Ваня деловито спросил: — Ну, и что там продавалось? — Да ерунда одна. Маска была, резиновая. — С клыками? — С клыками. — И ты не купил? — Да она… дорогая. — А-а, — понимающе протянул Ваня. Он хорошо знал это слово: «дорого». Катя всегда еле дотягивала до зарплаты, часто влезала в долги. Лишь в последнее время, когда устроилась в обменный пункт, они стали жить получше. Но все равно впритык. Но хоть еда и одежда Ванечке уже не составляли неодолимой проблемы. И как бы символом новой, безбедной жизни была вот эта куртка с ярким Микки Маусом на спине. Екатерина радовалась новой, случайно подвернувшейся работе: — Вот уж повезло так повезло! Теперь заживем! Вот тебе и «зажили». Вот тебе и «повезло». Как же это так, Катя, Катенька? Сергею хотелось завыть, запричитать, как причитают деревенские бабы: на кого же ты Ванюшеньку остави-ла-а?! И вдруг показалось, что в ответ прошелестело — не то во встречном ветерке, не то в шуме автомобильных покрышек: «На тебя, Сережа. На кого же еще?» И вправду: больше не на кого. Ни родственников, ни близких в Москве у Кати нет. Постойте-постойте… Как это — нет? А Катин жених, Юрий Варламов? Он ведь Ванечку усыновить хотел. Человек он положительный, спокойный, о мальчике позаботиться сумеет. По крайней мере, первое время, пока… Пока Сергей вынужден будет скрываться. А скрываться придется, это несомненно. И вновь объявиться можно будет лишь тогда, когда разыщут настоящих преступников. А разыщут ли их, настоящих? И вообще, станут ли их искать? Ведь в руках у милиции только одна-единственная ниточка, которая ведет к нему, Сергею Грачеву. И все, конечно же, уверены, что именно он и есть самый настоящий преступник. Ладно, поживем — увидим. Сейчас необходимо решить ближайшую, самую насущную задачу: пристроить ребенка. — А давай-ка, рыжий ты мой Таракашечка, махнем в гости к дяде Юре. Согласен? — Ес, оф кос, — тут же перестроился на английский язык Ваня. — Дядя Юра накормит нас ананасом. Вместо ужина. — Почему ты так решил? — Знаю, — уверенно заявил Ваня. — У него целый склад ананасов. Ему их девать некуда. Это была особая история, приводившая Катю в восторг. Снова и снова пересказывала она ее Сергею: «Юрик такой внимательный! Когда мы только познакомились, я ему сказала, что с детства не пробовала ананасов. Случайно обмолвилась. А он, представь себе, запомнил! И с тех пор в каждый свой приход приносит по ананасу. Каждый раз, ты представляешь?» Зеленые верхушки от съеденных тропических фруктов Катя не выбрасывала. Она сажала обрезки-пальмочки в баночки с водой, как луковицы, и они всем на удивление давали корни. Весь подоконник в кухне Семеновых был уставлен этой редкостной рассадой. — Говорят, через пятнадцать лет на стебле созреет новый плод, — торжествовала Катя, заботливо подливая воду в банки. — Всего каких-нибудь пятнадцать лет, это же рукой подать, — поддразнивал ее Сергей. — А что, — не обижалась Екатерина. — Как раз к Ванькиной свадьбе. Во стол будет! — К тому времени у тебя не то что на стол — целая плантация будет. — Вот и хорошо. Открою магазин. — Возьмешь меня продавцом? — Разве что грузчиком. — А зарплата? — Да уж побольше накину, чем в твоем НИИ. Катя-Катюша, добрая рыжая девчонка. Не пировать тебе на Ванечкиной свадьбе. Да и на своей тоже. Вот проблема: сообщать Варламову о Катиной гибели или нет? С одной стороны, жених, конечно, должен узнать обо всем сразу же и из первых уст. С другой — а вдруг он проболтается ребенку? Или, чего доброго, раскиснет, впадет в транс. Или ринется в милицию. Или в морг — чтобы увидеть Катю, попрощаться с ней. Лучше, наверное, не говорить. Придет время, сам узнает. А, собственно, от кого? Они ведь не зарегистрированы, и юридически он Кате никто. Посторонний человек. И следователям, которые поведут дело, не придет в голову с ним связаться. Скорей всего, его просветят сердобольные Катины соседи, когда ничего не подозревающий, полный предсвадебных надежд жених будет тщетно давить кнопку звонка, держа под мышкой очередной ананас. И лишь потом заметит, что дверь квартиры Семеновых — опечатана. Сергей представил себе, как вспыхнут в смятении серые глаза Юрия, обычно такие надменно-холодные. Ему стало жаль этого человека, овдовевшего прежде женитьбы. Хотя жалеть-то, конечно, стоило в первую очередь себя… И все же: рассказывать Варламову о трагедии или не рассказывать? Сергей так и не решил, какой вариант лучше. Ванечка оборвал его размышления, дернул за рукав. — Усатый, а усатый! Чего молчишь? Петь давай! Что ж, петь так петь. Как говорится, легко на сердце от песни веселой. А на сердце ох как тяжело… И они заголосили вразнобой — это у них называлось «на два голоса»: Ехали медведи На велосипеде. А за ними кот Задом наперед. А за ним комарики На воздушном шарике. Зайчики в трамвайчике, Жаба на метле… — Ну а мы-то с тобой на чем поедем? — прервал пение Сергей, испугавшись, что они обращают на себя внимание прохожих. Прохожие действительно оборачивались им вслед — но добрыми, посветлевшими лицами. Думали, наверное: как хорошо, когда отец и сын дружны. Если бы они знали, что с сегодняшнего дня у этого горластого малыша нет не только отца, но и матери. Теперь он круглый сирота. Сирота. — А мы поедем на метро, — сказал Ваня. — С пересадкой. Сережа, дашь мне опустить твой жетончик? А то меня так пропускают, бесплатно. — Он обиженно засопел. — Говорят, еще маленький. А я хочу с жетончиком, там тогда огонек зажигается. — Да у меня проездной. Ну ладно, куплю тебе жетон. Эх, мне бы твои заботы, рыжий. — А я знаю, до какой нам станции. «Перово». Мама говорит, это от слова перо. Перо жар-птицы, птицы счастья. Когда мы к дяде Юре ехали, она всю дорогу пела: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…». * * * Ванечка так и пел всю дорогу до станции «Перово». Ему было хорошо. Он предвкушал ананасный ужин. Сергей же втягивал голову в плечи каждый раз, когда на платформе появлялся человек в милицейской форме. Но вот, слава Богу, добрались. Вышли наружу, опять в спасительную темноту. — Нам туда, от универсама через сквер, — указал дорогу Ваня. Сквер — это хорошо. Под деревьями спокойнее. И темнее. Свернули к длинному красному дому. Пока поднимались в лифте на шестой этаж, Ванюша распет вал: ананасы, ананасы… Потом звонили в стальную дверь с фигурным глазком, обитую красной клеенкой. Никто не отзывался. Они по очереди прикладывали ухо к обивке, прислушивались. Но разве сквозь такую бронированную громадину что-нибудь услышишь?