Больше всего на свете хотелось просто лечь и расслабиться. С этой мыслью я ехала в такси, то и дело оборачиваясь и видя всё тот же чёрный внедорожник Кирилла, с этой мыслью входила в подъезд, чувствуя на себе его взгляд, с ней же осторожно открывала дверь, чтобы не разбудить свою головную боль, стягивала джинсы и бюстгальтер, не снимая футболки, и ложилась под одеяло. Но до вожделенного расслабления было далеко. Третьяков тут же перевалился на бок и уставился на меня. — Чего? — спросила устало, продолжая смотреть в потолок. — Будет слишком оптимистично попросить тебя отдать мои ключи? Вряд ли я смогу вернуться туда когда-нибудь, но мне приятно так думать. Я хмыкнула и перевернулась, посмотрев ему в глаза. — Брагин намерен всерьёз за тебя взяться. Думаю, всё образуется, — сказала, слегка улыбнувшись. — А по твоему лицу не скажешь, — ответил хмуро. — Просто устала разочаровываться. Но это мои проблемы, ты был абсолютно прав, когда говорил, что нельзя быть такой наивной и доверчивой. — Звучит, как будто это не твоя проблема, а моя, — приподнялся на локте и пододвинулся ближе, положив одну руку мне на живот. — В чём дело? — Ты участвовал в тех боях с самого своего приезда, — ответила с усмешкой, а он вскинул брови, ответив незатейливо: — Ну да, — ухватил меня за руку и тут же пустился в объяснения: — Я же сказал, как приехал, меня сразу кинули на убийство. Та самая девушка. Пытался что-нибудь разнюхать, но ничего, кроме разбитой рожи, не получал. А потом встретил приятеля. Он попросил слить бой, я — рассказать о местной кухне. Что-то с ним было не так, понимаешь? Дёрганный, нервный… — А ещё ты говорил, что сидел в зрителях, — напомнила невзначай, — в раздевалку пришёл в самый последний момент и вдруг такая удача — знакомый. — В тот раз — да, — ответил невозмутимо, — и делал так каждый раз, но повезло впервые. — И с чего бы следователю так яростно за тебя браться, раз ты с разбитым лицом на работу ходил с завидной регулярностью? Связывать тебя и убитого? Это ж, вроде как, норма. — В том-то и дело, — слегка поморщился и сжал мою руку, поглаживая большим пальцем. — Думаю, он меня видел там. И Руслана, в разное время. И его холёную рожу я с синяками не видел ни разу. Отсюда вопрос — какого хера он там ошивался? Ставки делал или попросту крышевал? «Неплохой вариант — мелькнуло в голове, — объясняет, откуда Кирилл знал, что Третьяков — опер». — И поэтому ты сбежал? Из-за того, что не доверял коллегам? — Конечно! — выпалил с чувством. На меня в упор смотрели полтора честных глаза, объяснение казалось логичным, но интуиция орала в голос, что это далеко не вся правда. — Майя, я не врал тебе, — он пододвинулся ещё ближе, практически навалившись на меня, а моё сердце сделало скачок в пятки. — Я не лгал, не обманывал и не манипулировал твоими чувствами. Твоё недоверие как ножом по сердцу! Так хочется ему верить… так хочется окунуться в этот омут, забыть обо всём. Чтобы не существовало окружения, чтобы мир вокруг померк, перестал иметь значение, чтобы остался лишь он, без прошлого и настоящего, только мы, с призрачным намёком на будущее. Он будто читает мои мысли. Дыхание учащается, взгляд меняется, пропадает кристальная честность, мутнеет рассудок. Наклоняется, целует, щетиной своей царапает нежную кожу. С закрытыми глазами можно не думать о его синяках, можно не замечать, с каким трудом он шевелит пальцами, пробираясь под одеяло, под футболку, к груди. За шумными вздохами почти не слышно собственных мыслей. Если бы только не металлический привкус во рту, если бы не кровь из вновь открывшейся раны на его нижней губе. Вкус реальности. — Остановись, — прошу тихо и его рука замирает на моём животе, с успевшим пробраться под кружево белья одним пальцем. — Почему? — спрашивает хрипло. В самом деле, почему? Почему нет? — Скоро Брагин приедет, — отвечаю невпопад. — Восемь, смена до десяти, плюс дорога. Ты мне льстишь, — иронично сверкает глазами и целует мою шею. — Я так не могу, — слабо морщусь и отодвигаюсь, — я не расслаблюсь. Скрипит зубами и падает лицом в мою подушку. — С каждым разом останавливаться всё сложнее, — бормочет через пару минут, целует плечо, отодвигается подальше. А я, напротив, выдыхаю. Как будто в последний момент успела выйти на своей остановке, уснув от мерных покачиваний автобуса по разбитым дорогам города. Сердце ещё долбит, тело требует завершить начатое, но ощущение такое, будто наконец-то посмотрела под ноги, увидела открытый люк и не шагнула в чёрную пустоту, не переломала себе кости. Поворачиваю голову, смотрю на него и понимаю, что искреннего в нём лишь желание меня трахнуть. Что чувствами он, может, и не манипулирует, а вот фактами — с поразительной ловкостью. Недоговаривает, выдаёт скудными порциями, старательно поддерживает свой образ, свою легенду. На любой вопрос у него заготовлен ответ. Хитрый, ловкий, изворотливый, как будто до сих пор на том самом ринге. Как будто всегда на нём. — Кишки сводит от твоего взгляда, — говорит со вздохом и садится на кровати, морщась от боли. — Надо найти себе другое пристанище, я так кукухой уеду. — Пожалуй, так в самом деле будет лучше. Разворачивается через плечо и смотрит волком. «Что? — спрашиваю одними глазами. — Нужно было умолять остаться?». Поднимается и идёт в ванну, а я разваливаюсь на кровати звездой, расслабляя каждую мышцу. Брагин приехал ближе к одиннадцати, окинул взглядом Третьякова и спросил ехидно: — Какие новости, Дмитрий? Что удалось выяснить? — Ничего конкретного, — цедит сквозь зубы, а Брагин улыбается и уточняет: — То есть, нет ни одной зацепки, а ты с такой рожей, что днём по улице не сможешь пройти, чтобы не обратить на себя внимания и, как следствие, не сможешь проверить даже те, что удалось найти мне, я верно уловил? — Что Вы нашли?! — тут же загорелся Третьяков, а Брагин закатил глаза: — Ничему жизнь не учит… — А что мне надо было делать?! — взбесился Третьяков. — Сидеть и ждать, когда за мной придут?! — Самое время хлопнуть дверью и совершить очередную дурость, — продолжил подначивать его Брагин. — Но, для начала, ответь мне на один вопрос. Почему ты не воспользовался таким удобным алиби? Приехал к ней ты, может, и ночью, тебя никто не видел, но вернулся-то днём. И, почти уверен, на такси. С разбитым лицом, руками, лето, жара, значит, ты в футболке, а значит, видно татуировки. Узнал бы любой таксист, подтвердить — не проблема. — Это очевидно, — ответил хмуро, — я не хочу её впутывать. — Лично мне очевидно другое, — хмыкнул Брагин, а Третьяков полоснул его взглядом. — Одевайся, поживёшь пару дней на моей даче, пока, хотя бы, оба глаза не сможешь держать открытыми. И вот это всё не забудь, — кивнул на стол, усыпанный разномастными коробками с таблетками и мазями, к которым я в последний момент добавила ещё и антибиотик. Третьяков пошёл в спальню за футболкой и скудными пожитками, а я спросила тихо: — Что Вам очевидно, Глеб Борисович? — Разное, — ответил уклончиво, — расскажу, когда разберусь во всём до конца, томить не буду. — Но сейчас же тоже интересно… — промямлила, отводя взгляд, — и что там по результатам с ковра… — Помнится, ещё несколько часов назад… — протянул задумчиво. — Да будет Вам! — вспылила, всплеснув руками. — Я сгорю от любопытства, пока Вы там за своими уликами тащиться будете! — Резкие все, как понос, прости Господи… — ответил ворчливо, с неудовольствием покосившись на меня, — тренируй выдержку, Майя. Отвезу одну горячую голову и вернусь к тебе, пообщаемся. Думал, вы мозгами шевелить начнёте, подстёгивая друг друга, а вы… чёрте чем занимаетесь. — Если бы, — брякнул Третьяков из коридора. — Готов. Вышли, не прощаясь, а до меня дошло, на что намекал Брагин и от чего Дмитрий так поспешно ретировался, даже не предприняв попытки меня поцеловать. Даже не дотронувшись вскользь. Даже не бросив мимолётный, но испепеляющий взгляд. Замужем она. Девушка, с которой он был в ту ночь. И никакой загадки нет, всё прозаично до безобразия. Она бы просто начала отрицать, что он был у неё, может, в этом и была истинная причина расставания — он попросил, она отказала. Понимаю даже, почему сей факт он предпочёл от меня скрыть — портрет рисуется непривлекательный, да и жизненные ценности в таком разрезе явно прихрамывают. И если сомнительная генетика меня не оттолкнула, то этот факт был сродни ведру ледяной воды. Сначала вылили содержимое, а после нахлобучили на голову и постучали по дну. Спасибо, отрезвляет. Но, как это ни парадоксально, разобраться захотелось с новой силой. В мозгах прояснилось, а розовые очки сползли с носа, показывая неприглядную реальность. И уже не ради него, не для него, скорее просто из желания довести дело до конца, из ослиного упрямства, щедро отсыпанного мне природой. Как с учёбой: запал иссяк, а корочку получить всё равно хочется. Через два часа приехал Глеб Борисович. Прищурился с порога, произвёл в голове расчёты, получил результат и остался им доволен, улыбнувшись, как кот, греющийся на нагретом солнцем капоте. — Признался? — спросила невзначай, ставя чайник на плиту. В глаза криминалиста смотреть не хотелось, он бы понял, он бы раскусил в момент все мои душевные мытарства. Как бы я не пыталась стоить из себя железную, собственная догадка отзывалась на сердце тупой болью. Слабой, но навязчивой. — Конкретизируй, — хмыкнул Глеб Борисович дипломатично, пристраиваясь на стуле в ожидании чашки горячего чая, к которому наверняка не притронется. — Она замужем, — ответила обыденно и развернулась. — Признался, — кивнул, вновь присматриваясь, впиваясь в меня своими внимательными глазами. — Да нормально всё, — улыбнулась тут же. Отмахнулась, продолжая развивать мысль, убеждать не то его, не то себя: — Слишком хитрожопый для меня. Мне как-то больше по душе прямолинейные, открытые. Пусть будет лучше грубоват, но без всей этой соломки, от неё всё только чешется. — Тут спорить не буду, относительно хитрожопости, — пожевал губами Брагин. Идиотская привычка, накидывающая ему лет пятнадцать поверх имеющихся. — Думаю, он далеко не всё рассказал. — Или не так, — горько усмехнулась в ответ. — Он участвовал в этих боях с самого своего приезда в город. Уверяет, что шёл по следу, но… любит он покрасоваться, Глеб Борисович. — Оба варианта имеют право на жизнь, — пожал плечами криминалист. — Меня сейчас больше волнует, где третья пуля. — Что в ней особенного? — спросила тут же, даже не думая скрывать вспыхнувшее любопытство.