Глаз на герцога не поднимала, знала, что он неотрывно следит за моим лицом и боялась. Боя-лась выдать свои чувства, боялась, что он поймет мое состояние и оттолкнет. Зачем ему такая сучка, что слюной исходит при виде обнаженной мужской груди? Неприятно чувствовать себя такой, но оторваться от него я не могла. Сначала обтерла влажной ветошью, затем промокнула кожу сухим полотенцем, потом рукой провела, проверяя качество работы. Раз. Другой. — Ни-и-на-а… Господи, какой у него густой обволакивающий голос! У меня все тело мурашками покры-лось, волоски дыбом встали. Я подняла на него глаза и чуть не заскулила. Эти губы, эти скулы, нос, глаза, волосы — я хочу их. Хочу целовать их, гладить, покусывать, ласкать. Хочу запустить пальцы в эту шевелюру и не отпускать. Хочу сжать в ладонях это лицо и зацеловать его до боли в губах. Хочу проникнуть ему под кожу и раствориться в нем. Хочу слушать стук его сердца, чувствовать его руки на себе, его тепло… У-у-у-у… Энжью вдруг дернулся, отбросил на пол узелок со льдом, обхватил меняя за плечи и опроки-нул спиной на кровать. Навалился сверху, не сильно, но ощутимо, только чтобы не убежала, закинул мне на бедра ногу и впился в мои губы поцелуем. Настойчиво. Жадно. Подавляя. Но я не сопротивлялась, не менее жадно рванулась навстречу. Задохнулась от восторга. За-стонала, оплетая его ногами. Огладила ладонями по груди, обняла за талию, еще крепче прижимая к себе, подтянулась вверх, царапая ногтями его спину и плечи. Отстранилась. Начала стаскивать с не-го китель и рубашку. Он мне помог, быстро и ловко. А затем вновь прижал к себе, заскользил губами по лицу, опускаясь все ниже и ниже. Рванул за полы блузки, распахивая ее. Пуговички мелким горохом по-сыпались на пол. Его губы скользнули на грудь и наткнулись на кружево бюстгальтера. Пару секунд он любовался этим откровенным сексуальным атрибутом, а затем накрыл сосок горячим ртом, пря-мо так, через ткань. Я вздрогнула, всхлипнула и выгнулась дугой. Еще… Еще… Заерзала, пытаясь стянуть с плеч мешающую блузку, и он помог мне избавится от нее. Следом на пол полетел и бюст-гальтер. Колин что-то рыкнул неразборчивое и накрыл мою грудь ладонями, опускаясь губами еще ниже. Вот он кончиком языка очертил впадинку пупка, заставляя меня дрожать от каждого прикос-новения, затем подул, вызвав толпу мурашек и вынудив втянуть живот. Вот его рука скользнула по бедру, задирая подол юбки. Вот его пальцы сдвинули в сторону кружево трусиков и горячие губы накрыли лоно. Ох, только не останавливайся, прошу тебя, пожалуйста, иначе я умру… А когда он вошел в меня, я вскрикнула, разразившись слезами. И вцепилась в него руками и ногами, не давая испуганно отстраниться. — Все хорошо, милый. Все хорошо, — шептала я, перебирая пальцами его волосы. И счаст-ливо улыбалась сквозь слезы, вглядываясь в мерцавшие в черной глубине его глаз звезды. * * * Я влюбилась в него. Как девчонка. Как в первый раз. Влюбилась так, как никогда раньше. Это было новое чувство для меня, более глубокое, более восторженное, более яркое, поглощающее. И более пугающее. Я поняла, что растворяюсь в нем, теряю себя. Что его желания, мысли, чувства становятся смыслом моей жизни. Я, как преданная собачка, заглядывала ему в глаза и ждала его ласки и одоб-рения. Но так быть не должно! Нельзя так всецело отдаваться своим чувствам. В конце концов у ме-ня своя жизнь, а у него своя, и рано или поздно наши пути разойдутся. У меня есть работа и обязан-ности. Мы из разных миров. И когда-нибудь мне придется вернуться домой. А он останется здесь. Навсегда. И больше я его не увижу. Как мне тогда жить? Как мне жить без него? На людях он был, как всегда, собран, сдержан, деловит. Но стоило нам остаться наедине, как он преображался. Глаза его зажигались, он был добр, нежен, ласков. Он окутывал меня любовью и заботой, был понятлив и предупредителен. А я, наоборот, страшась будущего, становилась все более капризной и нетерпеливой. Замыкалась в себе, стараясь избегать лишних встреч. А через неделю после нашей первой ночи пришло донесение, что повстанцы взорвали па-тронный завод. И я поняла, что это мой шанс бежать. Бежать, пока эта любовь окончательно не за-тянула меня в свои сети, пока еще не так много воспоминаний, пока еще не так больно, пока еще есть силы пережить это расставание. Энжью собрал высший состав на экстренное совещание. А я бросилась в свою комнату, ли-хорадочно запихивая вещи в рюкзак. Как хорошо, что их у меня не так много. Главное, карты свои не забыть! Пятнадцать минут, и я готова. Теперь с независимым видом пройти мимо дежурного, незаме-ченной покинуть штаб, угнать «катафалк» и на космодром. А там ближайшим челноком на косми-ческую станцию и домой. Фигня. Все проще некуда! Как два пальца… Из-за закрытой двери кабинета Его Светлости доносился невнятный бубнеж престарелого князя Таффа. Но вот Энжью резко прервал его и дал слово усатому Фрейко. У меня защемило серд-це. Я должна взглянуть на него. В последний раз. Только одним глазком. Едва сдерживая дрожь, слегка приоткрыла дверь. Совсем чуть-чуть, лишь на щелочку, как то-гда в нашу первую ночь. Он сидел за столом, хмурясь, выслушивал донесения князя. Как всегда со-бран, деловит, серьезен. Взгляд упирается в стол перед собой. Задумчиво вертит в руках карандаш. Я смотрю на него жадно, впитываю каждую мелочь. Взглядом словно кончиками пальцев ощупываю его лицо. Я запомню его именно таким. Навсегда. Но вдруг он вскидывает голову, поворачивается к двери, вглядывается. Он не мог меня видеть, никак не мог! Неужели почувствовал? Я испуганно отпрянула, попятилась, прячась в тени коридора. Слышу скрип отодвигаемого кресла, шаги, и срываюсь на бег. С крыльца слетела, не касаясь ступеней, огляделась, выискивая взглядом пустой транспорт. «Катафалк» стоял недалеко. Видимо, недавно на нем кто-то приехал. Завести его — не проблема, примитивная система зажигания поворотом одного рычага, даже ключей не нужно, и ребенок спра-вится. Охрана у ворот — тоже фигня. Я знаю пароль! Я вижу ориентир… За спиной хлопнула входная дверь, и я рванула вперед. — Нина!!! — Не оглядываться! Не оглядываться! Не оглядываться! — словно мантру, шепчу я себе. — Нина, стой! Громкий топот за спиной, и я ускоряюсь. Ныряю в «катафалк». Поворачиваю рычаг зажига-ния. Нащупываю ногой педаль газа, вдавливаю ее в пол. Резкий разворот руля — и вот я уже несусь к воротам. — ОТКРЫВАЙ ВОРОТА!!! — ору так, что сама глохну. — ОТКРЫВАЙ, ТВОЮ МАТЬ!!! ЩА СНЕСУ НАФИГ!!! Но охрана мешкает, видит, что Энжью несется за мной следом. Да и я уже близко — открыть все равно не успеют, лишь в последний момент прыскают в стороны, спасаясь от моего тарана. Ворота-то хлипкие, почитай турникет, обнесенный колючей проволокой. Я сбиваю его легко. Однако от удара меня подкинуло так, что челюсть клацнула и… … - Нина!!! — Не оглядываться! Не оглядываться! Не оглядываться! — словно мантру шепчу я себе. — Нина, стой! Громкий топот за спиной, и я ускоряюсь. Успеваю пробежать полпути до «катафалка» и тут цепкий захват плеча разворачивает меня на 180?. — Стой, я сказал! Ага, щаз-з! Резкий рывок противника на себя, уход в сторону с захватом руки, удар ладонью по уху, чтобы ошеломить, подсечка, перекат, и я уже на свободе. Ныряю в «катафалк». Поворачиваю рычаг зажигания. Нащупываю ногой педаль газа, вдавливаю ее в пол. Резкий разворот руля, и вот я уже несусь к воротам. — ОТКРЫВАЙ ВОРОТА!!! — ору так, что сама глохну. — ОТКРЫВАЙ, ТВОЮ МАТЬ!!! ЩА СНЕСУ НАФИГ!!! Но охрана мешкает, видит, что Энжью сидит на земле и трясет головой, приходя в себя. Да и я уже близко — открыть все равно не успеют, лишь в последний момент прыскают в стороны, спа-саясь от моего тарана. Ворота-то хлипкие, почитай турникет, обнесенный колючей проволокой. Я сбиваю его легко. Однако от удара меня подкинуло так, что челюсть клацнула и… … - Нина!!! — Не оглядываться! Не оглядываться! Не оглядываться! — словно мантру, шепчу я себе. — Твою мать! — резкий толчок в спину, и я кубарем лечу под колеса «катафалка». Мощное тело вдавливает меня в землю, заламывая руку в болевом захвате — не дернуться. Энжью рычит что-то непереводимое на своем языке: матерится, наверное. Вздергивает меня на но-ги, разворачивая лицом к себе. Он очень бледный, всклокоченный и почему-то грязный, будто его мордой по земле повозили. Чем, черт возьми, они там на совещании своем занимались?! — Нина! БРЫБРУБРЫ! Какого ГРАБРУБРЫ («суслика?» — неуверенно выдает «переговорник») происходит?! Куда ты собралась? — Я ухожу, Колин. — Это я уже понял. Куда, черт возьми ты собралась? — Домой, блин, я собралась! Домой! Я ухожу, понял! — сорвалась я на крик. — Почему? Что случилось? Тебя отзывают? Мне не поступало такого приказа. — Да нет никакого приказа. Я сама ухожу. Не хочу быть с тобой. Я бросаю тебя, ясно? — ки-даю жестокие слова ему в лицо, разворачиваюсь и ныряю в «катафалк». Но все же оборачиваюсь, смотрю на него в последний раз. Он стоит посреди двора растерянный, одинокий, несчастный, ссу-тулившийся, словно в один миг постаревший на десятки лет. Смотрит на меня, хмурится, собирая морщинки на лбу и не понимая, почему так произошло, за что я его так. Больно. Подло. Жалко. Сердце рвется на куски. Но по-другому никак. Потом будет еще больнее. Стираю со щеки набежавшие слезы, поворачиваю рычаг зажигания, нащупываю ногой педаль газа, вдавливаю ее в пол. Резкий разворот руля и… … - Нина!!! — Не оглядываться! Не оглядываться! Не оглядываться! — словно мантру, шепчу я себе. Громкий топот за спиной, и я ускоряюсь. Ветер холодит мокрые щеки. Мокрые? Странно. Я что, плакала? Резкий толчок в спину опрокидывает меня на землю. Острое колено вдавливает в грязь, тут же заламывая руку в болевом захвате — не дернуться. Энжью молча вздергивает меня на ноги, пере-хватывая мои руки. Смотрю на него в недоумении. Он очень бледный, всклокоченный и почему-то грязный. Мертвые глаза, словно дула пистолета держат меня на прицеле. — Пусти! — дергаюсь я, но он держит крепко, молчит. Разворачивает меня спиной к себе и, подталкивая в спину, ведет к штабу. — Пусти, говорю! Но он только сильнее сжимает свои ледяные пальцы на моем запястье. — Какого черта ты творишь?! — не унимаюсь я. Я совершенно не понимаю его поведения. Откуда такая жестокость? Почему он так разъярен? Почему молчит, в конце концов?! Энжью, не ослабляя хватки, втолкнул меня в свой кабинет, попутно рыком разогнав всех подчинённых. Протащил через всю комнату, ногой открыл дверь в спальню и швырнул меня на кро-вать. Щелкнул замок запираемой двери, и я осталась один на один с разъяренным зверем. — Теперь поговорим, — хрипло прошептал он. — О чем, черт возьми, ты хочешь поговорить? О своей грубости? — я соскочила с койки, вы-тянулась перед ним во весь свой мышиный рост, грозная до жути. — Что случилось? Почему ты во-обще напал на меня?! Из-за того, что я под дверью послушала? Тебе не кажется, что это слишком? — Прекрати, — резко оборвал меня он. — Объясни, почему ты меня бросаешь? — Что?! Откуда… Как ты узнал?! — сказать, что я в шоке — ни сказать ничего. Как он вооб-ще мог узнать об этом, если я сама решилась на побег только сегодня утром? Мысли мои прочитал, когда я в щелку его кабинета подглядывала? Телепат? Да ну, нет! Что за бред! И тут я вспомнила тот насмешивший всех донос, что на Зоране члены королевской семьи имеют сверхспособности, но какие именно — не знает никто. Так что, выходит, он и правда теле-пат? Ох, ты ж, боженьки! И тут опять я вспомнила эпизод недельной давности, здесь в спальне, когда я с ума сходила, мечтая, чтобы он наконец-то меня поцеловал и… все остальное. И он понял тогда чего я хочу! Точно телепат! Как же теперь быть? Что же делать? Что делать-то, говорю?!