, как где-то внизу закряхтел сосед, вышедший на прогулку со своим псом, разразившимся лаем на весь подъезд. Он знал, что люди не умирают, если их покинуть. Они учатся жить дальше, начинают новую жизнь, погружаясь с головой в новые впечатления. Да только сам так не сможет. Ведь стоит Раисе уйти навсегда, больше ничего не будет. Ни жизни, ни новых впечатлений, ни стремлений к жизни. И возможно, это и есть любовь, которой Ярослав Тасманов так отчаянно боится. Семью Кошкиных в Новый год можно было бы охарактеризовать просто — шумная толпа. Куча не понять, откуда взявшейся родни. Каждый пытается переорать другого, сидя за большим выставленным столом, покрытым яркой пестрой скатертью с большими красными маками. Везде и всюду еда, которой можно было бы накормить половину населения Африки. Бесконечная череда племянников, племянниц, тетушек, дядюшек, двоюродных сестер, братьев, а во главе этого маленького филиала личного Ада Ярослава — родители Раисы, смотрящие на пару. Лариса Сергеевна ободряюще и Степан Ерофеич мрачно. Десятки глаз с живейшим интересом разглядывают нового кавалера своей любимицы, сканируя каждый миллиметр. С ног до головы. Девчонки подростки стреляют глазками, правда в рамках разумного, парни хмурятся, кто-то даже прикрывает жен, восхищенно перешептывающихся друг с другом. — Выхухоль, — потянул Степан, сжимая вилку в огромной руке с такой силой, будто представлял себе на ее месте шею парня своей дочери, сейчас крепко державшую его за руку. — Что на тебе? Тебя по каким темным углам носило, кобель малолетний? Ярик непонимающе вскинул бровь, затем опустил взгляд на джемпер с модными дырками, потом на такие же темно-синие джинсы в зимнем варианте, где дырки были зашиты, а кое-где приклеены аппликации и возмущенно засопел. — Дед Степ, это модно, — сразу разобиделся круглолицый мальчишка лет 15, с парочкой прыщей на лбу. — Щас все так ходят! — Петька, — рыкнул мужчина, отчего подросток мгновенно опустил взгляд на тарелку с оливье, делая вид, что там что-то интересное. — Между прочим — это брендовые вещи, — съязвил Ярик, вступаясь одновременно за парня и себя самого. Мало ли чего там отцу Раисы не нравится. Судя по всему, он ему вообще не нравится, даже если запакуется в костюм времен молодости Степана. — Дорогие. — Дырки-то делать, такой труд, — ехидно отозвался Степан, не обращая внимания на шиканье жены, слыша тихое хихиканье с разных углов. — А на труселях тоже дырки, исподнее-то, небось, такое же модное! Ты б сказал, я бы с дачи привез рванье свое. Дешево, сердито, а главное МОДНО! — Папа прекрати, — простонала Рая, тяня Ярика к столу, заставляя сидящих немного сдвинуться с дивана. Согнали парочку детей с насиженных мест на стулья, с шумом передвигаясь в небольшом зале, где еще умудрился работать небольшой плазменный телевизор, стоящий на столе, располагаться старый добрый советский шкаф с кучей хрусталя да книгами и кадка, в которой сидела большая пальма. Возможно, маленькие пространства как-то сближают родню в окружении обоев с цветами, но вот Тасманову было однозначно неуютно. Сидишь почти на краю, вжавшись в подлокотник, на колени к тебе забирается беззубая пятилетка, улыбаясь, широко и открыто, демонстрируя дырки от выпавших молочных зубов.