— Так и есть. А еще он умный. Целеустремленный. Я похлопываю ее по руке и целую в щеку, а мама спрашивает: — Он действительно придет? — Нет, мам. Я просто удовольствия ради решила заставить нас прибираться. Она улыбается одной из своих нежных материнских улыбок, и на этот раз уже она похлопывает меня по руке. — Я рада, что он приедет, Рейчел, — заверяет она. Мой желудок сжимается от этого, но я киваю. Я одновременно счастлива и вся на нервах из-за его прихода. — Помнишь, ты обещала не засыпать его вопросами, мама? — Разумеется! — возмущается она, направляясь обратно на кухню. Боже. Пожалуйста, пусть они понравятся друг другу. Отодвинув занавеску, я выглядываю в окно и вижу, как его «Пагани-Хуайра» с визгом останавливается перед нашим домом. О, Грех. Езда с превышением скорости? Ты серьезно? Мне смешно, но я притворяюсь, что недовольная, когда открываю дверь и неодобрительно качаю головой, наблюдая, как он выходит из машины. Он в черном кашемировом свитере и темных потертых джинсах, крепко держит в руке бутылку вина. Его вид заставляет мое сердце биться быстрее. В темноте Грех чувствует себя свободно, и кажется, что уличные фонари в округе подлизываются к нему, отбрасывая привлекательные тени на его лицо и тело. Он выглядит неотразимым. Опасным. Аппетитным. — Здравствуй, — приветствую я его, когда выхожу на улицу и импульсивно прижимаясь губами к его каменной челюсти. — Поцелуй за то, что пришел. Он притягивает меня к себе и говорит мне на ухо: — У меня тоже есть один для тебя, но он не для публики. — Его глаза дьявольски сверкают, наблюдая, как я краснею. Я приглашаю его внутрь. Он выглядит темным в коридоре. Темнее, чем его волосы, чем воздух, которым он дышит. Моя мать ждет с сияющей улыбкой. — Малкольм, это моя мама… — Келли, — нетерпеливо вставляет она. Она, кажется, хочет обнять его, но останавливает себя. Сент кажется слишком большим для обнимашек. Он протягивает руку и нежно сжимает ее плечо, протягивая ей вино. Я наблюдаю, как мама делает отчаянную попытку сопротивляться его пленительной улыбке. И замечаю, что его грудной голос не помогает делу. — Спасибо за приглашение, Келли. И за потрясающую дочь. Мама, благодарно приняв бутылку, отходит поставить ее в лед. Сент дотрагивается до моей щеки лишь на секунду, но этой секунды достаточно, чтобы я разволновалась еще больше. Черт бы его побрал! *** — Ты первый мужчина, которого Рейчел привела домой, — сообщает ему мама. — Это первый раз, когда я прихожу к девушке. — Сент подмигивает мне, и мы с мамой улыбаемся. Мы обе таращились на него несколько секунд, когда он открывал вино так, как может только человек, откупоривший дюжину винных бутылок. А сейчас мы все наслаждаемся ужином, алкоголем и беседой. — Я всегда считала, что у нее было бы больше друзей, если бы не ее воображаемая подруга Моника, — говорит мама. — Матильда, — поправляю я. Моя бедная мама так взволнована и взбудоражена, что даже не может собраться с мыслями. — Матильда. Верно. Она все сваливала на Матильду. Рейчел вообще не любит ударять в грязь лицом, — продолжает она. — Она эдакая перфекционистка, поэтому, чтобы не злиться на себя, когда все шло не так, как было задумано, она обвиняла во всем Матильду. Я стону и закатываю глаза. — Если бы Матильда сидела сейчас здесь, я была бы не так сильно смущена. Сент наклоняется ко мне. — Я бы не приехал сюда из-за Матильды. Только ради тебя. Его губы кривятся, когда я краснею. — Рейчел сказала мне, что вы рисуете, верно? — спрашивает он у моей матери. — Есть такое. Обожаю яркие цвета, — говорит она и с гордостью показывает на свой клубнично-шпинатный салат. — Рейчел тоже когда-то рисовала, это ее картина. — Она показывает на маленькую рамку с отпечатком моей руки. — Я это не писала, а просто приложила ладонь. У Сента есть такая же, мама. Большая. — О, неужели? — Ее глаза расширяются в благоговении. — Они продаются, но в данном случае это был подарок от организации в поддержку против насилия. Когда мы приступаем к основному блюду, моя мать рассказывает Сенту все о моем участии в «Конец насилию». Сент об этом ничего не знал, ну, или только то, что я занимаюсь этим уже десять лет, поэтому сейчас внимательно слушает, подчищая свою тарелку. Еще ему рассказывают историю моего детства... Как «Конец насилию» помогли маме и мне справиться... О моих мечтах о карьере, которую я одновременно и любила бы, и хорошо себя обеспечивала... Как я хотела, чтобы работа мечты мамы стала реальностью... — Ее жизнь переплеталась с множеством людей, — добавляет она. — И со мной, — шепчет он с лукавым блеском в глазах. Малкольм не злиться, просто спокойно допивает вино. С умиротворением и чем-то еще. Его словно... озарило. Как будто рассказы моей матери пролили свет на то, что долгое время ускользало от него. Кажется, ему сейчас комфортнее, чем несколько секунд назад. Он сконцентрирован, скрещивая приборы в пустой тарелке. Затем Сент откидывается на спинку стула и складывает руки за головой, смеясь над рассказами моей матери о выходках юной Рейчел. Он выглядит... домашним. Здесь, со мной и моей матерью. Со мной что-то происходит — внезапно я чувствую себя очень уязвимой. Я думаю о его матери, пока он разговаривает с моей. Во время разговора он часто повторяет: «Неужели она действительно так делала?», явно забавляясь. А моя мама никак не поможет промолчать! Из-за этого сейчас чувствую себя чрезвычайно, глубоко обнаженной перед Малкольмом. Малкольм уже много обо мне знает. Что мне нравится, чего я боюсь и о чем мечтаю. Что я надеюсь делать хорошие вещи, но иногда делаю плохие. Ему известно, какая я на вкус. И теперь, когда мужчина моей мечты знает меня по рассказам матери, я чувствую себя совершенно беззащитной. Как будто у меня больше нет от него тайн, в то время как он представляет собой коробку с секретами, которую я никогда полностью не открою. Джина права: возможно, чтобы защитить себя, я воздвигла не одну стену. Но чувствую, что все они вот-вот рухнут. — Рейчел была не особо общительна в юности, — говорит мама, принося с кухни мой любимый десерт — шоколадный пирог с мятой. — Слишком уж была сдержанной, что, разумеется, меня беспокоило. Только в «Конец насилию» она поделилась с окружающими, что у нее нет отца. С такими же людьми, как она, познавшими утрату. Ей было некомфортно разделить эту потерю с кем-то другим, тем, кто, как она думала, не поймет. Я пытаюсь отшутиться, но мой смех дрожит. И только после того, как Сент тянется к моей руке под столом и сжимает ее, я выдыхаю. Потому что он дает понять, что не осуждает меня.