— Судя по останкам, он подвергался насилию — жестокому насилию. — Боже мой! — снова медсестра. — Чем он болел? — спросил Рино. В этот раз медсестре с трудом удалось разобрать бормотание, пожилой учительнице пришлось несколько раз повторять свои слова. — Юношеский артрит. Было заметно, что Сёльви не терпится поделиться, она торопилась, перебивала медсестру. — У него часто были сильные боли, ему почти всегда нужна была помощь. — Но не всегда? — Артрит бывает очень разным, — ответила медсестра, а потом продолжила перевод слов Сёльви. — Она говорит, что иногда он мог ходить самостоятельно. — Но все-таки отец его бил? Сёльви кивнула. — А что вы можете рассказать об Оддваре? Насколько я понял, он держал в страхе почти весь Рейнефьорд. Сёльви на несколько секунд прикрыла глаза. Затем заговорила, а медсестра слушала, широко распахнув глаза: — Она говорит, что Оддвар не просто был непослушным, таких всегда много, он был воплощением зла. — Что она помнит о самом исчезновении? — Она говорит, что сначала все подумали, будто он в очередной раз отправился воровать, но через несколько дней отец принялся его разыскивать. Ученикам школы пришлось рассказать, что он исчез, и какое-то время одноклассники постоянно говорили, что видели Боа, так они его называли, но затем интерес угас. — И его признали погибшим? В таком случае, проводили ли прощание? — Она этого не помнит, — сказала медсестра. — И вы никогда его больше не видели? Сёльви покачала головой. Свои подозрения о том, что Боа мог вернуться домой, Рино решил оставить при себе. — Но Оддвар никогда не говорил вам ничего, что могло бы объяснить его исчезновение? — Она никогда не говорила с ним по душам, — объяснила медсестра. — А мать мальчиков, вы что-нибудь о ней знаете? Пожилая учительница ответила коротким «нет», которое было понятно без перевода. Рино приехал в дом престарелых, надеясь, что Сёльви Унстад каким-нибудь образом прольет свет на исчезновение Боа. Но теперь ему приходилось признать, что этого не случится. — И вы продолжили преподавать? — спросил он. Сёльви кивнула. — В Трумсё? Она явно удивилась, что он знал об этом. — Она переехала на Вествогёй, когда стало падать зрение, — пояснила медсестра. — Ей пришлось оставить преподавание в начале восьмидесятых. — И с тех пор вы живете здесь? Снова кивок. — Вы были в Винстаде с тех пор, как вернулись? Она помолчала, а потом пробормотала «нет». — Почему? В этот раз медсестра ответила сама, не дожидаясь реакции женщины. — Она плохо видит, даже в очках. Рино только сейчас понял, почему взгляд Сёльви казался ему отстраненным и отрешенным. — Где именно на Вествогёй вы жили? И снова медсестра ответила прежде Сёльви. — В Хейнесе. Вы еще не были там? По-моему, это самое красивое место на земле. — Далеко отсюда? — Нет, девять-десять километров. — Тогда я больше не буду вас утомлять. Когда он встал, Сёльви оживилась, она изо всех сил пыталась что-то сказать. — Она говорит, что Руаль часто приходил к ней поговорить. Ему очень тяжело приходилось дома. — Из-за побоев? Сёльви кивнула. — Вы знали, что у него переломаны все пальцы. все, до единого? Сёльви покачала головой. Слезы ручьем катились по щекам. — Почему же никто из взрослых не вмешался и не помешал отцу? Снова поток бормотаний. — Она говорит, что отец был еще не самым страшным злом. Чаще и сильнее бил Боа. Как и сказала медсестра, дом Сёльви Унстад располагался в очень живописном месте. На несколько сотен метров от береговой линии простиралась долина с парой десятков домов. Несправедливо и обидно, подумал Рино, жить в таком красивом месте почти слепой. Он подошел к дому, белоснежному, старинному, но решил не беспокоить новых владельцев и повернул обратно. Осторожно выруливая на своем «Вольво» по грунтовой дорожке, он заметил черного кота, сидящего на обочине неподалеку. Он вышел из машины и поманил его. Кот скептически взглянул на него. «Исаак», — позвал Рино, но кот не отреагировал. Он попытался снова, с другой интонацией, однако кот не проявил ни малейшего интереса. Глава 35 Поездку в Осло как будто ниспослали свыше. Желание продолжать общение с Ольгой снижалось в том же темпе, как возрастал ее интерес. Так что, отменяя запланированную встречу в Сволвере, Фалк даже почти не мучился угрызениями совести. Он добавил несколько слов о том, что их дорожки обязательно когда-нибудь пересекутся, но оказалось, у Ольги хорошо развита интуиция, всего через несколько минут она ответила на письмо, назвала его чудаком и попросила больше никогда ей не писать. Это было немного обидно, но всего на минутку-другую — уже сидя в самолете рейса SK4004 из Будё в Осло, он почувствовал облегчение от того, что навсегда попрощался с Ольгой, от которой успел подустать. Однако кое-что его все-таки тревожило. Туманные детские воспоминания становились все ярче, и он до ужаса боялся того, что может открыться, когда туман рассеется. Фалка, который не был в столице с тех пор, как в 1998 году аэропорт переехал из Форнебю в Гардемуен, новый аэропорт, аэроэкспресс и билетные автоматы слегка сбивали с толку. Лишь выйдя из терминала на Центральном вокзале Осло и усевшись в ожидающее такси, он поверил, что действительно сможет добраться до пожилого учителя. Фалк разговаривал с ним по телефону сегодня утром и записал адрес многоэтажного дома в районе Грюнерлёкка. При виде обветшалой шестиэтажки, выкрашенной в грязно-серый цвет, ему захотелось домой к кошкам. К счастью, внутри все выглядело не так печально, хотя на лестнице пахло чем-то похожим на недосушенные тресковые головы. Он поднялся на третий этаж и остановился перевести дух, прежде чем нажать на кнопку звонка. Мужчина, который открыл ему дверь, носил солнцезащитные очки, большие, квадратные, настолько темные, что за ними невозможно было разглядеть глаза. Он был одет в черный свитер под горло, лишь редкие спутанные волосы слегка оживляли его мрачный и печальный вид. — Аксель Вестерман? — Шансы встретить здесь кого-то другого близки к нулю. Входите. Вестерман, сгорбленный угасающий старик, проводил Фалка в довольно темную квартиру. Пара бра создавала приглушенный свет, но не более того. — Садитесь, садитесь, — Вестерман указал на потертый диван, а сам уселся в ветхое кресло. Даже в полутьме Фалк заметил, что кожа на учительском лице была покрасневшей и раздраженной. — Простите, что здесь такое освещение, скорее, его вообще нет, но понимаете, у меня редкая болезнь. У нее романтичное имя — эритропоэтическая протопорфирия.