Вельбот отчаянно мотало на крутых волнах. Казалось, его вот-вот перевернет. Но обошлось. Шлюпку с размаху вышвырнуло на прибрежную мель. Очутившись на берегу, матросы вытянули конец перлиня, к которому были подвязаны бревна, для укрепления на берегу. С большим трудом бревна зарыли стоймя в песок, и к 10 утра переправа была готова. Первым рейсом от "Москвы" ушла шлюпка с сухарями и водой. Тем временем на берегу показалось несколько арабов. Они держались поодаль и явно выжидали, что будет дальше. Один из них все же некоторое время спустя подошел к мичману Отту и сообщил, что здешняя страна принадлежит султану Осману-Махмуду и они охраняют побережье. С "Москвы" продолжали свозить припасы и людей, в первую очередь женщин и детей. Обратным рейсом на пароход доставили двух арабских парламентеров. В ходовой рубке их принял Чириков. Из разговора стало понятно, что "Москву" выбросило на мель в 25 милях южнее мыса Рас-Хафун. Через арабов-кочегаров капитан попросил прибывших передать сообщение о крушении "Москвы" в Аден. — Мы скажем о вас нашему вождю Гафун-паше, а он уже передаст все султану! Как решит Осман-Махмуд, так и будет! Наши же услуги стоят тридцать долларов! Арабам отсчитали просимые деньги, и Чириков принялся писать письмо в Аден с просьбой о помощи. Парламентеры тем временем горстями поглощали предложенный им к чаю сахар. А на берегу собрались уже сотни их соплеменников. Видя гибнущее судно, они волновались и размахивали руками. Наконец несколько арабов кинулись к бывшему у берега вельботу и устремились, подтягиваясь на перлине к пароходу, в надежде поживиться. Однако первый же налетевший бурун опрокинул и утопил вельбот. С воплями арабы доплыли до берега. Одного из них, тонувшего и громче всех вопившего, спас, бросившись в воду, матрос Луйберг. Чириков выскочил на палубу. Он был в ужасе. И было от чего! Мало того, что арабы утопили вельбот, но последний пошел ко дну, запутав перлинь на самой середине переправы. Дорога к берегу для спасения команды оказалась отрезанной! Надо было как можно скорее отцепить затонувший вельбот от провисшего каната. Из воспоминаний очевидца: "Положение было ужасно! Каждую минуту мы ожидали, что бушующие буруны повалят пароход, затопят провизию, вещи, заготовленную воду и все для нас необходимое. Наконец, муссон мог сделаться свежее и лишить нас возможности в несчастную минуту съехать на берег. Понятно, что такое угрожающее положение повергло всех в тревожное состояние… Видя это, один из пассажиров (это был мичман Миклуха) предложил свои услуги освободить перлинь от вельбота и, получив согласие командира, бросился вплавь с острым ножом, отрезал запутанный вельбот и тотчас отправился плыть к берегу, так как следовавшая за ним шлюпка не могла принять его к себе. Через пять минут он благополучно добрался до берега". На месте причаливания мичман Отт выставил караул из матросов, и с этого момента переправа уже действовала непрерывно. К вечеру все было благополучно завершено. Однако пришла новая беда. Около лагеря "московцев" скопилось несколько сотен аборигенов, которые норовили утащить все, что плохо лежало: всевозможные вещи, продукты и прочее. С каждой минутой арабы становились все назойливее и вскоре уже пытались отбирать продукты силой, угрожая кривыми ножами. Пришлось подле имущества выставить еще один караул во главе с мичманом Фришем. До самого позднего вечера переправляли на берег пассажиров и продовольствие. Дело продвигалось медленнее, чем хотелось, потому что вельбот сильно заливало водой и каждый раз ее приходилось подолгу вычерпывать. С берега за этой работой наблюдали туземцы, которых с каждым часом становилось больше и больше. Казалось, что все окрестные племена, узнав о гибели парохода и почуяв добычу, поторопились прибыть к месту крушения. Естественно, с собой у них не было ни воды, ни продуктов, а потому они все нахальнее обращались к спасшимся, жестами выказывая свое желание есть и пить. Арабов-кочегаров туземцы уговаривали перейти на их сторону, всячески угрожали им. Чем больше становилось арабов на берегу, тем с большей наглостью бросались они на вещи и продукты команды. Вместе с матросами от грабителей отбивался и Миклуха. Не раз и не два его тяжелый кулак достигал цели. Лязгали челюсти, вылетали зубы, и арабы отбегали в сторону, чтобы спустя минуту снова бросаться на добычу. Выгрузка между тем продолжалась: по пояс в воде, преодолевая сопротивление прибоя, люди переносили на своих плечах все, что могло пригодиться им на берегу. Понятно, что немало вещей оказалось испорченными, а многое и разграбленным. Вскоре с берега к Чирикову пришло известие, что бывшие у него на борту арабы отказались передавать обещанное письмо, заявив, что скоро к месту крушения прибудет местный паша и он сам уже решит, что следует делать. Бывшие в команде несколько арабов-кочегаров при этом с испугом говорили, что их соотечественники, скорее всего, вначале ограбят команду и пассажиров, а потом всех перережут. — Так у нас случается всегда! Пощады не будет никому, разве что женщин заберут в гаремы, а детей в рабы! Надо скорее уходить из этих мест! — плакали они офицерам. Чириков и сам видел, что дело худо. Толпы на берегу делались все воинственнее. Среди арабов становилось и все больше вооруженных людей, они явно что-то замышляли. Вот-вот могла начаться настоящая резня немногочисленной охраны лагеря и свезенных на берег пассажиров. То, что творилось на душе у Чирикова, представить несложно. Потеря вверенного ему океанского судна и миллионного груза, ответственность за жизнь людей — все это ложилось только на него одного. — Надо оставлять пароход! — решился наконец Чириков и велел офицерам и матросам: — Забрать все оружие! Сухари и воду в шлюпку! Будем пробиваться берегом к Адену! Как и положено капитану, "Москву" Чириков покинул последней шлюпкой, несколько раз оглянувшись на обреченное судно. Собравшись на берегу, "московцы" подсчитали свои силы. Налицо было 123 человека, на которых приходилось семь берданок, полтора десятка револьверов, несколько сабель и охотничья двустволка. Вооружались поэтому кто чем мог, офицеры точили кортики, матросы — напильники и стамески, которые насаживали на палки, пассажиры взяли в руки отпорные крюки, а корабельный доктор насадил на древко свой скальпель. Над штабной палаткой подняли российский трехцветный флаг. — Порядок оставляем корабельный! — распорядился Чириков. — Дозорные вахты со сменой через четыре часа! К нему подошли мичман Миклуха и полковник Лейдениус: — Мы тоже желаем стоять свои офицерские вахты! — Хорошо! — кивнул Чириков старшему офицеру. — Внесите в списки! Туземцы, увидев организованную оборону, прекратили угрожать, но продолжали оставаться вблизи лагеря. Теперь их было уже около тысячи. Не только экипаж парохода, но и офицеры из числа пассажиров — подпоручики Шангин, Мельницкий, Ильинский и мичман Арфии — приняли участие в круговой обороне, а лейтенант Миклуха по просьбе командира взял на себя один из самых важных участков — охрану продовольствия. Нелегко было прокормить свыше 120 человек, внезапно выброшенных на незнакомый берег. Тем более, что не все продукты удалось уберечь от туземцев. Оставалось около двенадцати пудов риса, восемь пудов муки, десять пудов пшена, около трех пудов сахара, два ведра уксуса, ведро кислой капусты, полтора мешка картофеля, пуд соли, три бочки красного вина, полтора ящика чая, четыре барана, пять гусей, три поросенка и десяток кур. Последний раз моряки побывали на пароходе 10 июня. Лейтенант Фриш со старшим механиком Деменковым отправились на "Москву" за пресной водой. Вместе с ними поплыли судовой врач — за аптечкой, и Соллогуб — за своим багажом. На пароходе уже были затоплены все трюмы и судовые помещения, только кают первого класса вода не коснулась. Пока осматривали пароход, с берега вплавь на "Москву" устремилось несколько сотен туземцев, и морякам ничего не оставалось, как быстро на шлюпке покинуть судно. С этого момента пароход был окончательно потерян для наших путешественников. Каждый из туземцев торопился завладеть чем-либо, а завладев, был готов скорее расстаться с жизнью, чем выпустить из рук добытое. Можно без преувеличения сказать, что экипаж и пассажиров ограбили дочиста. Почти весь багаж — у многих не оказалось при себе даже самого необходимого — попал в руки местных мародеров. Но главное — не было пресной воды, в особенности жажда мучила детей. Однако грабеж и на этом не прекратился, он только принял другую форму. Тем временем волны уже разворотили борта "Москвы", и оттуда к берегу понесло бочки с солониной, вином и всякую мелочь. Арабы с воплями носились вдоль линии прибоя, хватали добычу, дрались за нее. Кое-кто пытался плыть на полузатонувший пароход, их отбрасывало сильным накатом. Арабы тонули, но все новые и новые желали попытать счастья в обретении добычи. К берегу прибило и множество тюков с чаем. Возле тюков то и дело вспыхивали яростные кровопролитные драки, то арабы выясняли, кому из них достанется добыча. Вскоре на "Москве" уже мародерничали самые дерзкие и жадные. На судне арабы захватили вернувшегося туда, чтобы добыть еще немного воды из опреснителя, механика Харитонова. Механика отпустили только тогда, когда он указал арабам способ отвинчивания электрических ламп… Рано утром 14 июня у палатки Чирикова появился паша округа Хафун, с которым командир вступил в длинные переговоры о том, чтобы перенести лагерь к месту, где имелась вода. Паша не возражал, он даже согласился выделить верблюдов для перевозки вещей, запросив 400 долларов. Правда, к тому времени, когда лагерь был перенесен, эта сумма успела значительно возрасти, а путешественники не досчитались некоторых вещей из своего скудного скарба. Особенно было жаль большой тент, который укрывал от зноя — его захватили силой туземцы. На тринадцатый день после кораблекрушения в новый лагерь к путешественникам прибыл со свитой в 50 человек и местный султан, который оказался еще большим вымогателем, чем паша. Под различными предлогами он отказывался сообщить в Аден о гибели "Москвы", но взялся обеспечивать лагерь продовольствием, правда, за очень большую мзду. Однако через некоторое время, обнаружив, что деньги у путешественников кончились, султан все же отправил нарочных в Аден. Следует отметить, что с открытием Суэцкого канала частые случаи крушения судов у Восточного берега Африки обратили на себя особое внимание Англии, которая в этих крушениях теряла больше, чем другие страны. Каждое крушение сопровождалось полным разграблением судна, а иногда и истреблением экипажа и пассажиров. Поэтому буквально несколько месяцев назад Англия потребовала от султана обеспечивать безопасность людей с разбивающихся судов, а также обязала его помогать потерпевшим добираться до Адена. В случае неисполнения договора султана ожидал приход английской эскадры с последующей бомбардировкой Адена. Поэтому тот, выкачав из потерпевших все деньги, все же постарался оградить их от своих ретивых подданных и доставлял им кое-какую провизию и воду. * * * Только через месяц с лишним, 24 июля, туземцы сообщили, что пришел пароход и стал на якорь неподалеку. На другой же день лагерь снялся и люди двинулись туда. Переход вдоль Красного моря по нескончаемым песчаным барханам под нестерпимо палящим солнцем был чрезвычайно трудным, ведь помимо всего прочего постоянно приходилось быть начеку, отгоняя вооруженные банды арабов. Бросив последний взгляд на полузатонувшую "Москву", Миклуха мысленно прощался с ней. Пароход был к этому времени уже полностью разломан. По всему борту были видны огромные трещины: с правого борта — в районе машинного отделения и с левого — около капитанского мостика, и через них вода свободно поступала внутрь. Бак и корма настолько зарылись в грунт, что буруны ходили через пароход. Арабы обрезали даже талрепы у вант, отчего упала грот-мачта, разобрали палубный настил. Из воспоминаний Соллогуба: "На всем расстоянии целые горы раскаленного песку и мелкого терновника, по которым с большим трудом мы еле-еле продвигались вперед. Наши дамы отправились во второй партии и немало натерпелись… Переход этот был еще тяжелее для тех, у кого были дети". Миклуха шел, утопая по колено в песке, таща за собой салазки с продуктами. Очередной лагерь разбили у небольшого родника в тени кустарника. Именно здесь проявились самые лучшие качества Миклухи. Предоставим слово одному из участников событий: "Мы все ему (Миклухе. — В.Ш.) обязаны за его неусыпные труды по заведованию провизиею, и он вполне заслужил глубокую благодарность. Понимая всю важность сбережения и разумного расхода продовольствия, он обязательно согласился, когда на другой день после разбития (распределив всех офицеров на дежурство в цепь) командир поручил ему временно заведовать хозяйством. Эту трудную обязанность он выполнял с замечательным старанием и аккуратностью. Я называю ее трудной, потому что быть на ногах в провизионной палатке ежедневно с 5 часов утра до 10 часов вечера, выдавать провизию, заботиться о ее просушке, иметь постоянно достаточное количество воды для варки пищи и чаю, лично исполнять всякие требования: одному сахар, другому свечу, третьему вина, фиников, сухарей и т. п., производить выдачу различных продуктов с таким расчетом, чтобы их хватало на более продолжительное время и т. п. — обязанность далеко не легкая. В.Н. Миклуха в этом деле оказался лучшим помощником командиру, заявляя последнему своевременно, в каком положении наша провизия, что можно расходовать теперь, а что оставить на предстоящую дорогу; заблаговременно сообщал, в чем оказывается недостаток, какие можно сделать улучшения в продовольствии и т. п.". Однако деятельность Миклухи продовольственными делами не ограничилась. И снова предоставим слово Николаю Соллогубу: "..В 8 часов утра с разрешения командира отправились в путешествие к Ганде (ближайший населенный пункт, где имелся телеграф. — В.Ш.) два флотских офицера: гг. Миклуха и Фофонов, с целью ознакомиться с дорогой и осмотреть берега севернее мыса Рас-Хафона. Путешественники возвратились около 11 часов вечера того же дня и рассказали, что они прошли не менее 20 верст к северу по дороге к Ганде, оставив в стороне Рас-Хафон. Верст десять они прошли кустарниками, а затем песчаной пустыней, где не только растения, но даже не было видно ни одного насекомого; ветер дул до того сильный, что когда они садились отдыхать, то через каких-нибудь 5—10 минут их заносило песком, точно они были зарыты в землю. Дальше следовать было невозможно, и они вернулись. Спустя несколько дней Миклуха с г. Фофоновым снова собрались в экспедицию в Ганду, взяв с собою проводника-дикаря и одного из наших арабов в переводчики. Так как экспедиция должна была продлиться 4–5 дней, то г. Миклуха купил осла для перевозки провизии, воды и необходимых вещей. Командир изъявил на это согласие…" За пояс мичман засунул револьвер, кто знает, что ожидает в пути? На этот раз предприятие Миклухи увенчалось успехом, и он достиг селения Ганда, где передал телеграфное сообщение в Россию о крушении "Москвы". Тем временем местный султан известил Чирикова, что у берега потерпело крушение еще одно судно, на этот раз английское. Англичанам повезло гораздо меньше наших. При крушении погибло более трех десятков человек, еще больше было раненых. К этому времени, проделав обратный путь, Миклуха принес в лагерь радостное известие, что в Одессе, узнав о крушении "Москвы", уже принимаются все возможные меры для спасения команды и пассажиров. — Думаю, что Ганда наилучший порт для того, чтобы оттуда нас забрало какое-нибудь проходящее судно. По крайней мере, я именно так и сообщил в Одессу. Там ответили согласием! — Владимир Николаевич, вы поступили совершенно правильно! — кивнул Чириков. — Теперь нам осталось только достичь этой самой Ганды. — Дорога нами уже неплохо разведана и за неделю мы туда вполне переправим как команду, так и пассажиров! — бодро ответил Миклуха. Соллогуб пишет: ".. Нужно было видеть необыкновенную радость команды; матросы прыгали, бросали вверх фуражки, обнимали друг друга и долго ликовали…" Затем был нелегкий переход в Ганду. Чириков переправлял людей группами в несколько десятков человек, каждую из этих групп сопровождал Миклуха или мичман Фофанов. Из воспоминаний очевидца: "Ганда — мерзейшая деревушка, состоящая из одного каменного, без окон, дома и 32 грязных избушек, разбросанных у берега между сугробами песка. Деревянные основания избушек, а также деревянные поделки каменного дома все с разбившихся судов". Чириков потом вспоминал, что при прощании султан и его советники просили моряков забыть все дурное и всем в России говорить, что племя, ограбившее их, очень хороший народ. На рейде поселка стоял английский пароход "Багдад". Местный британский консул договорился с капитаном о приемке на борт потерпевших крушение и доставке их в Аден. Плавание до Адена прошло без всяких приключений. Там "московцы" были радушно приняты английским губернатором. Местный агент Добровольного флота вручил Чирикову телеграмму, что по приказу императора Александра III на розыск "Москвы" отправлен клипер "Забияка" и что он уже покинул Суэц три дня тому назад. По прибытии в Аден "Забияки" команда и пассажиры "Москвы" перешли на его борт. После чего клипер поспешил в Порт-Саид, где уже стоял под парами пароход "Чихачев", который и доставил "московцев" в Одессу. Так, весьма благополучно завершилось одно из увлекательных приключений Миклухи. В своем донесении о причинах гибели судна Чириков ссылался на недостаточно подробное описание береговой черты Восточной Африки, обманчивость горизонта при юго-западном муссоне, не позволяющая с точностью определить расстояние до берега, неправильное описание течения в лоции. Здесь же Чириков отдал должное поведению экипажа и следовавших пассажирами офицеров: "Не описываю молодецкой отваги каждого из служивших на погибшем пароходе "Москва", предоставляя это дело другим, бывшим свидетелями редкого геройства при исполнении ими своих обязанностей, с удовольствием принимавших всякое поручение, каким бы оно ни казалось опасным. Результат показывает, что все без исключения исполнили свой долг безукоризненно: пассажиры, весь экипаж и провизия, благодаря которой мы впоследствии избавились от голодной смерти, доставлены были на берег весьма благополучно, тогда как достаточно было одной самой ничтожной неосторожности, чтобы шлюпка и все в ней находящееся погибло". Расследованием причин гибели парохода занималась специальная комиссия, в которую входили и командиры пароходов "Петербург" и "Россия" Добровольного флота. Сейчас уже практически невозможно разобраться в причинах кораблекрушения, и хотя официальная комиссия, а затем и суд оправдали Чирикова, думается, что все же доля вины его была. Большая скорость парохода при приближении к берегу в условиях плохой видимости, прямо скажем, непростительна для опытного судоводителя. Кроме того, вспомним, что от последнего определения места судна до его крушения прошло около четырех часов. Этого времени вполне достаточно, чтобы успеть определить скорость и направление течения. Но надо помнить, что Чириков действовал в условиях жесткого контракта и на переход ему давалось всего 42 дня. Поэтому, судя по всему, именно это и стало прологом катастрофы. Наградой за проявленное мужество при крушении "Москвы" для Миклухи стала золотая медаль на владимирской ленте "За спасение погибающих", которой он гордился впоследствии более всех своих иных наград. Такой же медали был удостоен и журналист Соллогуб. Глава седьмая ПРОЩАНИЕ С МЕЧТАМИ По прибытии в Одессу Миклуха узнал от супруги последние новости о своем старшем брате Николае, которые ей сообщила Екатерина Семеновна. Согласно этим новостям в конце декабря 1881 года в Сидней, где проживал тогда Николай Миклухо-Маклай, пришла русская эскадра в составе крейсера "Африка" и клиперов "Пластун" и "Вестник" под командой контр-адмирала Асланбегова. Это было удобной возможностью для Николая вернуться в Россию, где он не был к тому моменту уже 12 лет. В одном из писем семье он писал, что очень соскучился по родине и надеется в Петербурге спокойно обработать результаты своих открытий, а также найти деньги для расплаты с кредиторами. Однако посещение родины снова не состоялось. Николай Николаевич влюбился в молодую вдову Маргарет Робертсон-Кларк, весьма симпатичную и образованную женщину, мечтавшую о карьере оперной певицы. Пока Николай Николаевич решал, ехать ему в Россию или устраивать свою личную жизнь в Австралии, разразился большой скандал. В местной прессе появились сенсационные репортажи о том, что цель эскадры контр-адмирала Асланбегова — захват Мельбурна, а "барон де Маклай" — это не кто иной, как главный русский секретный агент. На фоне этого скандала российская эскадра досрочно покинула Австралию. Впрочем, Асланбегов, с разрешения Морского министерства, предоставил Миклухо-Маклаю возможность покинуть Австралию на борту клипера "Вестник", который тогда находился в Мельбурне. На борту "Вестника" Николай Николаевич добрался до Сингапура, где перешел на борт крейсера "Азия". На крейсере он достиг Суэца, но именно в тот момент; в июне 1882 года, началась бомбардировка английским флотом Александрии, из-за чего "Азия" надолго осталась на рейде этого города. Только в июле 1882 года Миклухо-Маклай покидает Египет и в Генуе переходит на борт следовавшего на Балтику броненосца "Петр Великий". 31 августа 1882 года броненосец "Петр Великий" бросает якорь на Кронштадтском рейде. Зачастую единственным источником информации о злоключениях старшего брата для Владимира была газета "Голос", с которой тот заключил контракт. Газета отслеживала этапы передвижения Миклухо-Маклая и периодически получала от него краткие телеграммы. Российская публика с нетерпением ждала возвращения всемирно знаменитого путешественника. Наконец-то наладились отношения Николая с матерью. Итак, спустя двенадцать лет после отъезда из дома Николай Николаевич вернулся на родину в ореоле европейской славы. В России он стал героем дня. Газеты и журналы сообщали о его приезде, излагали биографию, выражали восхищение его подвигами. Ученые общества Москвы и Петербурга устраивали заседания в его честь. Публичные выступления собирали громадную по тем временам аудиторию. Разумеется, прослышав о возвращении брата, Владимир Николаевич в перерывах между плаваниями поспешил с женой в Петербург, чтобы повидаться. Надо ли говорить, сколь трогательной была встреча двух братьев! У каждого было столько пережито, что не хватило и нескольких ночей, чтобы переговорить обо всем. Познакомившись с Юлией Николаевной. Николай Николаевич одобрил выбор брата. Разоткровенничавшись, рассказал и о своих планах на скорую семейную жизнь. Вечером за бутылкой вина братья, мечтали о том, что когда-нибудь на старости лет будут вот так же сидеть за столом, но уже во главе больших семейств. Следует отметить, что при встрече с Николаем, Владимир был потрясен тем, что брат стал плохо говорить по-русски, сказался результат его двенадцатилетних странствований и пребывания на чужбине. В ноябре 1882 года Николая Николаевича принял в Гатчине интересовавшийся его путешествиями Александр Ш. На аудиенции Миклухо-Маклай доложил о проведенных экспедициях и предложил императору программу экономических и социальных преобразовании жизни островитян, а кроме этого, пожаловался на безденежье. Александр III тут же распорядился урегулировать финансовые дела исследователя и поручил управляющему Морским министерством адмиралу Шестакову рассмотреть вопрос о Новой Гвинее. Общался Николай Николаевич и с самим Шестаковым. Потом в своей дневниковой записи адмирал назвал Миклухо-Маклая "новогвинейским царьком". Тем не менее он доложил императору о планах исследователя, в частности, предусматривающих создание в Новой Гвинее угольной базы для Российского флота. Александр III с энтузиазмом отнесся к этому предложению и поручил Шестакову рассмотреть возможность устроения подобной базы. Тот, в свою очередь, пообещал отправить путешественника в Новую Гвинею из Австралии на попутном корвете "Скобелев" (бывший "Витязь"), чтобы присмотреть для нее подходящее место. В феврале 1883 года через Англию Николай Николаевич прибыл в Ботавию, где находился в тот момент в его ожидании корвет "Скобелев" под флагом командующего отрядом русских судов на Тихом океане контр-адмирала Н.В. Копытова. 24 февраля 1883 года корвет с Миклухо-Маклаем на борту взял курс на Новую Гвинею.