Здесь, в замке на самом севере Заповедных земель, на земле, которая веками принадлежала роду моего отца, а теперь принадлежит вожаку черной стаи, в этом огромном холле нет никого, кроме нас. Меня и… Зверя. И он смотрит на меня так, что этот взгляд стоит сотни тех, что бросали бы на меня при дворе… Потому что в нем есть и жадность, и восхищение, и даже как будто страх… спугнуть? Осознав, что слышу чувства волка, я зарделась и потупилась. Как сегодня сказала Адела? Я становлюсь одной из них. Не по крови, а по сути. Одной из свободного народа. А нас со Зверем связывает еще брачное свидетельство, подписанное кровью моего отца. Моей кровью. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. А Зверь продолжал ждать меня, словно ожидать у лестницы несколько минут — это нормально. Пальцы с такой силой впились в деревянные перила, что пришлось чуть ли не разгибать их по одному. Понимая, что это, в конце концов, неприлично, я снова выдохнула и принялась спускаться. Сердце грозило выпрыгнуть из груди, а пылающий взгляд волка, казалось, прожигал насквозь. Когда оставалось несколько ступенек до низа лестницы, наши со Зверем глаза оказались на одном уровне. И он протянул мне руку. Как тогда, когда восседала на ритуальной скале и с ужасом наблюдала за брачным поединком. Тогда я спрятала руку за спину и, кажется, покачала головой. Сейчас сделать подобное не представлялось возможным. Да и не хотелось. Не отводя взгляда, я вложила пальчики в широкую ладонь, и пальцы Зверя сомкнулись поверх моих, словно силок, в который угодила птица. Так же не отрывая взгляда, Зверь склонился над моими пальчиками в поцелуе, и когда его губы прикоснулись к коже, по телу прошла теплая дрожь. — Ты просто потрясающе выглядишь, Эя, — сказал волк, и столько искренности было в его голосе, что я невольно часто заморгала. — Я никогда ни у кого не видел таких глаз, как у тебя, — продолжал Зверь, и помимо воли мои губы растянулись в улыбке. — И такой улыбки, — скупо усмехнувшись в ответ, произнес Зверь. — Мне хотелось бы, чтобы ты улыбалась чаще. Как назло, все слова словно вылетели из головы. Она ощущалась пустой, как магический осветительный шар. Нет, пожалуй, внутри осветительного шара все же есть свет, у меня же в голове было пусто. Я понимала, что молчать, не отвечая на комплименты, — это, по крайней мере, неприлично, но ничего не могла поделать. Вместо этого губы растянулись в улыбке еще больше. И, судя по взгляду Зверя, ничего другого ему не надо было. — Улыбайся чаще, Эя, — повторил Зверь и снова склонился в поцелуе над моей рукой. На этот раз прижался губами сильнее и продержал мою руку у своих губ дольше, чем допускал этикет, но в зале не было ни одного блюстителя нравственности, вообще не было никого, кроме нас, а нам было все равно. Это я прочитала в глазах волка, и это, я знала, было написано в моих глазах. — Герцогиня Ньюэйгрин, леди Лирей Анжу Альбето, позвольте сопроводить вас на ужин, — полушутливо предложил Зверь. — Но, — запротестовала я, — если я твоя жена, должна носить твое имя. И Зверь улыбнулся. Впервые за все время, что знала его, он улыбнулся так открыто и как-то по-мальчишески обескураживающе. А потом развел руки в стороны. — Увы, герцогиня, — сказал он. — У меня нет ни титула, чтобы передать вам и вашим детям, ни имени, которое могла бы взять жена. У свободного народа нет такой традиции. — Как же зовется жена альфы? — отчего-то прыснув, спросила я. — Вожака? Главная самка? Вожачка? Зверь хмыкнул, показав, что оценил шутку. — Нет, — покачал он головой. — Не так. — А как? — не унималась я. — Если альфа зовется правой лапой, — начал он. — То его, — он смерил меня взглядом, — самка… — Левой лапой! — закончила я за него. Волк кивнул с такой серьезной миной, что я не выдержала и, запрокинув голову, рассмеялась. А потом присела в книксене: — Герцогиня Ньюэйгрин и Полерского леса, леди Лирей Анжу Альбето, левая лапа Стаи Семи Лесов, с удовольствием принимает ваше предложение, альфа. Уголок рта волка дернулся. Насколько я успела изучить его, это должно означать усмешку. — Черной стаи, миледи, — проговорил он. — Того, что от нее осталось… — Не так уж и мало, — не сдалась я. — Но все же день, когда вы снова станете альфой Стаи Семи Лесов, муж мой, не за горами. Так что с вашего позволения… — и снова присела в книксене. — Объединить все стаи снова после того, как они, как им кажется, глотнули свободы и еще не вдосталь наигрались в борьбу за первенство… — Зверь хмыкнул. — Именно! — воскликнула я. — Именно когда они более чем наглотались свободы, волки снова пойдут за тобой. Я же видела, я знаю, как они живут. Вожаки делают все возможное, это правда, но многие выходят из-под контроля в надежде когда-нибудь свергнуть вожака своей стаи и занять его место. Им всем не хватает главного. Еще одного вожака, альфы, который будет руководить всеми вожаками, как генерал офицерами! В глазах волка блеснул неподдельный интерес. Или восторг? Нет, пожалуй, все-таки интерес… Дома я привыкла, что к мнению женщины не прислушиваются, то есть прислушиваются, конечно… в том, что касается заготовки солений на зиму, шитья, вышивания гобеленов, даже утепления доспехов. Но не более того. Разговаривая со Зверем, я просто забыла, что пересекла грань, куда, по заверению Виталины, женщине соваться не следует… И уж чего не ожидала, так это того, что мои слова не просто услышат, к ним… прислушаются. — Это новость, — задумчиво проговорил Зверь, продолжая прожигать меня взглядом. — Моя женушка не только красива, обворожительна и смела до безрассудства, но еще и умна! — Смела? — пискнула я, совершенно забыв, что мы по-прежнему беседуем на лестнице, в то время как должны были направиться к столу. — До безрассудства? — Только очень смелая женщина бросится в бега по лесам Заповедных земель, — серьезно проговорил Зверь. И, не давая мне возможности как следует покраснеть от справедливого упрека, задумчиво произнес: — Значит, как генерал офицерами… Я захлопала ресницами, неужели мои слова попали в цель? Зверь же продолжал рассуждать вслух, кажется, не одна я и думать забыла об ужине. — Когда я водил за собой Стаю Семи Лесов, я был единственным вожаком. Единственным альфой. Другого не было… — Должно быть, это было очень трудно. На грани невозможного, — заметила я. Зверь пожал плечами. Если и так, то он явно не из тех, кто замечает трудности. — И все же сейчас, когда кланы объявили себя стаями и живут как стаи… — Достаточно контролировать их вожаков, а они уже обеспечат дисциплину в своих стаях, — снова пискнула я. — Более того, стаи тоже можно разбить на небольшие дивизии и в них тоже назначить главных. Теперь, чтобы завоевать первенство, самцы будут думать, что нужно одолеть как минимум трех вожаков. Но даже победа над вожаком своего клана не будет означать первенство стаи, потому что стая снова будет одна… Я замолчала, перехватив взгляд Зверя. В нем точно было восхищение. И неподдельное изумление. — Ты не в первый раз повторяешь слова Анжу, — глухо произнес Зверь. — Тогда я был слаб и не хотел даже слушать об этом… Где ты научилась этому? Я думал, человеческие женщины коротают время за вышиванием гобеленов. Я польщенно хихикнула. — Я изучала военное дело, — пояснила я и, когда глаза Зверя чуть не вылезли из орбит, поспешно добавила: — Теоретически. И историю, конечно. В том числе историю завоеваний. Папа настаивал, чтобы наше образование было разносторонним. Сестрам на таких занятиях было скучно, — я пожала плечами, — а мне интересно. Во взгляде Зверя сквозило такое неприкрытое восхищение, что меня понесло, как маленькую. — А еще я хорошо сижу в седле и стреляю из лука. Деревенские мальчишки даже прозвали меня амазонкой! — Признаться, когда я обещал Анжу позаботиться о его дочери и наследнице, пусть даже в качестве ее мужа, я ожидал… немного другого, — проговорил Зверь. — Ты разочарован? — вырвалось у меня. И сердце заколотилось. Ведь говорила Виталина, не лезь никогда к мужчинам со своими советами, знай свое место… — Разочарован? — вот сейчас Зверь выглядел действительно ошарашенным. — Я? Ты серьезно? Да одной твоей красоты и доброго сердца с лихвой хватило бы, чтобы сделать счастливым любого, Лирей. А ты еще, оказывается, невероятно умна. Ужин пролетел незаметно. Было много разговоров и смеха. Фиар достал альбом с большими листами, и мы принялись чертить на нем самые разные схемы. Зверь был искренне рад моим познаниям в области истории, из той ее части, которая повествовала о подготовке к битвам, стратегии, схемам ведения боя. Многое, очень многое он прекрасно знал и без меня, но сейчас, когда я, захлебываясь, рассказывала об этом (Виталина остановилась бы на слове «тараторила»), Фиар признался, что легче вникать в ту или иную стратегию, обсуждая ее. А еще он был просто рад поговорить. Несмотря на то что в основном говорила я, Зверю тоже удавалось вставить слово или признать ту или иную стратегию провальной или выигрышной. Я подумала, как одинок, должно быть, был тот, кто априори выше всех своих людей, то есть волков, по «статусу», и как, должно быть, он привязался к моему отцу за время их совместного проживания в этом замке. Конечно, мы поговорили и об отце. Фиар рассказывал об их разговорах, прогулках, тренировках, об опытах Анжу Альбето, о росте силы его магии. Впервые вспоминая папу, я не чувствовала грусти, может, совсем чуть-чуть, но она была такой нежной и щемящей, что испытывать ее было даже приятно. Когда замковые часы пробили полночь, мы с Фиаром посмотрели друг на друга с изумлением, словно заигравшиеся дети, которых застали врасплох. Обоим не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Зверь предложил прогуляться в саду и я с радостью согласилась. И мы просто бродили по дорожкам, а над головами порхали мотыльки со светящимися крылышками, и где-то вдалеке раздавался волчий вой, но звучал он не тревожно, а как-то сладко. Наконец Зверь проводил меня до двери покоев. Когда он разогнулся после того, как поцеловал мои пальцы, я прошептала: — Ты… ты не давишь… не настаиваешь. Фиар сглотнул. Лицо его оставалось невозмутимым, но я постепенно училась распознавать эмоции Зверя. Несмотря на свою наивность, я знала о переполняющем его желании. По взглядам, которые бросал на меня. По осторожным, словно боялся спугнуть, прикосновениям. По огонькам, которые то и дело вспыхивали в его глазах, по стиснутым зубам и ходящим на щеках желвакам. — Мне показалось, ты начала доверять мне, — хрипло сказал Фиар. Он сказал это просто, бесхитростно, и в то же время было видно, он ждет, что отвечу. Ждет подтверждения. Я присела в книксене и прошептала: — Не показалось. Мою руку снова поднесли к губам, а в следующий момент я оказалась прижатой к рельефной мускулистой груди. Находясь так близко от Зверя, так, что ощущала, как гулко бьется его сердце, я почувствовала себя какой-то маленькой, слабой и очень беспомощной. Но от Фиара веяло такой силой и мощью, что я чувствовала себя защищенной от всего мира, и это ощущение было таким сладким. И было еще одно чувство. Новое. Почти неосознанное, какое-то нераспознаваемое. Но именно оно заставило меня запрокинуть голову и приоткрыть губы для поцелуя. И Фиар поцеловал. Рука, которой он поддерживал мой затылок, дрогнула, что подсказало, что Зверь напряжен, и в то же время его губы едва коснулись моих. Поцелуй был нежный, невесомый, как случайное прикосновение крыла бабочки.