Маска, которую беглец примерял, еще лежала на прилавке. Овчарка схватила клыкастую личину своими — отнюдь не резиновыми — клыками и принялась яростно ее трепать. Гигант что-то спрашивал у продавщицы, та что-то отвечала, улыбаясь ему еще завлекательнее, чем его товарищу. Сергей присел на корточки. В донышках разбившихся флаконов еще плескались остатки пахучей парфюмерии. И Сергей, стараясь не порезаться, схватил склянку и сжал ее в ладони. Потом провел ладонью по брюкам, пуховику и даже ботинкам. Ни одна собака теперь не опознает его по запаху. * * * За поваленным стендом была дверь в подсобку. Туда он и нырнул. — Посторонним вход запрещен! — преградила ему путь кладовщица. — Скорее! — Сергей махнул рукой в сторону торгового зала. — Там стенд рухнул, столько товару побилось! Женщина ахнула и понеслась подсчитывать убытки. Сергей выскользнул через служебный вход и оказался во дворе. * * * — Стой! — Держи! — Куда он! — Вроде сюда! — Дом окружайте, двор! — Тут много выходов, черт! — Неужели проворонили, мать твою! Крики преследователей и собачий лай то отдалялись, то приближались. Сергей петлял по двору, как уходящий от погони заяц. То прижимался к толстому стволу старой липы, то приседал за изогнутой спинкой скамейки… Хорошо, что была поздняя осень, и темнело рано. При свете дня его попытка спастись была бы обречена на неудачу. А так — еще поглядим, кто кого. — Вон он, левее бери! — Охренел? Это не он. — Обходим… — Стой, стрелять буду! Коробка двора эхом отражает голоса, и порой непонятно, с какой стороны они доносятся. Но вот — другие звуки, уже знакомые, тоже повторенные и умноженные стенами домов. Будто камнепад в горах. Стреляют. Двор безлюден, и РУОП решил стрелять. Но, похоже, палят наугад. Сергей нырнул в первый попавшийся подъезд. Повезло: подъезд оказался сквозным. Он выскочил на улицу, в шумный привокзальный район. Совсем недалеко от того места, где покупал хрусталь. Погоня унеслась вдаль. * * * Можно, кажется, вздохнуть с облегчением. По телу разливалось блаженство: такая легкость, которую сравнить можно только с невесомостью. Все кончилось, кошмар остался позади. РУОПовцы даже не знают, кого им искать. Разве это достаточные приметы — молодой человек, темноволосый, с усами? Тем более что усы можно сбрить за пять минут. Итак, он, Сергей Грачев, может чувствовать себя в безопасности и свободным. Но эта легкость… Откуда эта необыкновенная легкость? Было в ней что-то подозрительное. Боже! А сумка-то! Он привык ощущать на плече ремень сумки. Но ни ремня, ни сумки не было. Вот она откуда — легкость. Сумку с хрусталем он оставил там, где погибла Катя, на краешке ее стола. А в ней, кроме хрустального свадебного подарка, аккуратно лежат в боковом кармашке его документы; паспорт и служебное удостоверение сотрудника НИИ биоэнергетики. Фактически, он сам преподнес следственным органам свои данные. На блюдечке с голубой каемочкой. Нет, не Кате он сделал подарок, а тем, кто будет отныне охотиться за ним. От этой мысли Сергея зазнобило. Чтобы хоть немного согреться, он сунул руки в карманы. И наткнулся пальцами на «киндер-сюрприз» — шоколадное яичко с игрушечкой внутри. Ванечка! * * * Этот мальчик был не просто сыном его школьной подруги. Он родился, можно сказать, с его благословения. Был такой горестный час в Катиной жизни, когда решалась участь Ванюшки — быть ему или не быть… После выпускного вечера они долго не виделись. И вот о чем ему рассказала Катя. После окончания школы она решила поступать в иняз. И срезалась на первом же экзамене. Забрав документы, вышла на улицу и, заливаясь слезами, зашагала по тротуару. Остановилась, стала искать в сумке носовой платок. Мир вокруг трепетал размытыми жаркими пятнами света. И кто-то высокий, распахнув руки, бежал к ней. — Куда же ты, синяя птица? Рыжая птица! Провел ладонями по ее волосам, обнял за плечи. — Зачем плакать, все еще впереди! Я там тобой целых двадцать минут любовался, а ты — глаза в пол, потом убежала, а теперь вот рыдаешь. Катя смотрела снизу вверх на абсолютно незнакомого парня — черноволосого, синеглазого, улыбающегося. — В этот иняз с улицы вообще не берут. Я вот хотел на испанское отделение и тоже провалился. Меня Кирилл зовут, а тебя? — Катя, — сказала она, ощущая, что провал в институте совсем не трагедия, а сама она становится такой легкой, будто сейчас полетит куда-то. Это было незнакомо, это было глупо, безумно, это было замечательно, это было как в детстве. …Жаркий ночной воздух плыл из распахнутого окна в темноту комнаты, за стеной еще пили, пели и смеялись новые знакомые. Катя лежала на чужой постели, и ей было все равно — ведь Кирилл был рядом, свой, родной, любимый с первого взгляда. — Я поймал синюю птицу! Ты — мое счастье, — шептал он, расстегивая на ней синее, в горошек, платье. — Я… со мной никогда еще этого не было. — Я понимаю. Не бойся. Не думай ни о чем, все будет хорошо. И стаскивал с нее платье через голову, а потом…