Тут они прервались. Глянули на Витьку. Снова начали расспрашивать. По второму разу рассказывать было легче. Витька понял, что надеется на счастливый исход. Пока валялся без сна в мастерской, мысленно толкал речь в свою защиту. Как заключённый в ожидании суда. Иногда аргументы казались убедительными. А иногда Витька думал, что надежды нет. Но сейчас ему казалось: как только он всё расскажет, кошмар кончится. Страхи уйдут. Витькиной судьбой станут распоряжаться взрослые. Они сделают, чтобы плохого больше не было. Или наоборот? Ведь и он теперь – взрослый? Витька зажмурился. С закрытыми глазами было проще рассказывать. Он снова был там. Ничего не отвлекало. – А потом он упал. И кровь… – Какая кровь? Густая? – спросил вдруг Веник Банный. Если Вениамина Аркадьича писать по способу Арчимбольдо, то непонятно, какие овощи или фрукты выбирать для портрета. Или надо не фрукты? А что? – Беляев, стоп! Давай ещё раз! Где ты стоял? Как ты к нему подошёл? Расстояние какое? Метр? Меньше? – голос у Веника Банного был жёсткий, но не злой, а строгий. Он спрашивал о важном. Витька открыл глаза. Палыч молчал и сидел тихо. А Веник Банный вышел из-за стола, нервно размахивал руками: – Показывай! Давай! Я – он. Витька тоже встал: – Я тут был. А он… Если вы – это он, то я вот здесь. Я ему говорю, что лучше бы он ум… – Ты руку протягивал к нему? Витька не помнил. А это важно? Он нарушил какие-то границы? – Ты время сплющил, понимаешь? Убыстрил его. Посмотри: ты сам стал старше. А тот ты – старее. Там же язва была, да, Пал Палыч? – Язва, – кивнул Палыч. И Витьке было неприятно, что про него-взрослого говорят такие вещи. – Смотри, Беляев, твоё время пошло на быстрой перемотке, его время – тоже. Болезнь спрогрессировала, открылось язвенное кровотечение. Потом, я так понимаю, процессы разложения тоже ускорились. Не ты его убил, понял? Время! Витька понял, что сейчас засмеётся. Потому что он, оказывается, не виноват в собственной смерти. То есть виноват, но по неосторожности. Он же не знал… За это, наверное, тоже накажут. Но это другое. Страшнее, когда желаешь человеку смерти и он реально умирает. А дело, оказывается, не в словах! И даже не в желаниях. «Время его пришло» – есть такое выражение. Это не Витька пришёл к себе-старшему, а время! Наверное, облегчение сразу отразилось у Витьки на лице, потому что Веник рассердился: – Технику безопасности кому объясняем? Для чего, спрашивается? Беляев, думаешь, мы вам с собой видеться не даём из вредности? Потому что мы дураки старые? Витька непроизвольно оглянулся на Палыча. Тот ведь реально в возрасте. – Не старые. То есть не дураки. Извините, Вениамин Аркадьевич… Веник отмахнулся. Ему было важно другое. – Пал Палыч, смотрите. Мы говорили, что оно так и сработает… Чисто теоретически. Что при контакте дублёров время убыстряется, возникает зона поражения… А вот и на практике, пожалуйста. Беляев, садись, сейчас объяснительную писать будешь. Витька послушно сел на место. Ему дали двойной листок в линеечку. Как для итогового диктанта. Веник Банный ходил по кабинету туда-сюда и реально диктовал: – Пиши, Беляев… «В ходе заявленного эксперимента…» – Заявленного? – почему-то удивился Палыч. Веник кивнул: – Разумеется. Сотрудник Лотман подбил ребёнка… Палыч вдруг присвистнул – лихо, как мальчишка. – Сотрудник Лотман, ты с дуба рухнул? На понижение же пойдёшь. Веник Банный пожал плечами – так, будто тоже был пацаном и его типа ничто не колышет. – Ну, и чего? И пойду… Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Кого они вместо меня поставят-то? Витька соображал с трудом. «Меньше Кушки» – это поговорка такая у военных. Типа у всего есть свой предел. У самого Витьки, когда он взрослым был, любимая фраза звучала так: «Мы достигли самого дна, но тут снизу постучали». Он-взрослый всегда боялся, что будет ещё хуже. А Веник Бан… Вениамин Аркадьевич сейчас может полететь с должности. А может ещё и звания лишиться – они ж с Палычем реально при особом ведомстве. Зачем ему это? Непонятно. Для него ж работа – смысл жизни. Он вон как на ребят орёт, когда они косячат! «Душить вас всех в зародыше» и всё такое. – Вень, – негромко отозвался Палыч. – Ты не сильно нарывайся. Это контингенту ни черта не будет, а ты – живой человек. Веник Банный вдруг закашлялся: – А это ещё неясно, кто тут живее всех живых. Как посмотреть. Беляев, пиши… «Сотрудник Лотман В. А. угрозами заставил меня внести исправления в маршрут…» – Ещё и угрозами? – Палыч тоже кашлял, давился, но его смех душил… – Вень, да ты монстр у нас. Рецидивист. Дон Корлеоне… Мафия бессмертна! Витька писал. Выводил кривые неровные слова, не понимая их смысла и не всегда соображая, в какую сторону вести хвост у буквы, как делать петлю. Руки всё-таки большие слишком. Пальцы длинные… Ручка всё время падает. Страшно уже не было, но не верилось, что всё обошлось. А Палыч ржал. Реально, как ребята в гараже, когда анекдоты травят. Витька дописал слово «исправления» и уставился на хохочущего Пал Палыча. У того лицо покраснело. Теперь портрет можно было делать из алых помидоров. Ну, из яблок ещё. Палыч от хохота пятнами пошёл. Но это был хороший красный цвет. Добрый. Витька вспомнил абажур-«помидор» в окне соседского дома. И стало почти уютно. Как на кухне после долгого дня. Как в школе, когда выставляют четвертные и вместо заслуженного трояка – внеплановая четвёрка. Палыч всё хохотал и кулаком по столу колотил, и ругался – но не зло, а азартно. Тоже как в гараже или на учебном вылете. Вроде слова обидные, а на самом деле это радость. – Два дурака нашлись! Один, значит, на детях эксперименты ставит, а другой, гадёныш, и рад в любую дырку влезть. – Во временнýю дурку… Тьфу, дырку! – Вениамин Аркадьевич тоже ржал. И щёки у него тоже были красные. Ну, реально, он же ученик Палыча. Витька улыбнулся, губы вдруг задрожали. Веселье сразу кончилось. Палыч глянул на Витьку устало: – Ты понимаешь, что сейчас происходит? Веня готов с должности слететь, чтобы тебя прикрыть. Потому что тебя за такие вещи, сам понимаешь, надо… – Давить в зародыше надо было, – напомнил Вениамин Аркадьевич. И спросил у Витьки: – А ты без спасжилета был, когда обратно падал? – С ним. – Слава те господи. Поэтому и получилось почти нормально. Пропуск сработал! Понимаешь, Беляев, у каждого в жилет вшит пропуск. Личный номер на вход и выход. И если его потерять, то… Да! Я ж вам не сказал, Пал Палыч! Он же кота с собой притащил! – Кота?!. – Пал Палыч снова заржал и пошёл пятнами. – Беляев, пиши! – спохватился Веник. – Запятую поставил? «…Оказавшись во временнóм отрезке сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года…» Запятая… Витька писал. Хорошо, что тут про запятые подсказывают, не как в школе на диктанте. У Арчимбольдо есть ещё один известный портрет – «Юрист». Там лицо человека сложено из лягушки, рыбы и курицы. Если Вениамина Аркадьевича рисовать так, то из кого? – Запятая… «Я отправился по месту своего проживания…» 12 Долька нервничала. Надо было готовить ужин. А хотелось забраться куда-нибудь, и чтобы никто не трогал. В домик на дереве. Бельчатник, он же скворечник. Долька вышла на балкон, задрала голову, глянула на сосновые ветки и на некрашеные доски домика. Запрыгнула на скамейку, встала ногами на спинку. Снизу, с земли, её сразу же заметили и окликнули. Женька Никифоров. – Доль! Я забыл сказать, у меня комбез порвался! – Вот радость-то! Иди и зашей. Женька пожал плечами: – А я не умею! Долька сердито махнула рукой, чуть не потеряла равновесие. Спрыгнула на балконный пол. Перегнулась через перила, крикнула Женьке: – Топай на кухню, сейчас разберёмся. Насобирают эйнштейнов, ёлки. Интегралы берёт не глядя, а штаны зашить не в состоянии. Где стоит шкатулка с нитками, Долька помнила. Но им же ножницы нужны. А их опять нет. Как всегда. В тот раз она искала ножницы, когда ходила влюблённой в Веника Банного. Неделю назад. Как вообще в другой жизни…